Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

На тот же мотив:

На тот же мотив:

На, действительно, голоса их были чисты, а песни плыли облаками и превращались в «Белые снега». [841] Юэнян, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр, завороженные тоже вышли к пирующим.

– Чудесно! Прекрасно! – восклицали они хором.

Цзиньлянь, оставаясь среди остальных женщин, так глазами и поедала сразу же очаровавших ее певцов. «Да, ребята и поют превосходно, и собой красавцы», – шепотом повторяла она.

Симэнь отпустил певцов отдыхать в восточный флигель и распорядился накормить Мяо Сю с Мяо Ши. Было велено также готовить Мяо Цину подарки и ответ с выражением особой благодарности.

Хотите знать, что было, приходите в другой раз.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

СИМЭНЬ ЦИН ПОМОГАЕТ ЧАН ШИЦЗЕ

ИН БОЦЗЮЭ РЕКОМЕНДУЕТ СЮЦАЯ ШУНЯ

Это восьмистишие говорит о том, что богатство и знатность не вечны. Пробьет час, и будь у тебя хоть горы золота и нефрита, все равно на тот свет явишься с пустыми руками.

Вот почему Симэнь Цин и был так справедлив и бескорыстен, помогал ближним в нужде и беде, чем снискал всеобщее восхищение и похвалу, однако, не об этом пойдет речь.

Симэнь оставил у себя певцов. К хозяину они относились с благоговейным почтением и немедленно откликались на всякий его зов. Вскоре Симэнь отправил с подарками и благодарственным письмом слуг Мяо Ши и Мяо Сю, наградив предварительно серебром. Слуги поблагодарили Симэня земными поклонами и пустились в путь домой. Некоторое время спустя певцы за ненадобностью были отправлены в подарок императорскому наставнику Цаю.

Да,

А теперь расскажем о Чан Шицзе. После того пира он так и не достал у Симэня серебра. Хозяин дома больше не давал Чану покоя ни днем, ни ночью. А у Симэня по приезде из столицы сегодня пир, завтра прием. Так прошло больше десяти дней, а Чану все не удавалось с ним даже повидаться. Говорят, и встретишься с глазу на глаз, да всего сразу не выложишь. С кем же ему было поделиться заботами, как не с Ин Боцзюэ. Каждый день наведывались они к Симэню, и всякий раз им отвечали одно и то же: нет, мол, хозяина. Ни с чем приходил Чан Шицзе домой, где его начинала пилить жена:

– Тоже мне! Еще мужчиной себя считает, главой семьи, а самому и жить-то негде. Какой позор! Ты ж говорил, с господином Симэнем дружбу водишь, так попроси его, пусть выручит. Видать, по воду пошел да и кувшин в колодец упустил, а?

Чан Шицзе только таращил глаза да отмалчивался. И вот, с утра он пошел к Ин Боцзюэ. Они отправились в кабачок. Шицзе заметил небольшой тростниковый навес, рядом с которым вилась речушка. Перед выходом из зелени деревьев торчал флажок винной лавки. С вином и закусками в руках сновали взад – вперед человек семь половых. У буфета красовались свежая рыба, утки, гуси и прочая снедь. В кабачке было чисто и уютно, и Чан Шицзе пригласил Боцзюэ пропустить чарочку.

– Не могу я сейчас, – отказывался Боцзюэ.

Шицзе все-таки затащил его внутрь и усадил за стол. Подали вина, блюдо копченого мяса и блюдо рыбы.

– Прошу тебя, брат, – обратился к другу Шицзе, когда они осушили по второй чарке, – поговори с братом Симэнем, а? Все дни не удавалось с ним повидаться, а мне дома житья нет. Вчера жена целый вечер ворчала. Я не выдержал, в последнюю ночную стражу с постели поднялся и прямо к тебе. Если он сразу не выйдет, может, у ворот обождать? Как ты считаешь?

– Кто берется помогать ближнему, должен довести дело до конца, – изрек Боцзюэ. – Нынче я до него во что бы то ни стало доберусь, твое дело обговорю.