Классическая проза Дальнего Востока

- Начинай-ка, - сказал ей юноша, - у меня без застольной песни вино в глотку не лезет!

Кисэн налила вина и запела:

- Прекрасно! - воскликнул юноша Ли, - спой еще!

И она снова запела:

После того как она пропела песни, гостям подали яства. Перед Ли поставили покосившийся столик с отломанными углами, на котором стояла миска лапши и лежали кусок хлеба, кусок говяжьей грудинки, жужуб и каштан. Ему подали почтительно, как министру, но он разобиделся и обеими ногами опрокинул столик. Все почувствовали себя неловко, но юноша разошелся, он размазал рукавом пролитое вино и стряхнул прямо на столик сидящим слева. Какой ужас! Все лицо правителя оказалось забрызганным. Правитель поморщился.

- До чего же отвратительны люди! Это из-за унбонца меня так оскорбили. Зачем я только послушался его?

Но тут заговорил Ли:

- Родители позаботились обо мне и обучили грамоте. Я славно попировал здесь, и с моей стороны было бы невежливо уйти просто так. Вы ничего не имеете против, если я по заданной рифме сочиню стихотворение?

Сидящие слева назвали рифму:

- Плоть - знак "ко", высокий - знак "ко".

Ему дали тушь и кисточку. Ли тотчас написал:

Сидящие слева прочитали стихотворение и принялись размышлять, а военачальник из Унбона только взглянул, как сразу догадался, в чем его смысл: "Прекрасное вино в золотых чашах - это кровь десяти тысяч людей, роскошные кушанья на нефритовых блюдах - это плоть тысячи людей, воск, капающий со свечей, - это слезы народа, а там, где громко распевают песни, громко ропщет народ".

"Критикует правление и печется о народе - это подозрительно. Некогда Чжоу-синьлан оказался первым среди тридцати шести надо бы и мне пораньше улизнуть", - решил он и сказал правителю:

- Завтра у меня день раздачи риса крестьянам. Я не могу больше веселиться с вами, мне нужно идти, - и ушел.

Тут слуга ревизора вынул ревизорский знак и, забарабанив в ворота, гаркнул:

- Прибыл тайный ревизор!

Вся управа всполошилась. Началась паника. Ломали хэгымы, флейты, перебили комунго и барабаны. Высокие чиновники, словно мыши, бросились врассыпную. Правитель Имсиля, пытаясь надеть шляпу вниз донышком, завопил:

- Кто заткнул отверстие в шляпе? - и как бешеный выскочил наружу. Правитель Чонджу в этой неразберихе уселся на лошадь задом наперед и заорал слуге:

- Куда девалась голова у лошади?.. А... наплевать, поехали быстрее!

Правитель Ёсана до того напугался, что схватил себя за чуб и принялся сам себя тузить.

- Ой, меня кто-то поймал, - кричал он. - Бежим скорей!

Поднялась страшная суматоха. Правитель Чоксона наложил в штаны, ведающий чинами упал в обморок, а уездные чиновники обмочились. Сам правитель Намвона затрясся от страха и, бормоча: "Того гляди, и у меня голова кругом пойдет. Мы тут все потонем в дерьме", - выскочил вон.

А тем временем ревизор отправил во дворец донесение, а намвонского правителя отстранил от службы. После этого он все в управе привел в порядок, разобрался в делах правления, а потом приказал привести узников, и прежде всего - главную преступницу Чхунхян.

Тюремщик привел Чхунхян. Она держалась за кангу и громко причитала:

- Я так просила молодого господина хоть сегодня подержать мне кангу, но он, видно, замерз и куда-то ушел. Сейчас будут решать, жить мне или умереть, а его нет. Не случилось ли с ним какой-нибудь беды? - И она опять заплакала в голос.

Стражник подошел к Чхунхян и сказал:

С сегодняшнего дня ты по приказу правителя поступаешь к нему в наложницы. Приготовься к этому!

- У меня брачный союз на сто лет с сыном прежнего правителя, - возразила ему Чхунхян, - я не подчинюсь его приказу!

Тогда к ней обратился ревизор:

- Гулящая девчонка, как говорится, "ива при дороге, цветок у ограды", а хочет быть целомудренной! Интересно, отчего это ты, подлая кисэн, поверила молодому господину и теперь хранишь ему верность. Станешь моей наложницей! И разговаривать нечего!