Необычайные похождения царевича Нараваханадатты

Всю землю усеял он семенами своего мужества — сверкавшими словно зерна жемчуга костями львов, истребителей слонов. Вверх и вправо, вниз и влево метались газели, но легко и без промаха разил их раджа одну за другой и радовался всякий раз, как стрела настигала цель. Затемно закончилась охота, и Викрамасинха, все слуги которого утомились, а тетива лука умолкла, поздно возвращался в Удджайини. И у того же храма вновь увидел он тех же двоих, которых видел, отправляясь на охоту.

«Кто эти двое и о чем они так долго спорят? Наверно, они оба — соглядатаи и ведут такой долгий разговор, обсуждая какую-то тайну!» Рассудив так, велел он своему стражу схватить обоих и связать. Привели их на следующий день во дворец и спросил раджа: «Кто вы такие и о чем вы так долго толковали?» Тогда один из связанных, попросивших смилостивиться, заговорил: «Да соизволит повелитель выслушать то, что я расскажу. Жил в этом городе брахман Карабхака. Совершил он великое жертвоприношение богу Огня ради того, чтобы родился у него сын-герой, а я, махараджа, и есть сын этого брахмана, изощренного в знании священных вед. Еще был я ребенком, когда умерла моя мать, а за нею и отец, и хоть овладел я науками, но сбился с предназначенного мне пути. И стал я играть в кости да заниматься фехтованием. И то сказать: кто не собьется с пути, если в детстве лишен поучений наставника? Детство мое прошло, и однажды я, опьяненный силой своих рук, пошел в лес метать стрелы. В то же время из города выезжала в паланкине некая жена, окруженная многочисленными служанками. Вдруг откуда ни возьмись примчался слон, порвавший узы, и в ярости кинулся на женщину. В страхе разбежались все ее спутники, вместе с ее мужем убежали и евнухи — кто куда! При виде этого в смятении возмущенно подумал я: «Что же это все ее покинули, несчастную! Так я же защищу ее от слона, беззащитную! Разве не мужское дело защищать лишенных защиты?» Кинулся я с воплем на слона, а он, оставив женщину, бросился ко мне. Увел я слона далеко от перепуганной женщины. А когда попался мне на пути большой густой баньян, спрятался я за его висячий ствол [52] и, так легко сбив слона со следа, спасся, а он искрошил тот ствол в прах.

Тогда поспешил я к женщине и спросил ее, перепуганную, о том, как она себя чувствует. Она же, одолеваемая горем, увидав меня, отвечала: «Что уж говорить об этом, коли отдана я в жены трусу — в такой беде бросил он меня, а сам куда-то сбежал! Возвратилось ко мне здоровье, когда увидела я тебя целым и невредимым. Отныне не он мне муж, а ты, не убоявшийся за свою жизнь, чтобы вырвать меня из пасти смерти!

А вот и муженек мой со слугами явился. Ты ступай пока следом за нами — будет удобное время, скроемся мы куда-нибудь».

Согласился я на это — хороша она, да и сама отдается. Что из того, что она чужая жена? Таков путь зрелого мужа, не влюбчивого юнца! А тут подоспел муж, умолил простить его, и отправилась она с ним и слугами дальше. Я же шел всю дорогу позади, так, чтобы меня не замечали, и питался тем, что она мне тайно передавала. Красавица, притворяясь, будто после нападения слона все тело у нее ноет и всякая косточка болит, не позволяла мужу даже прикоснуться к ней. Какая женщина, охваченная страстью, испепеляемая пламенем любви, не попытается отомстить? Какая змея, исполненная ядом, не укусит?

Приблизились мы наконец к городу Лоханагара [53], где был дом ее мужа, промышлявшего торговлей, и остановились у храма, расположенного вне городской стены. Там-то и встретился я с этим брахманом, и с первого же взгляда почувствовали мы друг к другу привязанность — видно, помнит душа любовь к тем существам, которых любила в прежних рождениях. Поведал я ему свою тайну, а он, выслушав всю историю, вот что говорит мне: «Есть средство тебе помочь, и хорошо, что ты сюда пришел. Есть у этого купца сестра. Полюбила она меня и готова убежать отсюда, забрав свои сокровища. Если мы это сделаем, то благодаря этому осуществится и тобой желаемое». Так сказал мне брахман, а сам пошел к жене купца и ее золовке и условился, что и как надлежит сделать.

На другой день, как было условлено, привела та золовка жену купца в храм. Пока мы там были, переодела она своего возлюбленного, а моего друга, в платье жены купца, и, устроив все для нас, пошли они в город в дом купца. Я же с моей возлюбленной, переодетой в мужское платье, пошел прочь от города и после долгого странствия пришел сюда, в Удджайини.

Они в ту же ночь, когда все люди и слуги в доме спали, упившись на пиршестве хмельным, тоже бежали и после трудного и опасного пути тоже пришли сюда. Здесь мы и встретились. Так обрели мы наших юных возлюбленных, золовку с невесткой, полюбивших нас по своей воле. Опасаемся мы, божественный, где-либо поселиться — у кого сердце не тревожится от таких дел? Вот и рассуждали мы про то, где жить нам и чем жить, когда ты, царь, заметил нас издалека, а как увидел, то подумал, что мы соглядатаи и велел схватить нас и связать. Сегодня же божественный изволил спросить, и рассказал я всю нашу историю. Что далее с нами будет, на то воля царя!» Этими словами и закончил он свой рассказ.

Обратился раджа Викрамасинха к брахманам с такой речью: «Доволен я! Без страха живите в моем городе! Дам я вам достаточно денег» — и пожаловал им столько, сколько требовалось. Стали жить при нем брахманы вместе со своими супругами.

Таким-то образом цари бывают щедры даже к тем хитроумным, чьи дела не согласуются с добродетелью и чье единственное достояние — дерзость.

Как бы ни назывался этот мир, божественным или не божественным, но всегда и всякий в нем наслаждается плодами своей кармы, порожденной этим или прежними рождениями, доброй или недоброй.

Так что, божественная, и тот огонь небесный, который, как тебе приснилось, проник в твое чрево, непременно не простой огонь, а душа кого-то из небесных жителей, обреченная силой кармы на земное рождение!»

Услышала все это из уст своего супруга божественная Тарадатта и возрадовалась.

Волна вторая

День ото дня становилось тяжелее бремя царицы Тарадатты, жены раджи Калингадатты, и, когда приблизилось время ей разрешиться, побледневшая, с тревожными глазами, подобна она была восточной стороне неба, на которой вот-вот должен взойти тонкий серп юного месяца. Родила она дочь такой бесподобной красоты, словно творец собрал для ее создания все, что есть прекрасного на свете. Все светильники в покоях Тарадатты потрескивали, как бы говоря: «Ах, почему бы не родить ей сына такой же красоты?!»

Калингадатта же, увидав такую дочь-красавицу, погубившую его надежды на сына, хотя и понимал, что это дитя божественного происхождения, все-таки затосковал о сыне. Ведь дочь — корень горестей, а сын — воплощение радостей! Удрученный, в поисках утешения оставил раджа дворец и пошел в вихару [54], где стояло множество изваяний Будды. Там сидел нищенствующий монах, окруженный людьми, и проповедовал, и Калингадатта присоединился к слушавшим святое слово.

«Говорят, что в жизни мирской величайший подвиг раздать богатство, ибо того, кто отдает богатство, называют отдающим жизнь — она зависит от богатства. Будда же, чье сердце было преисполнено жалости к другим людям, ради них отдал свою душу, словно был это всего лишь стебелек травы! Что в сравнении с этим богатство? Благодаря такой стойкости и решимости избавился Будда от мирских желаний и, достигнув истинного знания, стал он истинным Буддой [55]. Поэтому надлежит всякому, желающему блага, избавиться от любых соблазнов и стремиться к достижению просветленности. Рассказывают ведь

Когда-то случилось так, что у какого-то раджи родились одна за другой семь дочерей и все они были красавицами. Еще совсем юными покинули они родительский кров ради подвижничества [56] и стали жить на кладбище. Когда же родичи и свита спрашивали их о причине этого, отвечали девушки так: «Бесполезен мир, и бесполезно тело, подверженное страданиям, а встречи с возлюбленными и все прочие радости — сон мимолетный. Единственный смысл этой жизни в том, чтобы приносить благо другим существам. Потому и решили мы оставить здесь, на кладбище, свои тела, пока они живы, чтобы могли ими питаться [57] пожирающие мясо. Иначе что за смысл в их красоте? Послушайте