Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

Развлекались они вплоть до второй ночной стражи. Тут слуга привел коня, и Симэнь простился с Ван.

На другой день утром Симэнь направил двух стражников в Кожевенный переулок и приказал им привести Ханя Шулера. Его без лишних слов обвинили в воровстве, на пальцы надели тиски и всыпали двадцать палочных ударов, после чего по ногам его стекала кровь. Он пролежал целый месяц, чуть на тот свет не отправился. Впоследствии он трепетал при одном упоминании о связи с Ван Шестой.

Да,

Несколько дней спустя из Восточной столицы вернулись Лайбао и Хань Даого.

– Дворецкий Чжай остался барышней очень доволен, – докладывал хозяину Лайбао. – Просил передать вам сердечную благодарность, а нас оставил погостить. Вот вам, батюшка, его письмо. Он вам коня серой масти в подарок прислал. Приказчику Ханю пятьдесят лянов за дочь отвалил и двадцать лянов дал мне на расходы.

– Щедро вас одарили, – заметил Симэнь и стал читать письмо, пересыпанное благодарностями.

С этих пор и породнились Чжай Цянь с Симэнь Цином, стали величать друг друга сватьями, но не о том речь.

Хань Даого отвесил Симэню земной поклон и направился было домой.

– Хань, – окликнул его Симэнь, – а деньги себе возьми. Это вам за дочь в награду.

– Вы нас, батюшка, и так щедро одарили, – не решаясь взять деньги, отказывался Хань Даого. – Не могу я эти деньги брать. Мало вам было хлопот?

– Бери, говорят тебе, на грех не наводи! – настаивал Симэнь. – Да убери. Знаю, куда потратишь.

Хань отвесил земной поклон и пошел домой. Обрадованная Ван взяла у него вещи и подала воды смыть дорожную пыль.

Начались расспросы.

– Ну, как там дочка? – спрашивала она.

Хань Даого рассказал, как добрался до столицы.

– В солидный дом попала наша дочка, – говорил Хань. – Три комнаты ей отвели, двух служанок в услужение дали. Я уж не говорю о нарядах и головных украшениях. На другой день она нанесла визит госпоже хозяйке. Дворецкий Чжай был ею так доволен, что оставил нас погостить. Кормили-поили и нас, и слуг до отвалу. А на прощанье зять дал мне пятьдесят лянов в подарок. Я не хотел брать, а батюшка настоял, чтоб домой отнес.

Хань передал Ван серебро, и та его тотчас же спрятала. У нее будто от сердца отвалило.

– Надо будет завтра же матушку Фэн хоть ляном отблагодарить, – говорила Ван. – Спасибо ей, каждый день со мной время коротала. Ей и батюшка лян дал.

Служанка подала чай.

– А эта барышня откуда взялась? – спросил Хань.

– В служанки купила, – пояснила Ван. – Цзиньэр, поди сюда, поклонись хозяину.

Цзиньэр отвесила земной поклон и удалилась на кухню.

Ван Шестая поведала мужу о своих отношениях с Симэнем.

– После твоего отъезда не раз бывал у меня, – говорила Ван. – Дал четыре ляна. На них и купила служанку. За каждый приход по ляну, а то и по два оставлял. Тут твой братец ко мне было ворвался, думал поживиться, да силы не рассчитал – не на того напоролся. Хозяин его сразу в управу доставил. Здорово ему всыпали – больше носа не показывает. Хозяину к нам ходить неудобно. Обещал мне на Большой улице дом купить.

– Так вот отчего он не взял серебро, – сообразил Хань Даого. – Вот почему не велел тратить.

– Ну конечно! – подтвердила Ван. – Вот уж пятьдесят лянов есть, а там он нам еще немножко добавит и дом подходящий присмотрит. И все своим телом добываю. Он мне и наряды дарил.

– Если придет, когда я в лавке буду, делай вид, будто я ничего не знаю, – поучал жену Хань Даого. – А сама обращайся с ним поласковей. Служи ему как полагается. Куй, говорят, железо, пока горячо.

– Ишь, насильник! – засмеялась Ван. – Хорошо тебе денежки-то загребать, а знал бы, каково они мне достаются. Сколько мук терпеть приходится!

Так они пошутили немного. Потом Ван накормила мужа и, прибрав вещи, они легли спать.

На рассвете Хань Даого зашел в хозяйский дом, взял ключи от лавки и пошел торговать. В тот же день он наградил старую Фэн ляном серебра, но рассказывать обо всем этом подробно нет надобности.

Как-то Симэнь Цин и Ся Лунси вышли из управы вместе.

– Что это вы забросили белого коня? – спросил Ся Лунси, разглядывая стройного, серого в яблоках, скакуна, на которого усаживался Симэнь. – Хорош конь! А как зубы?

– Белого я на отдых поставил, – отвечал Симэнь. – А этого мне столичный сват Чжай Юньфэн в подарок прислал. А ему доставили от военного советника Лю из Сися. Только по четвертому зубу выросло. Хорошо ходит. Но с норовом: то кормушку опрокинет, то стремена порвет. Первое время много в весе терял, теперь лучше ест.

– Такой конь будет хорошо ходить, – заметил Ся. – Только как следует объездить надо. Он не для далеких путешествий. На нем по улицам гарцевать. В здешних краях такой лянов семьдесят-восемьдесят стоит. А у меня с конем что-то неладное стряслось. Пришлось у родных попросить. Без коня как без рук.

– Не огорчайтесь, сударь! – успокаивал его Симэнь. – Есть у меня каурый. Я его вам подарю.

– О, вы так добры, сударь! – подняв сложенные руки, воскликнул Ся. – Я вам заплачу, разумеется.

– К чему расчеты! – отвечал Симэнь. – Я сейчас же велю привести коня.

Они добрались до Западной улицы и разъехались.

Тотчас же по приезде домой Симэнь поручил Дайаню отвести Ся Лунси коня. Тот на радостях наградил Дайаня ляном серебра и попросил передать хозяину письмо.

– Поблагодари хозяина, – наказывал Ся, – и скажи, что я лично выражу ему признательность при встрече в управе.

Прошло два месяца. Стояла середина десятой луны. Ся Лунси припас хризантемовой настойки, позвал певцов и пригласил Симэня, чтобы отблагодарить за коня.

Симэнь пообедал, отдал распоряжения по дому и поехал на пир. Надобно сказать, что Ся Лунси устраивал это угощение специально для Симэня. Прибытие гостя так осчастливило хозяина, что он, едва сдерживая чувства, спустился с крыльца к нему навстречу и проводил в залу, где они обменялись приветствиями.

– К чему же было так беспокоиться, сударь? – заметил Симэнь.

– Мы в этом году сделали хризантемовой настойки, – объяснял Ся, – и я осмелился пригласить вас на досуге, милостивый государь. Больше никого не будет.

После взаимных приветствий они сняли парадные одежды и сели. Один занял почетное место гостя, другой выступал в качестве хозяина. После чаю они сыграли в шашки и продолжили беседу за пиршественным столом, где двое певцов услаждали их слух.

Да,

Однако оставим Симэнь Цина на пиру у Ся Лунси и расскажем о Пань Цзиньлянь.

Видя, что Симэнь давно ее забыл, заставив одну коротать ночи под расшитым пологом и холодным одеялом, она открыла как-то садовую калитку, зажгла высокий серебряный светильник и, прислонившись к ширме, заиграла на цитре.

Пробили вторую ночную стражу. Цзиньлянь то и дело заставляла Чуньмэй посмотреть, не идет ли он, но кругом не было слышно ни шороха.

Да,

Цзиньлянь взяла цитру и, положив на колени, едва слышно заиграла «Воды реки», желая развеять тоску, потом было прилегла, не раздеваясь, но ей не спалось. Вот и пришлось

Одетою у ширмы прикорнув,

Тоскливо отойти одной ко сну.

Вдруг послышался звон колокольцев под стрехой, и ей почудилось, что стучат в дверь – идет Симэнь. Она велела Чуньмэй поглядеть.

– Вы ослышались, матушка, – говорила Чуньмэй. – Это ветер переметает снег.