Сочинения

Тот, кто желает создать по законам искусства поэму,

110 Должен быть честен и строг, как цензор со списками граждан —

Все без различья слова, в коих блеска почти не осталось,

Те, что утратили вес, недостойными признаны чести,

Смело он выгонит вон, хоть уходят они неохотно.

И хоть поныне вращаются где-нибудь в капище Весты

Те, что скрывались во тьме, он снова откроет народу,

Выберет много таких выразительных слов и речений,

Коими прежде владели Катоны, Цетеги, а ныне

Плесень уродует их, покрывая забвения прахом;

Новые примет слова, что создал родитель-обычай.

120 Будет он мощен и чист, реке прозрачной подобно,

Сыпать сокровища слов, языком богатить будет Лаций;

Пышные он пообрежет, бугристые здравым уходом

Сделает глаже, а те, что утратили силу, отбросит;

Будет он с виду играть, хоть и мучится так же, как всякий

Скачущий, будто Сатир или пляшущий пляску Циклопа.

Я предпочел бы казаться безумным поэтом, негодным,

Лишь бы плохое мое меня тешило, пусть и обманом,

Чем разуметь и ворчать. Таков был один аргивянин:

Все-то казалось ему, что он слушает трагиков дивных, —

130 Сидя в театре пустом, аплодировал он им в восторге;

Прочие жизни дела исполнял он, как прочие люди,

Добрым соседом он был и хозяином гостеприимным,

Ласков с женою; умел снисходительным быть и к рабам он:

В яростный гнев не впадал, коль печать повредят у бутыли;

Он и обрыв обходил, и не падал в открытый колодец.

Стал он усильем родных и заботою их поправляться;

Выгнав из желчи болезнь наконец чемерицею чистой,

Только пришел лишь в себя: «Не спасли вы меня, а убили,

Други, — сказал он, клянусь! Ибо вы наслажденье исторгли,

140 Отняли силой обман, что приятнейшим был для сознанья.

Нужно мне жизнь подчинить, значит, мудрости; бросить забавы,

Детям на долю отдать подходящие им лишь утехи…

Слов не искать для того, чтоб приладить их к струнам латинским,

Но изучать только строй и гармонию правильной жизни.

Вот почему сам себе я твержу, про себя рассуждая:

Если б не мог утолить ты обильною влагою жажду,

Ты обратился б к врачам; а о том, что, чем больше скопил ты

Тем ты и жаждешь сильней, никому не дерзаешь признаться?

Если бы рана твоя от назначенных трав или корня

150 Легче не стала, ведь ты избегал бы лечиться как корнем,

Так и травой, от которых нет пользы, — ты слышал: «Кому лишь

Боги богатство дадут, от уродливой глупости тот уж

Будет свободен». И ты, хоть ума не прибавил нисколько,

Ставши богаче, ужель будешь верить советчикам этим?

Если ж богатства могли б тебя сделать разумным, убавить

Алчность и трусость твою, тогда вот было бы стыдно,

Если б жаднее тебя кто-нибудь на земле оказался.

Если же собственность — то, что купил ты по форме, за деньги,

То ведь дает тебе то же (юристов спроси!) потребленье.

160 Поле, что кормит тебя, ведь твое; ибо Орбий-крестьянин,

Нивы свои бороня, чтобы хлеб тебе вскоре доставить,

Чует, что ты господин. Получаешь за деньги ты гроздья,

Яйца, цыплят и хмельного кувшин: и поэтому, значит,

Мало-помалу его покупаешь ты поле, что было

Некогда куплено им за триста тысяч и боле.

Все ведь равно: ты давно оплатил, чем живешь, или недавно.

Тот, кто купил себе землю близ Вей иль Ариции, зелень

Ест покупную в обед, сам не зная того; покупными

Греет дровами котел себе он перед ночью холодной;

170 Все же зовет он своим все поле до самого края;

Где на меже разнимает соседей посаженный тополь,

Словно собственным может быть то, что в любое мгновенье

Вследствие просьбы, покупки, насилья иль смерти, хозяев

Может менять и другим права уступать на владенье.

Если ж судьбой никому не дано обладанье навеки,

Вслед, как волна за волною, владельцы идут друг за другом, —

Польза какая в амбарах, в земле или в том, что прибавлен

К выгону выгон, когда и большое и малое косит

Орк безразлично; его ведь и золотом ты не умолишь!

180 Мрамор, слоновая кость, серебро и тирренские куклы,

Камни, картины и ткань, пурпурной покрытая краской, —

Этого нет у иных, а иной и иметь не стремится.

Но отчего же один из братьев всем пальмовым рощам

Предпочитает душистый бальзам, забавы и праздность,

Брат же другой неустанно, с восхода в трудах до заката,

Землю, заросшую лесом, взрыхляет огнем и железом —

Знает то гений, звезду направляющий нашу с рожденья —

Бог он природы людской, умирающий одновременно

С каждым из нас; он видом изменчив: то светлый, то мрачный

190 Все, что мне нужно, себе из запаса я малого буду

Брать и совсем не боюсь, что будет думать наследник,

Если не больше найдет, чем думал. При этом, однако,

Знать я желал бы, насколько веселый и скромный от мота

Разнится, или насколько несходен скупой с бережливым.

Разница есть — ты, как мот, расточаешь свое иль затраты

Сделать не прочь и стяжать без труда еще больше; вернее,

Словно как мальчик во дни Пятидневки Минервы, бывало,

Временем радостным ты, но коротким спешишь насладиться.

Лишь бы была далека от меня неопрятная бедность:

200 В малом ли мчусь корабле иль в большом — я ведь мчусь тот же самый.

Мы не летим с парусами, надутыми ветром попутным,

Все же зато не влачим мы свой век и при ветрах противных.

Силой, талантом, красой, добродетелью, честью, достатком

Мы среди первых последние, первые мы средь последних.

Что ж, ты не жаден! — прекрасно. Но разве другие пороки

Вместе уж с этим бежали? В груди твоей больше тщеславья

Нет уж пустого? И нет перед смертию страха, нет злобы?

Сны, наваждения магов, явленья природы, волшебниц,

Призрак ночной, чудеса фессалийцев ты смехом встречаешь?

210 Чтишь ли рождения день благородно? Прощаешь ли другу?

Мягче ль становишься ты и добрей, когда близится старость?

Легче ль тебе, коль одну лишь из многих заноз извлекаешь?

Если ты правильно жить не умеешь, дай место разумным.

Вдоволь уж ты поиграл, и вдоволь поел ты и выпил:

Время тебе уходить, чтоб не в меру хмельного, поднявши

На смех, тебя молодежь не травила, ей шалость приличней.

161

Наука поэзии

К Пизонам

Если художник решит приписать к голове человечьей

Шею коня, а потом облечет в разноцветные перья

Тело, которое он соберет по куску отовсюду —

Лик от красавицы девы, а хвост от чешуйчатой рыбы, —

Кто бы, по-вашему, мог, поглядев, удержаться от смеха?

Верьте, Пизоны: точь-в-точь на такую похожа картину

Книга, где образы все бессвязны, как бред у больного,

И от макушки до пят ничто не сливается в цельный

Облик. Мне возразят: «Художникам, как и поэтам,

10 Издавна право дано дерзать на все, что угодно!»

Знаю, и сам я беру и даю эту вольность охотно —

Только с умом, а не так, чтоб недоброе путалось с добрым,

Чтобы дружили с ягнятами львы, а со змеями пташки.

Так ведь бывает не раз: к обещавшему много зачину

Вдруг подшивает поэт блестящую ярко заплату,

Этакий красный лоскут — описанье ли рощи Дианы,

Или ручья, что бежит, извиваясь, по чистому лугу,

Или же Рейна-реки, или радуги в небе дождливом, —

Только беда: не у места они. Допустим, умеешь

20 Ты рисовать кипарис, — но зачем, коль щедрый заказчик

Чудом спасается вплавь из обломков крушенья? Допустим,

Начал ты вазу лепить, — зачем же сработалась кружка?

Стало быть, делай, что хочешь, но делай простым и единым.