Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Не смею я! – сказала Цзиньлянь. – Вы сами покушайте с гостем, мамаша.

– Что ты говоришь! Ведь господин Симэнь тебя угощает, – изумилась старуха и подвинула яство поближе к Цзиньлянь.

Они сели за стол, налили вино. Симэнь взял полную чарку и, поднося ее Цзиньлянь, сказал:

– Выпейте, пожалуйста, эту чарку до дна, сударыня.

– Я вам весьма признательна, сударь, за ваше внимание, но мне не выпить так много, – благодарила его Цзиньлянь.

– Вы пить можете, дорогая, я знаю, – вставила старуха. – От чарки-другой ничего с вами не случится.

О том же говорят и стихи:

Цзиньлянь взяла чарку и поклонилась Симэню и хозяйке.

– Мамаша, прошу вас, предложите госпоже закуски, – беря палочки, обратился Симэнь к старухе.

Та принялась потчевать Цзиньлянь самыми лакомыми кусками. Вино обошло три круга, и хозяйка пошла подогреть еще.

– Позвольте спросить, сколько цветущих весен видели вы, сударыня? – обратился Симэнь к Цзиньлянь.

– Впустую прожила двадцать пять лет. Родилась я в год дракона, девятого дня в первой луне, в полночь.

– Значит, вы, сударыня, ровесница моей жене. Она с того же года. У нее день рождения пятнадцатого в восьмой луне, поздно вечером. Она на семь месяцев моложе вас.

– Вы убиваете меня, сравнивая небо с землей.

– Как умна и рассудительна супруга господина У! – вмешалась в разговор хозяйка. – Как сметлива! Недаром в шитье мастерица! Всех философов знает, играет в двойную шестерку, шашки, кости, знает шарады. А как пишет!

– О, другой такой не найти! – воскликнул Симэнь. – Господину У просто повезло.

– Не хочу вас обидеть, сударь, – продолжала старуха. – Женщин-то у вас в доме много, это верно, но похожа ли хоть одна из них на супругу господина У?

– Что правда, то правда, – вздохнул Симэнь. – Сразу всего не расскажешь. Не везет мне. Никак себе по сердцу не найду.

– У вас первая жена была замечательная, – заметила Ван.

– И не говори! Если б она была жива! А то нет у меня хозяйки.

Дом разваливается. Едоков собралось достаточно, а что проку? До хозяйства никому дела нет.

– И давно вы живете без хозяйки? – спросила Цзиньлянь.

– Нелегко мне об этом говорить Моя первая жена, урожденная Чэнь, была женщина умная и сметливая, хоть и вышла из низов. Во всем мне помогала. Но три года назад ее, увы, не стало. Я женился, но эта жена все время болеет и домашних дел не касается. А раз в хозяйстве беспорядок, и домой идти не хочется.

– Правду вам скажу, сударь, только не сердитесь, – начала старуха. – Госпожа своим шитьем побьет и вашу первую супругу, и теперешнюю. Да и красотой своей тоже.

– Да и манерами, и своим обхождением госпожа превосходит даже мою первую жену.

– Ну, а как та зазноба? – спросила, смеясь, старуха. – С Восточной улицы. Почему не пригласите старуху чайку попить?

– Это Чжан Сичунь, что ли? Протяжные романсы петь искусница? Не нравится она мне. Уж больно ветреная.

– А Ли Цзяоэр, что за изогнутыми перилами [124] обитает? Вы ведь с ней давно знакомы.

– Она у меня живет. Если бы могла она хозяйство вести, я б на ней женился.

– Вы и с барышней Чжо близки были, – продолжала Ван.

– И Чжо Дюэр в дом привел. Третьей женой сделал. Недавно серьезно заболела, никак не поправится.

– Ну, а если б нашлась по сердцу такая, скажем, как эта госпожа, могли бы без помех в дом привести, а?

– Родители у меня умерли. Я сам себе хозяин. Кто мне посмеет перечить?

– Я шучу, конечно, – заверила его старуха, – но такую разве быстро сыщешь?

– Так уж и не найти?! Просто не везет мне в женах. Никак по себе не подберу.

Симэнь и старая Ван обменялись еще несколькими фразами.

– Не успели распробовать, а кувшин уж опустел, – заметила хозяйка. – Еще бы винца не мешало. Простите, что надоедаю, сударь.

– Вот, возьми, мамаша, да купи побольше, а что останется, себе оставь.

Симэнь Цин протянул ей около четырех лянов. Старуха поблагодарила Симэня и посмотрела на красавицу Цзиньлянь. От трех чарок вина она воспылала страстью и непринужденно болтала с Симэнем. Они отлично понимали друг друга. Цзиньлянь опустила голову и уходить не собиралась.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

БЛУДНИЦА НАСЛАЖДАЕТСЯ УКРАДКОЙ ОТ У ЧЖИ

РАССЕРЖЕННЫЙ ЮНЬГЭ ПОДЫМАЕТ ШУМ В ЧАЙНОЙ

Так вот, взяла старая Ван серебро и перед уходом обратилась к Цзиньлянь:

– Я пойду за вином, а тебя, дорогая, попрошу поухаживать за гостем. Тут еще немного осталось. Вам по чарочке хватит. Думаю на Восточную улицу сходить – там вино получше. Так что немного задержусь. Лицо старухи расплылось в улыбке.

– Не ходите, мамаша, – попросила Цзиньлянь, – и этого хватит.

– Ай, милая! Вы с господином не чужие, небось. Посидите, по чарочке пропустите – ничего тут особенного нет, – уговаривала Ван.

Цзиньлянь все еще упрашивала хозяйку, но сама не уходила. Старуха поплотнее прикрыла дверь, завязала скобку веревкой, а сама села у дороги и принялась сучить нитки, оставив любовников с глазу на глаз в запертой комнате.

Симэнь Цин очей не спускал с Пань Цзиньлянь. У нее чуть распустилась прическа, приоткрылась пышная грудь, на лице играл румянец. Симэнь наполнил чарку и поднес Цзиньлянь, потом притворился, будто ему душно, и скинул зеленый шелковый халат.

– Можно вас побеспокоить, сударыня? Будьте так добры, положите на кан.

Цзиньлянь приняла у него халат и положила на кан. Симэнь нарочно провел рукой по столу и смахнул палочки. На счастье, они упали прямо под ноги Цзиньлянь. Он тотчас же нагнулся за ними и увидел два золотых лотосовых лепестка – маленькие остроносые ножки, ровно в три цуня. [128] Ему стало не до палочек, и он сжал в руках расшитую цветами туфельку.

– Вы уж чересчур, сударь, – рассмеялась Цзиньлянь. – Если у вас вспыхнуло желание, то ведь и я не лишена чувств. Вы в самом деле хотите обладать мною?

– Будь моей, дорогая, – проговорил он и опустился перед ней на колени.

– Только как бы не застала мамаша, – проговорила Цзиньлянь и обняла Симэня.

– Не так страшно. Она все знает.

Они сняли одежды и легли, отдавшись наслаждениям.

Только поглядите:

Мандаринка-уточка и селезень шеи сплели, на воде резвятся. Прильнул к подруге феникс – порхают в цветах. И парами свиваясь, ликуют, шелестят неугомонно ветки. Сладки, прекрасны узы, связавшие любовников сердца. Жаждут страстного поцелуя его губы алые, румяные ее ланиты того ж нетерпеливо ждут. Вот чулочек шелковый взметнулся высоко, и над его плечами два тонких серпика луны взошли в одно мгновенье. Упали, свисли шпильки золотые, и ложе затмила черных туч гряда. В любви клянутся вечной, нерушимой, игру ведут на тысячу ладов. Стыдится тучка, робеет дождь. Еще хитрее выдумки, искуснее затеи. Кружась, щебечет иволга, не умолкая. Нектаром уста упоены. Страстно вздымается талия-ива и жаром пылают вишни-уста. Как звезды сверкают глаза с поволокой, украшают чело ароматные перлы. Волнами колышется пышная грудь, капли желанной росы устремляются к самому сердцу пиона.