Классическая проза Дальнего Востока

То были духи живых и мертвых - дух покойного государя Са-нуки, сосланного в смутные годы Хэйдзи в землю Сануки и похороненного у кручи Сираминэ; скорбный дух князя Фудзивара Ёри-нага, погибшего в ту же смуту; дух убитого дайнагона Наритика; злобный дух монаха Сайко; живые духи изгнанников, томившихся на острове Демонов...

Тогда повелел Правитель-Инок успокоить духов, живых и мертвых; и тотчас же покойному государю Сануки посмертно присвоили высокий титул императора Сютоку. Покойного князя Фудзивара Ёринага повысили в звании, посмертно пожаловав ранг Главного министра. Посланником, везущим эти указы, назначили младшего придворного летописца Корэмото. Могила князя Ёринага находилась в краю Ямато, в уезде Соноками, на кладбище, неподалеку от селения Каваками. Осенью в один из годов смуты Хогэн могилу раскопали и выбросили останки. С тех пор непогребенные кости так и валялись на дороге. "Годы шли, и лишь густые травы весною шумели над разрытой могилой... " Как же обрадовался, должно быть, дух усопшего князя, когда прибыл императорский посланец и прочитал указ, дарующий ему новое звание!

Да, недаром страшатся люди гнева усопших! Оттого-то и про-возгласили посмертно императором ссыльного наследника-принца Савара, а принцессу Игами, умершую в заточении, посмертно вновь провозгласили императрицей. Некогда государь Рэйдзэн помешался в рассудке, а государь Кадзан сам отрекся от трона, и все это натворил мстительный дух князя Мотоката! А дух покойного Кандзан, священника, служившего при дворе, отнял зрение у государя Сандзё.

Услышав об умиротворении покойных, тесть Нарицунэ, младший брат Правителя-Инока, сказал князю Сигэмори, своему племяннику:

- Каких только молитв не возносят, чтобы государыня выздоровела и благополучно разрешилась от бремени... А только сдается мне, нет лучшего средства снискать благословение богов, чем объявить внеочередное помилование всем осужденным. И, что ни говори, ничто не будет так угодно богам, чем возвращение в столицу ссыльных с острова Демонов!

Представ пред отцом своим, Правителем-Иноком, князь Сигэмори сказал:

- Князь Норимори молит о зяте своем Нарицунэ - больно глядеть, как он горюет! Слышал я, - и молва толкует о том же, - что порчу на государыню наслал скорбный дух покойного дайнагона Наритика. Если вы решили утешить и успокоить дух покойного дайнагона, верните же в столицу его старшего сына, еще живого! Утолите чужие печали - сбудутся ваши собственные стремления, прислушайтесь к чужим мольбам - и ваши собственные молитвы обретут силу: государыня родит сына, и род наш будет процветать, как никогда!

И откликнулся Правитель-Инок необычно мягко и тихо:

- А как же тогда Сюнкан и Ясуёри?..

- Их тоже верните обратно! Великий грех оставить на острове хотя бы одного человека! - сказал князь Сигэмори, но Правитель-Инок не согласился:

- Ясуёри можно простить, а Сюнкана я сам некогда вывел в люди, столько для него сделал! И вот благодарность - устроил у себя, в Оленьей долине, настоящую крепость, во всем показал себя дерзким ослушником! Нет, о Сюнкане и слышать не желаю!

Возвратившись в свою усадьбу, князь Сигэмори сказал дяде:

- Успокойтесь, считайте, что Нарицунэ уже прощен!

Норимори так обрадовался, что, сложив руки, готов был чуть ли не молиться на Сигэмори.

- Когда Нарицунэ уезжал в дальнюю ссылку, - сказал он, - мне все казалось, в душе он меня упрекает - отчего я не добился, чтобы его оставили у меня, не вымолил для него прощение.

Несчастный! Бывало, как посмотрит на меня, так на глазах слезы... Как вспомню, сердце замирает от жалости!

И ответил ему князь Сигэмори:

- Да, поистине, вы правы - дети дороже всего на свете! Не тревожьтесь, я еще и еще раз напомню отцу о Нарицунэ! - И, сказав это, он удалился во внутренние покои.

Итак, решено было возвратить двух ссыльных с острова Демонов. Правитель-Инок велел снарядить посольство и выдал грамоту о помиловании. Посланец уже готов был отправиться в дальний путь. Князь Норимори на радостях отправил вместе с ним и своего человека. "Не медлить, торопиться и днем и ночью!" - гласил приказ. Но морские пути не подвластны человеческой воле; прошло немалое время в борьбе с волнами и ветром. В конце седьмой луны покинул столицу посланец, но лишь на двадцатый день девятой луны добрался он наконец до острова Демонов.

2 Отчаяние

Посланцем назначили Мотоясу Тандзаэмона. Сойдя с корабля на сушу, он провозгласил: "Где тут ссыльные из столицы - вельможа Фудзивара Нарицунэ и монах Сёсё?" Так громко возглашал он несколько раз. Но Ясуёри и Нарицунэ, как обычно, отправились молиться в свой "храм Кумано", и не было их на месте. Оставался один лишь Сюнкан. Услышав голос посланца, пришел он в смятение. "Я неотступно думаю о столице, и потому, наверное, мне просто чудится чей-то голос... Уж не демон ли Хадзюн смущает мне душу? Нет, не может быть, чтобы то была правда!.. " Так безотчетно твердил он, а сам тем временем в великом смятении, падая, спотыкаясь, бегом подбежал к посланцу и назвал свое имя: "Я и есть тот самый сосланный из столицы Сюнкан!" Тогда посланец достал из сумки, висевшей у пажа на шее, грамоту Правителя-Инока и подал Сюнкану. Тот развернул, взглянул там стояло:

"Тяжкую вину, за которую вы были сосланы, настоящим объявляем прощенной. По случаю молебствий во здравие императрицы и дабы благополучно разрешилась она от бремени, объявляем внеочередное помилование. А посему сосланных на остров Демонов Нарицунэ и Ясуёри прощаем". Вот и все, что написано было в грамоте, имени же Сюнкана упомянуто не было. "Может быть, на обертке?.. " - со всех сторон осмотрел он бумагу, но своего имени не нашел. Снова и снова читал он грамоту с первых строк до последних, потом еще раз с конца к началу, но все напрасно: упомянуты были двое, о третьем же не говорилось ни слова.

Тем временем вернулись Нарицунэ и Ясуёри. Взял грамоту Нарицунэ, прочитал, за ним прочел Ясуёри, но все напрасно - упомянуты были двое, о третьем не говорилось ни слова. В страшных снах такое бывает... И Сюнкан невольно думал: "Может быть, мне это снится?.. " Увы, то была явь, а не сон. Но слишком невероятной казалась такая явь, и снова думалось: "Нет, это сон!.. " Мало того, обоим его товарищам привезли из столицы много писем, Сюнкану же не было ни единой весточки, никто не справлялся, как он и что с ним... "Выходит, никого из моих родных и близких уже не осталось в столице!" - думал он, и эта мысль нестерпимой болью давила сердце.

"Но ведь мы, все трое, наказаны за одну и ту же провинность, все трое сосланы одновременно и в одно место. Отчего же двоих прощают, а третьего нет? Может быть, Тайра просто забыли обо мне, а может быть, писец ошибся при переписке? Как же так?" Так горевал он и плакал, припадая к земле, взывая к небу, но, увы, все напрасно...

- Эта горькая участь постигла меня по вине вашего отца, покойного дайнагона Наритика, - говорил Сюнкан, то хватаясь за рукав Нарицунэ, то ломая в отчаянии руки. - А значит, вы не можете остаться безразличны ко мне, как к постороннему. Если уж нет мне прощения и нельзя вам взять меня с собою, то позвольте хотя бы сесть в эту лодку, доставьте меня хотя бы до Кюсю. Пока вы оба жили здесь, само собой получалось, что и до меня долетали какие-то вести из родимого края, словно ласточки по весне, словно дикие гуси осенней порой... А теперь как же я их услышу?

- Поистине, мне понятно, что у вас на душе, - отвечал Нарицунэ, - вся радость возвращения отравлена вашим горем. Будь моя воля, я взял бы вас в лодку, но посланец ни за что не даст своего позволения. Вдобавок, если пройдет слух, что мы покинули остров втроем, это может, напротив, повредить вам в дальнейшем. Лучше сначала я возвращусь в столицу, посоветуюсь там с нужными людьми, разузнаю, в каком настроении Правитель-Инок, и пришлю за вами. А до тех пор крепитесь, ожидайте и живите, как прежде! Что ни говорите, жизнь - вот что дороже всего на свете! Пусть на сей раз помилование вас не коснулось, но в конце концов вы обязательно дождетесь прощения, не сомневайтесь! - Так утешал он Сюнкана, но тот в отчаянии ломал руки и, не стыдясь людей, плакал.