Пестрые рассказы

Сократ редко посещал театр, разве когда трагический поэт Еврипид выступал со своими новыми драмами; тогда он приходил даже в Пирей, если драмы Еврипида ставились там: философ ценил его за мудрость и поэтический дар. Но как-то раз Алкивиад, сын Клиния, и Критий, сын Каллесхра, заставили Сократа пойти в театр послушать шутки комических актеров. Он не одобрил этого зрелища и как человек рассудительный, справедливый, добродетельный и вдобавок мудрый выказал только презрение к шуткам, дерзостям и дурачеству, принятым в комедии. Это обидело комических поэтов, что также, помимо посулов Анита и Мелета, послужило причиной возникновения «Облаков». Аристофан, конечно, получил вознаграждение за свою комедию. Понятно, что, бедняк и отпетый человек, он взял деньги за свою ложь, раз Анит и Мелет всеми силами стремились оклеветать Сократа. Так ли это, знает он сам.

«Облака» между тем имели успех. Как никогда подтвердились слова Кратина о том, что в театре умолкает голос рассудка. [49] Шли «Облака» во время Дионисий, [50] и в Афины съехалось много греков из других областей, чтобы посмотреть на драматические состязания. Так как Сократ появлялся на сцене, неоднократно его называли по имени и, естественно, узнавали среди прочих актеров (мастера, изготовлявшие маски, позаботились, чтобы маска Сократа сходствовала с лицом философа), чужестранцы (они ведь не знали, о ком идет речь) зашумели и стали спрашивать, кто такой Сократ. Он, услышав эти разговоры (философ пришел в театр и занял одно из первых мест, так как знал, что комедия посвящается ему), пожелал разрешить возникшее недоумение, поднялся и стоял во весь рост до самого конца пьесы, пока актеры не кончили играть. Столь сильно было его презрение к этой комедии и к своим согражданам.

14

Дики были поступки царя Ксеркса: он не обращал внимания на море и землю, творения Зевса, и создал для себя невиданную дорогу и небывалую переправу, [51] но был рабом платана и обожателем этого дерева. Рассказывают, что, увидев в Лидии высокий платан, ради того чтобы любоваться им, царь в пустыне разбил свой лагерь и целый день провел там. Он украсил платан дорогими уборами, ожерельями, браслетами и оставил при нем, как при возлюбленной, сторожа. Но что за польза от этого платану? На нем висели праздные украшения, которые не прибавляли дереву красоты, ибо прелесть деревьям сообщают благородные очертания ветвей, густая листва, мощные корни, колеблющий листья ветер, широкая тень, чередование времен года и вода, то питающая их из каналов, то окропляющая с небес. А одеяния варварского царя, золото и другие дары не пристали ни этому платану, ни другим деревьям.

15

Однажды какие-то клазоменцы, прибыв в Спарту, совершили наглый поступок — вымазали сажей кресла эфоров, [52] сидя на которых те обычно вершили дела. Узнав об этом, эфоры не показали своего возмущения, а призвали глашатая и велели ему объявить повсюду необычный приказ: «Клазоменцам разрешается вести себя непристойно [53]».

16

Мне известны следующие меткие слова Фокиона, сына Фоки. Выступая в афинском народном собрании, он стал упрекать граждан в неблаговидных действиях и с остроумием и тонкостью заметил: «Я предпочитаю, чтобы вы обошлись со мной дурно, чем я с вами».

17

Персидские маги были умудрены всяческой премудростью, в частности пророческим искусством. [54] Маги, например, предсказали жестокости и кровожадность Оха, [55] узнав это по каким-то им одним известным знакам. Когда после смерти своего отца Артаксеркса Ох вступил на персидский престол, они велели одному из приближенных к царю евнухов посмотреть, что он прежде всего возьмет со стола. Евнух стал караулить Оха и увидел, что тот протянул обе руки — правую за ножом, левую за самым большим хлебом, поверх которого положил кусок мяса, затем разрезал хлеб и стал жадно есть. Маги, услышав об этом, предрекли на время его правления обильные урожаи и жестокие казни. Слова их подтвердились.

18

Однажды Тимофей, сын Конона, афинский стратег, оставил свою пышную трапезу ради симпосия [56] в Академии Платона, где его угостили простыми кушаньями, но мудрыми речами. Возвратившись домой, он сказал, что гости Платона и на следующий день чувствуют себя прекрасно. После этого стратег отказался от роскошеств в еде, которые на другой день угнетают человека. Родствен упомянутому следующий рассказ о Тимофее, где иными словами говорится о том же. Тимофей на утро после пира встретил Платона и сказал ему: «Ваше угощение лучше на другой день, чем в нынешний».

19

Победив Дария [57] и завоевав персидское царство, Александр исполнился гордыни и, опьяненный неизменно сопутствовавшим ему счастьем, уверовал в свою божественную природу и потребовал, чтобы эллины объявили его богом. Это смешно, ибо чего царь был лишен от роду, он, несмотря на все настояния, не мог получить у людей. Каждый народ по-своему отнесся к приказу царя, а лакедемоняне вынесли постановление: «Если Александру угодно быть богом, пусть будет», — истинно по-лаконски насмеявшись над его безрассудством.

20

Рассказывают, что царь Антигон [58] отличался дружелюбием и мягкостью нрава. Люди, у которых есть досуг познакомиться с его жизнью во всех подробностях, обратятся к другим книгам, я же намереваюсь рассказать только один случай, говорящий о его мягкости и простоте. Антигон, заметив, что его сын самовластен и дерзок в обращении с подданными, сказал: «Разве ты не знаешь, мальчик, что наша с тобой власть — почетное рабство?» С такой великой человечностью Антигон поучал своего сына. Кто не одобряет его суждения, никогда, мне думается, не знал человека, мыслящего как подлинный царь и правитель, а сталкивался лишь с людьми, которые рассуждают как тираны.

21

Павсаний из Керамика [59] был влюблен в поэта Агафона. Это все знают. Однако я расскажу о них случай малоизвестный. Однажды оба, любимый и любящий, пришли к царю Архелаю, мужу в равной мере преданному Эроту и Музам. Царь обратил внимание на то, что Агафон и Павсаний все время пререкаются друг с другом и, подозревая, что Агафон равнодушен к влюбленному, спросил, зачем он нападает на друга, который любит его больше, чем кто бы то ни было. Агафон ответил: «Сейчас объясню тебе, царь, я не сержусь на него и поступаю так не по душевной грубости. Но так как я знаю людей, мне из собственного жизненного опыта и из книг поэтов открылось, что любящим нравится, поссорившись с возлюбленным, мириться с ним вновь, — ничто не может доставить им большего удовольствия. Поэтому, стремясь как можно чаще доставлять Павсанию радость, я с ним постоянно ссорюсь, а он неизменно счастлив, когда наступает примирение. Если я буду обходиться с ним всегда ровно, Павсаний лишится этой отрады». Как передают, ответ Агафона понравился царю. В этого самого Агафона был влюблен поэт Еврипид и даже написал в его честь трагедию «Хрисипп». [60] Я не знаю, достоверны ли эти сведения, но они очень распространены.

22

Мантинейцы, как я слышал, руководствовались законодательством, не уступавшим справедливостью законодательству локрийцев, критян и даже лакедемонян и афинян. Солон ведь сделал великое дело, хотя впоследствии афиняне мало-помалу отказались от некоторых его законов.