Октавий

XXX

Желал бы я встретиться с тем, кто говорит или думает, что у нас христиан принятие в наше общество совершается посредством умерщвления младенца и его крови. Неужели ты можешь поварить, чтобы столь нежное молодое тело подвергалось ужасным ранам, чтобы кто–нибудь решился умертвить столь недавнее существо, которое едва может назваться человеком, пролить его кровь и пить? Этому никто не может поверить, кроме разят, того, кто сам может осмелиться это сделать. Вы, я знаю, бросаете новорожденных детей на съедение зверям и птицам, или же предаете несчастной смерти посредством удушения. Некоторые женщины у вас приняв лекарства, еще во чреве своем уничтожают зародыш будущего человека и делаются детоубийцами прежде рождения дитяти. И к таким действиям располагают вас уроки ваших богов; ибо Сатурн не бросил, но пожрал своих детей. Посему в некоторых странах Африки родители приносят ему в жертву своих младенцев, ласками и поцелуями стараясь прекратить их плач, чтобы жертва закалалась без плача. У жителей Тавриды близь Понта и у египетскаго царя Бузириса существовал обычай приносить в жертву гостей, а галлы приносили Меркурию человеческие и не человеческие жертвы. Римляне ради жертвы живыми зарывали в землю мужчину и женщину из греков и мужчину с женщиною из галлов; и теперь еще они почитают Юпитера Ляциара человекоубийством и, что вполне прилично сыну Сатурна, он насыщается кровью человека нечестивого и злодея. Я думаю, что у этого бога научился Катилина заключать кровью договор с своими сообщниками, Беллона требовал для возливания на ее жертвенник крови человеческой; другие научились врачевать падучую болезнь кровью человека, т.е. большим злом. Не менее сих виновны и те, которые употребляют в пищу животных, которые на арене обрызгались человеческой кровью или насытились человеческим мясом. Что же касается нас, нам не позволено и видеть человекоубийства, ни даже слышать о них; а пролить человеческую кровь мы так боимся, что воздерживаемся даже от крови животных, употребляемых нами в пищу.

XXXI

И эта басня о безнравственных пиршествах наших есть также изобретете демонов, пущенное в ход для того, чтобы славу нашего целомудрия запятнать позором отвратительного бесчестия и чрез то отдалить от нас людей, прежде чем они могли их исследовать истину. Об этом и твой Фронтон говорить не как свидетель, утверждающий то что видел, но как оратор, бросивший укоризну. Скорее — это появилось у вас язычников. У персов смешение с матерью считается делом позволенным, у египтян и афинян законом .допущено супружество с сестрами. Ваши истории и трагедии, которые вы читаете и слушаете с удовольствием, богаты примерами кровосмешения, и боги, которых вы почитаете, также кровосмесники, соединявшиеся с своими матерями, дочерями и сестрами. И не удивительно, что у вас часто открывается кровосмешение и всегда допускается. Несчастные, вы даже по неведению можете впасть в это преступление, потому что бросаетесь на всякую женщину, повсюду сеете детей своих, и рожденных дома часто бросаете, рассчитывая на чужое сострадание; необходимо вам по незнанию напасть на вашу кровь, на тех, которые от вас родились. Таким образом вы сами кровосмесники сплетаете на нас эту басню, вопреки свидетельству вашей совести. А у нас целомудрие не только в линий, но и в ум; мы охотно пребываем в узах брака, но только с одною женщиною, для того, чтобы иметь детей, и для сего имеем только одну жену или же не имеем ни одной. Собрания наши отличаются не только целомудрием, но и трезвенностью; на них мы не предаемся пресыщению яствами, не услаждаем пира вином; самую веселость мы умеряем строгостью, целомудренною речью и еще более целомудренными движениями тела. Очень многие отличаются всегдашним девством своего неоскверненного тела, и этим не тщеславятся; наконец, мы так далеки от кровосмешения, что некоторые стыдятся даже законного совокупления. Хотя и отвергаем ваши почести и пурпуровые одежды, однако же, не состоим из низшей черни; нельзя считать нас заговорщиками, потому только, что мы все имеем в виду одну добродетель, и в своих собраниях ведем себя также тихо, как каждый порознь; наконец, нельзя выдавать нас за охотников болот в тайных местах, когда вы стыдитесь или боитесь слушать нас публично. Если число наше со дня на день все возрастает, это не обличает нас в заблуждении; но служить в нашу похвалу: прекрасный образ жизни заставляет каждого быть ему верным навсегда и привлекает посторонних. Наконец мы узнаем друг друга не по знакам телесным, как вы думаете, но по невинности и скромности; мы питаем между собою взаимную любовь, что для вас прискорбно, потому что ненавидеть не научились, а называем друг друга братьями, что для вас ненавистно, как дети одного Отца Бога, как сообщники веры, как сонаследники упования. Вы же не знаете друг друга; питаете взаимную ненависть и не признаете себя братьями, разве только когда затеваете отцеубийство.

ХХХII

Думаете ли вы, что мы скрываем предмет нашего богопочтения, если не имеем ни храмов, ни жертвенников? Какое изображение Бога я сделаю, когда сам человек правильно рассматриваемый, есть образ Божий? Какой храм Ему построю, когда весь этот мир, созданный Его могуществом, не может вместить Его? И если я человек люблю жить просторно, то как заключу в одном небольшом здании столь великое Существо? Не лучине ли содержать его в нашем ум, святить Его в глубине нашего сердца? Стану ли я приносить Господу жертвы и дары, которые Он произвел для моей же пользы, чтобы подвергать Ему Его собственный дар? Это было бы не благодарно, напротив угодная Ему жертва доброе сердце, чистый ум и незапамятная совесть. Посему, кто чтит невинность, тот молится Господу; кто уважает правду, тот приносит жертву Богу; кто удерживается от обмана, топ. умилостивляет Бога; кто избавляет ближнего от опасности, тот заколает самую лучшую жертву. Таковы наши жертвы, таковы святилища Богу; у нас тот благочестивее, кто справедливее. Но, говоришь ты, Бога, Которого чтим, мы не можем ни видеть, ни показать другим; да, мы потому и веруем в Бога, что не видим Его, но можем Его чувствовать сердцем. Ибо, во всех делах Его, во всех явлениях мира мы усматриваем присносущную силу Его, которая проявляется и в раскатах грома и в блеске молний и ясной тишине неба. Не удивляйся, что ты но видишь Бога. Все приходить в движение и сотрясение от ветра и его веяния, но ветер и веяние не видны для глаз. Мы не можем видеть даже солнца, которое для всех служить причиною видения: его лучи заставляют глаза закрываться и притупляют взор зрителя, и если ты подольше посмотришь на него, то совсем потеряешь зрение. Как же ты можешь видеть Самого Творца солнца, источник света, когда ты отворачиваешься от блеска солнца, прячешься от его огненных лучей? Ты хочешь плотскими глазами видеть Бога, когда не можешь собственную твою душу, чрез которую живешь и говоришь, ни видеть, ни осязать! Но ты говоришь — Бог не знает действий человеческих и, находясь на небе, не может не обнимать всех, ни знать каждого порознь. Ошибаешься, человека, и говоришь ложь! Каким образом Бог далек от нас, когда все небесное и земное, и все находящееся за пределами этого видимого мира, все известно Богу, все полно Его присутствия? Он повсюду и не только близок к нам, но и находится внутри нас. Обрати внимание опять на солнце, утвержденное на неб: оно разливает свои лучи по всем странам: всюду оно присутствует, всему дает себя чувствовать и никогда не изменяется его светлость. Не тем ли более Бог творец всего и всевидец, от Которого ничто не может быть тайно, находится во тьме, находится и в помышлениях наших, которые суть как бы тьма. Мы не только все делаем пред очами Бога, но; так сказать, и живем с Ним.