Римская сатира

Ты через море скакать? Тебе бухта каната — сиденье,

Банка — обеденный стол? И венское красное будет

Затхлой смолой отдавать тебе из разжатой бутыли?

Хочешь чего? Чтобы скромно по пять приносившие деньги

150 Жадно, в поту приносить по одиннадцать стали процентов?

Гения ты ублажай своего: лови наслажденья!

Жизнь — наше благо; потом — ты пепел, призрак и сказка.

Помня о смерти, живи! Час бежит, и слова мои в прошлом».

Что же с тобою? Крючок не знаешь какой тебе клюнуть?

Жадность иль роскошь избрать? При этом двойном подчиненье

Надо обеим служить, то к одной, то к другой прибегая.

Если же как-нибудь вдруг воспротивишься ты, не захочешь

Гнета терпеть, не скажи: «Вот я и разбил свои ковы»:

Пес разъярившийся рвет свой узел, но, пусть убегает,

160 Все-таки длинную цепь на шее своей он волочит.

«Дав, будь уверен, теперь хочу я покончить навеки

С прошлой печалью своей, — говорит Херестрат, обгрызая

До крови ногти себе. — Неужели я буду позором

Трезвой родне? Разобью ль без стыда о порог непотребный

Я достоянье отцов перед влажною дверью Хрисиды,

В честь распевая ее с потухшим факелом, пьяный?»

«Ладно, будь, мальчик, умен и богам-охранителям в жертву

Дай ты ягненка». — «Но, Дав, заплачет она, коль покину?»

«Вздор! Воротись, и тебя изобьет башмаком она красным.

170 Не беспокойся и брось ты грызть свои тесные сети.

Дик и свиреп ты теперь, а кликнет — и скажешь: «Бегу я».

«Как же мне быть? Неужель и теперь, когда она просит

И умоляет, нейти?» — «Если ты невредимым и целым

Вышел, нейди и теперь» [192]. — Вот оно, вот то, что мы ищем,

А не какой-то там прут, каким ликтор нелепый махает.

Волен ли тот, кто бежит, запыхавшись, вослед честолюбью

В тоге белёной [193]? Не спи, а горох наваливай щедро

Жадной толпе, чтобы мог вспомянуть о Флоралиях наших,

Греясь на солнце, старик. Что может быть лучше? Когда же

180 Иродов день наступил и на окнах стоящие сальных

Копотью жирной чадят светильники, что перевиты

Цепью фиалок; когда на глиняном плавает блюде

Хвостик тунца и вином горшок наполняется белый,

Шепчешь ты тут про себя и бледнеешь — ради субботы.

Черные призраки тут, от яиц надтреснутых [194] беды,

Рослые галлы потом и с систром жрица кривая

Ужас внушают тебе пред богами, что тело надуют,

Если не съешь поутру ты трех чесночных головок.

Ну, а попробуй скажи это жилистым центурионам,

190 Тотчас заржет, хохоча, какой-нибудь дюжий Пулфенний,

Тот, что готов оценить сотню греков [195] в сто ассов истертых.

САТИРА ШЕСТАЯ

Не оживил ли уж ты свою лиру плектром [196] суровым?

Дивный художник, поешь ты простыми размерами древних,

Мужественным стихом бряцая на фиде [197] латинской,

Иль начинаешь играть, словно юноша, пальцем почтенным,

Старец прекрасный, шутя! А я в областях лигурийских

Греюсь, и море мое отдыхает в заливе, где скалы

Высятся мощно и дол широкий объял побережье.

«Лу´ны [198], о граждане, порт посетите, он стоит вниманья», —

10 Энний так мудрый гласит, проспавшись от грез, что Гомером

Был он и Квинтом стал, Пифагоровым бывши павлином.

Здесь я вдали от толпы, и нет дела мне, чем угрожает

Гибельный Австр скоту; мне нет дела, что поле соседа

Много тучней моего; и если бы все, что по роду

Менее знатны, чем я, богатели, то я и тогда бы

Горбиться все же не стал и без лакомых блюд не обедал,

Затхлых не нюхал бы вин, проверяя печать на бутылях.

Пусть я с другими не схож! Ведь ты, гороскоп, даже двоен

С разным родишь существом! Иной, например, в день рожденья

20 Овощи мочит, хитрец, лишь рассолом, купленным в плошке,

Перцем священным себе посыпая сам блюдо, другой же,

Мальчик с великой душой, проедает богатства. А мне бы

Жить по достатку, рабам не давая отпущенным ромбов

И не умея дроздов различать по их тонкому вкусу.

Собственной жатвой живи и зерно молоти: это можно.

Страшного нет: борони — и растут твои новые всходы.

Вот тебя долг твой зовет: потерпевший кораблекрушенье

Жалкий хватается друг за Бруттийские скалы; обеты

И состоянье — в волнах Ионийских: с кормы его боги [199]

30 Мощные с ним на песке, а уж ребра разбитого судна

В море встречают нырков. Отдели-ка от свежего поля

Ты что-нибудь, помоги бедняку, чтобы он не поплелся

Изображенный средь волн [200]. Но забудет, пожалуй, поминки

Справить наследник, озлясь, что тобой обделен; бросит в урну

Кости твои без духов, не желая и знать, киннамон ли

Будет без запаха тут, или с примесью вишни корица.

«Ты мне добро убавлять?»—И поносит философов Бестий

Греческих: «Вот что пошло, когда финики с перцем явились

В Риме, с собой принеся мудрованье нелепое ваше,

40 И осквернили жнецы свою кашу приправою жирной».

Все это страшно тебе и за гробом? — А ты, мой наследник,

Кто бы ты ни был, меня, — отойдем-ка в сторонку, — послушай.

Иль ты не знаешь, дружок, что увитое лавром посланье [201]

Цезарь [202] прислал нам о том, что германцы разбиты, что пепел

Стылый метут с алтарей, что Цезония всем объявила

Торг [203] на поставку к дверям оружия, царских накидок,

Рыжих (для пленных) волос, колесниц и огромнейших ренов [204]?

В честь я богов вывожу и в честь гения цезаря, ради

Славных побед, сотню пар гладиаторов. Ну, запрети-ка!

50 Не согласишься — беда! Пироги я и масло народу

Щедро дарю. Ты ворчишь? Скажи громко! «Не очень-то поле

Тучно твое», — говоришь? Ну, так если двоюродных вовсе

Нет ни сестер у меня, ни теток, ни правнучек даже

С дядиной нет стороны и бездетны мамашины сестры,

Коль и от бабки-то нет никого — отправляюсь в Бовиллы

К Вирбиеву я холму, и готов мне там Маний-наследник [205].

«Это отродье Земли?» — А спроси-ка меня, кто четвертый

Предок мой: хоть нелегко, но скажу; а прибавь одного ты

Или еще одного: Земли это сын; и пожалуй,

60 Маний-то этот моей прабабке и в братья годится.

Что ж ты, ближайший ко мне, на бегу [206] вырываешь мой светоч?

Я — твой Меркурий; я здесь таков, каким этого бога

Пишут. Не хочешь? Иль ты доволен и тем, что осталось?

«Кой-чего нет». — На себя я потратил, но ты весь остаток

Целым считай. Не ищи ты наследства, что Тадий когда-то

В собственность мне отказал; не тверди: «Пускать тебе должно

Деньги отцовские в рост, а жить самому на проценты».

«Что же осталось?» — Как что? А ну, поливай-ка жирнее,

Малый, капусту мою! Что же, в праздник варить мне крапиву