Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Это из драмы «Чэнь Линь с коробкой помады и белил», [474] – заметил Чжоу, – а мы собрались сюда поздравить хозяина. Нет, такая ария не подойдет.

– Давайте я закажу. Позовите-ка мне певцов, – заявил Сюэ. – Помните романс на мотив «Ликуют небеса»? Вот этот: «Подумай, самое тяжкое в жизни – разлука»?

– Ваше превосходительство, – громко рассмеялся надзиратель Ся, – вы предлагаете песнь о расставании. Тем более сегодня не подходит.

– Мы, придворные, – сказал Сюэ, – знаем одно – как угодить Его Величеству. Неведома нам прелесть романсов и арий. Пусть поют, что им по душе.

Судебный надзиратель Ся, как представитель придворной стражи, лицо, призванное своим авторитетом вершить правосудие, приказал певцам:

– Спойте из «Тринадцати напевов». [475] Сегодня его сиятельство Симэнь вступает в должность, празднует свое рождение и рождение сына, а потому надо спеть именно эту арию.

– Как – рождение сына? – спросил Сюэ.

– В этот день, ваше превосходительство, – объяснял Чжоу, – сыну почтенного господина Симэня исполнился ровно месяц со дня его рождения, и мы, сослуживцы, поднесли ему свои скромные дары.

– В самом деле?! – воскликнул Сюэ и обратился к Лю: – Завтра же, брат Лю, надо будет послать подарки.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – уговаривал их благодарный Симэнь. – Достоин ли вашего внимания какой-то отпрыск вашего ничтожного ученика?!

Симэнь позвал Дайаня и велел ему вызвать У Иньэр и Ли Гуйцзе. Ярко разряженные певицы вышли, колыхаясь, словно цветущие ветки. Они выпрямились, как воткнутые в подсвечник свечи, а потом, отвесив четыре земных поклона, взяли кувшины и стали наполнять вином кубки. Певцы спели несколько новых романсов. И с таким мастерством владели они голосами, что мелодия плавно лилась, наполняя собою всю залу. Пир, казалось, происходил средь букетов цветов на узорной парче и продолжался вплоть до первой ночной стражи.

Первым поднялся дворцовый смотритель евнух Сюэ.

– Я, во-первых, чрезвычайно признателен за столь радушный прием; во-вторых, за возможность присутствовать на радостном торжестве, где, сам того не замечая, задержался до наступления столь позднего часа, – рассыпался в благодарностях Сюэ. – Мне очень прискорбно, но я должен откланяться.

– Прошу прошения за такой скромный прием, – говорил, в свою очередь, Симэнь. – Вы осчастливили меня своим блистательным прибытием, осветили мою хижину сиянием роскоши и блеска. Продлите хоть немножко мою радость, посидите еще чуть-чуть, чтобы я мог сполна вкусить удовольствие быть в вашем обществе.

– Нас глубоко печалит расставанье, но мы больше не в силах вкусить яств и выпить даже чарку, – говорили остальные гости, вставая с мест и низко кланяясь.

Симэнь попытался удержать гостей, но ему пришлось вместе с шурином У Старшим и У Вторым проводить их до ворот. Во дворе гремела музыка, ярко освещали путь фонари. Процессию гостей окружала свита стражников, которые окликами расчищали путь.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

ЛИ ГУЙЦЗЕ СТАНОВИТСЯ ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРЬЮ У ЮЭНЯН

ИН БОЦЗЮЭ ПОДБИВАЕТ ДРУГУЮ ПЕВИЧКУ НЕ ОТСТАВАТЬ ОТ МОДЫ

Так вот, в тот вечер гости разошлись. Симэнь оставил шуринов У Старшего и У Второго, Ин Боцзюэ и Се Сида. Певцы и актеры пошли закусить.

– Завтра опять приходите, – наказал им Симэнь. – Уездные правители прибудут, так что оденьтесь как полагается. Награду получите за все сразу.

– Постараемся, – отвечали актеры. – Оденемся в новые платья чиновного покроя.

После угощения с вином они отвесили хозяину земной поклон и удалились.

Через некоторое время появились Ли Гуйцзе и У Иньэр.

– Уж поздно, батюшка, – сказали они, улыбаясь. – За нами паланкины прибыли. Мы домой собираемся.

– Дети мои! – обратился к певицам Ин Боцзюэ. – Как вы своенравны! Неужели вы не споете господам шуринам? Домой еще успеете.

– Хорошо тебе разглагольствовать! – заявила Гуйцзе. – А мы два дня домой не показывались. Мамаша, должно быть, все глаза проглядела.

– Это с чего же? – удивился Ин Боцзюэ. – Боится, от сливы кусочек откусят, а? [476]

– Ладно! – вмешался Симэнь. – Пусть идут. Им и так за день-то досталось. А нам Ли Мин и У Хуэй споют. Вас накормили? – спросил он певиц.

– Только что, у матушки Старшей, – ответила Гуйцзе.

Певички отвесили земные поклоны и собрались уходить.

– Послезавтра сами приходите, – наказывал Симэнь, – да еще двух с собой приводите. Может, Чжэн Айсян и Хань Цзиньчуань. У меня будут родные и друзья.

– Везет вам, потаскушки! – вставил Боцзюэ. – Мало – самих зовут, да и других приглашать поручают. Еще и на посредничестве дают поживиться.

– К прилипалам ты себя вроде бы не причисляешь, а откуда же тебе все известно?! – изумилась Гуйцзе.

Певицы со смехом удалились.

– Скажи, брат, кого ты намерен послезавтра принимать? – спросил Боцзюэ.

– Почтенного Цяо приглашу, обоих шуринов, Хуа Старшего, свояка Шэня и всех вас, друзей-побратимов. Весело будет!

– Сколько мы тебе, брат, надоедали! – заметил Боцзюэ. – Мы вдвоем тогда уж пораньше придем. Поможем гостей принимать.

– Тронут вашей заботой, – ответил Симэнь.

Появились с инструментами в руках Ли Мин и У Хуэй. Когда они спели несколько куплетов, шурин У Старший и остальные стали собираться домой, но о том вечере говорить больше не будем.

На другой день Симэнь пригласил всех четверых уездных начальников, [477] которые еще до этого прислали свои подарки, поздравив Симэня с рождением сына.

В тот день первым прибыл придворный смотритель евнух Сюэ. Симэнь провел его в крытую галерею, куда был подан чай.

– Брат Лю прислал подарки? – поинтересовался гость.

– Да, его превосходительство прислали свои подарки, – отвечал Симэнь.

Через некоторое время Сюэ попросил показать младенца.

– Хочу пожелать ему долгоденствия, – сказал он.

Симэнь не мог отказать и велел Дайаню передать просьбу в дальние покои.

Вскоре у садовой калитки появилась кормилица с завернутым Гуаньгэ в руках. Дайань взял у нее ребенка.

– Какой прелестный ребенок! – восклицал восхищенный Сюэ. – Слуги, подите сюда!

Тотчас же появились двое одетых в темное платье слуг, внесших четырехугольный золоченый ящик. Из него были извлечены две коробки, в которых лежали подарки: кусок лучшего огненно-красного атласа; [478] четыре серебряных с позолотой монеты с выгравированными знаками: «счастье», «долголетие», «процветание», «благополучие»; ярко разрисованный, крапленый золотом барабанчик с изображением божества долголетия Шоусина и в два ляна весом серебряный амулет, символизирующий восемь драгоценностей. [479]

– У меня, бедного дворцового смотрителя, не нашлось ничего иного, – говорил Сюэ. – Пришлось поднести для забавы младенцу вот эти скромные безделки.