Сочинения

«Ну, а те земли, которые воинам дать обещали,

Где их, в Сицилии или в Италии Цезарь назначил?»

Ежели я поклянусь, что не знаю, — дивятся, и всякий

Скрытным меня человеком с этой минуты считает!

Так я теряю мой день и нередко потом восклицаю:

60 — О когда ж я увижу поля! И когда же смогу я

То над писаньями древних, то в сладкой дремоте и в лени

Вновь наслаждаться блаженным забвением жизни тревожной!

О, когда ж на столе у меня появятся снова

Боб, Пифагору родной, и с приправою жирною зелень!

О пир, достойный богов, когда вечеряю с друзьями

Я под кровом домашним моим и трапезы остатки

Весело сносят рабы и потом меж собою пируют.

Каждому гостю закон — лишь собственный вкус и охота,

Каждый по-своему пьет: иной выбирает покрепче,

70 Ну, а иному милей разбавленным тешиться Вакхом.

Нашей беседы предмет — не дома и не земли чужие;

Наш разговор не о том, хорошо ли и ловко ли пляшет

Лепос, но то, что нужнее, что вредно не знать человеку,

Судим: богатство ли делает иль добродетель счастливым;

Выгоды или достоинства к дружбе вернее приводят;

В чем существо добра и в чем высочайшее благо?

Цервий меж тем, наш сосед, побасенку расскажет нам кстати.

Если богатство Ареллия кто, например, превозносит,

Не слыхав о заботах его, он так начинает:

80 «Мышь деревенская раз городскую к себе пригласила

В бедную нору — они старинными были друзьями.

Скудно хозяйка жила, но для гостьи всю душу открыла:

Чем богата, тем рада; что было — ей все предложила:

Кучку сухого гороха, овса; притащила в зубах ей

Даже изюму и сала обглоданный прежде кусочек,

Думая в гостье хоть разностью яств победить отвращенье.

Гостья брезгливо глядит, чуть касается кушаний зубом,

Между тем как хозяйка, все лучшее ей уступивши,

Лежа сама на соломе, лишь куколь с мякиной жевала.

90 Вот наконец горожанка так речь начала: «Что за радость

Жить, как живешь ты, подруга, в лесу, на горе, средь лишений!

Разве не лучше дремучих лесов многолюдный наш город?

Хочешь — пойдем со мною туда! Все, что жизнию дышит,

Смерти подвластно на нашей земле: и великий и малый,

Смерти никто не уйдет: для того-то, моя дорогая,

Если ты можешь, живи, наслаждаясь, и пользуйся жизнью,

Помня, что краток наш век». Деревенская мышь, убежденья

Дружбы послушавшись, прыг — и тотчас из норы побежала.

Обе направили к городу путь, чтобы затемно тайно

100 В стену пролезть. И уж ночь, совершая свой путь поднебесный,

За половину прошла, когда наконец две подруги

Прибыли к пышным палатам; вошли: там пурпур блестящий

Ложам роскошным из кости слоновой служил драгоценным

Мягким покровом; а там в корзинах, наваленных грудой,

Были на блюдах остатки вчерашнего пышного пира.

Вот, уложив деревенскую гостью на пурпурном ложе,

Стала хозяйка ее угощать, хлопоча деловито:

Яства за яствами ей подает, как привычный служитель,

Не забывая лизнуть и сама от каждого блюда.

110 Та же, разлегшись спокойно, так рада судьбы перемене,

Так весела на пиру! Но вдруг громыхнули запоры,

С треском скрипнула тяжкая дверь — и хозяйка и гостья

С ложа скорее долой и дрожа заметались по зале.

Дальше — больше: совсем еле живы, услышали мышки

Зычное лаянье псов. «Ну нет! — говорит поселянка. —

Эта жизнь не по мне. Наслаждайся одна, а я снова

На гору, в лес мой уйду — преспокойно глодать чечевицу!»

137

Дав

Слушаю я уж давно. И хотелось бы слово промолвить:

Только боюсь: я ведь раб!..

Гораций

Это, кажется, Дав?

Дав

Да, он самый —

Дав, твой преданный раб и служитель достаточно честный,

Чтобы меня ты оставил в живых!

Гораций

Ну что ж с тобой делать!

Пользуйся волей декабрьской: так предки уставили наши.

Ну, говори!

Дав

Есть люди, которые в зле постоянны,

Прямо к порочной их цели идут; а другие мятутся

Между злом и добром. Вот Приск, например: то он носит

По три перстня зараз, а то и единственный снимет;

10 То он широкой, то узкой каймой обошьет свою тогу, —

То он в роскошном чертоге живет, а то заберется

В этакий дом, что и раб постыдился бы выйти оттуда;

То щеголяет он в Риме, то вздумает лучше в Афинах

Жить как мудрец: сто Вертумнов его преследует гневом!

А Воланерий, когда ему скрючила пальцы хирагра

(И поделом игроку!), то нанял себе человека

Чтобы за деньги он тряс и бросал из стаканчика кости

Вот постоянства в пороках пример! Но все же и этим

Он счастливей, чем Приск: он меньше презрен и несчастлив,

20 Нежели тот, кто веревку свою то натянет, то спустит.

Гораций

Скажешь ли, висельник, мне: к чему эти пошлые речи?..

Дав

Да к тебе!

Гораций

Как ко мне, негодяй?

Дав

Не сердись! Но не ты ли

Нравы и счастие предков хвалил? А ведь если бы это

Счастие боги тебе и послали, ведь ты бы не принял!

Все оттого, что не чувствуешь в сердце, что хвалишь устами;

Иль оттого, что в добре ты нетверд, что увяз ты в болоте

И что лень, как ни хочется, вытащить ноги из тины.

В Риме тебя восхищает деревня: поедешь в деревню —

Рим превозносишь до звезд. Как нет приглашенья на ужин —

30 Хвалишь и зелень и овощи; счастьем считаешь, что дома

Сам ты себе господин, как будто в гостях ты в оковах,

Будто бы рад, что нигде не приходится пить, и доволен.

Если же на вечер звать пришлет Меценат: «Наливайте

Масло скорее в фонарь! Эй! Слышит ли кто?» Как безумный

Ты закричишь, зашумишь, беготню во всем доме поднимешь.

Мульвий и все прихлебатели — прочь! А какие проклятья

Сыплют они на тебя — уж лучше о том и не думать!

«Да, — рассуждает иной. — Нос по ветру, брюхо пустое —

Вот я каков, лентяй и глупец, завсегдатай трактирный!

40 Что ж, я не спорю о том! Но поверь, что и сам ты такой же,

Если не хуже; только что речью красивой умеешь

Слабость свою прикрывать!» И точно: ведь впрямь ты безумней

Даже меня, хоть меня и купил ты на медные деньги!

Да не грозись, подожди, удержи и руку и злобу —

Я расскажу тебе все, что открыл мне привратник Криспина!

Жены чужие тебя привлекают, а Дава — блудницы,

Кто же из нас достойней креста за свой грех? Ведь когда я

Страстной природой томлюсь, раздеваясь при яркой лампаде

Та, что желаньям моим ответствует, как подобает,

50 Или играет со мной и, точно коня, распаляет,

Та отпускает меня, не позоря: не знаю я страха,

Как бы ее не отбил кто-нибудь иль богаче, иль краше;

Ты же снимаешь с себя и всадника перстень, и тогу

Римскую, ты из судьи превращаешься в гнусного Даму

И надушенные кудри вонючим плащом прикрываешь.

Разве тогда ты не тот, кем прикинулся? Робкого вводят

В дом тебя; борется похоть со страхом, колени трясутся.

Разница в чем — ты «на смерть от огня, от плетей, от железа»

Сам, подрядившись, идешь или, запертый в ящик позорно,

60 Спущен служанкой туда, сообщницей грязного дела,

Скорчась сидишь, до колен головою касаясь? По праву

Мужу грешащей жены дана над обоими воля.

А уж над тем, кто прельстил, — особенно. Ибо она ведь

В доме своем и в платье своем, а тебе уступает

Лишь потому, что боится тебя, твоей страсти не веря.

Ты ж, сознавая, пойдешь под ярмо и ярости мужа

Весь свой достаток отдашь, свою жизнь, свое тело и славу!