Остроумие мир. Энциклопедия

— Ах! — сказал он царице. — Я забыл данное мною слово священнику. В каком должны быть беспокойстве он и весь дом его, прождав меня столь долго, и я думаю, что они теперь еще ждут меня!

Был одиннадцатый час ночи, время стояло осеннее и ненастное, но царь все-таки встал с постели, оделся и приказал найти перевозное судно через Неву. На простой верейке, в сопровождении дежурного денщика Татищева переправился он на другую сторону и пришел к священнику, который, не дождавшись царственного кума, отпустил приглашенную куму и уже спал.

На стук отперли ворота. Хозяин и его домашние были крайне изумлены приходом государя. Священник, едва успев накинуть верхнюю одежду, встретил его у дверей спальни, не находя слов на приветствие.

Государь просил его не гневаться на поздних гостей за принесенное беспокойство.

— Я, — говорил он, — за суетами забыл, что обещал быть к тебе!.. Здесь ли еще кума? Я виноват перед нею, заставив ее так долго ждать себя!

Узнав, что кума уже ушла, Петр велел послать за ней. Через полчаса она приехала, и государь еще раз повторил свои извинения.

Ребенка окрестили. Царственный кум взял его на руки, и сам отнес к матери. Затем он поцеловался с нею и кумой, выпил стакан пива, наградил новорожденного и, пожелав спокойной ночи, возвратился домой.

* * *

В бытность свою в Лондоне Петр Великий вместе с английским королем осматривали великолепное здание — госпиталь для призрения инвалидов — матросов и солдат. После осмотра король пригласил Петра на обед.

За обедом, желая услышать похвалу знаменитого гостя, король обратился к царю с вопросом:

— Как вам, ваше величество, нравится госпиталь?

— Так, — ответил Петр, — что я советовал бы вашему величеству сделать его своим дворцом, а свой теперешний дворец очистить для живущих в госпитале матросов.

* * *

Князь Репнин упорно отказывался следовать новым обычаям, вводимым Петром, и оставался самым сильным приверженцем старинного образа жизни. Петр, уважая его заслуги, не стеснял его в домашней жизни, но охотно иногда над ним подшучивал.

— Не хочешь ли, Ягужинский, получить хороший подарок? — обратился однажды государь к своему денщику.

— Как не хотеть? — отвечал Ягужинский.

— Так слушай: старик Репнин нынче не совсем здоров, поезжай к нему и спроси его от меня о здоровье, да постарайся угодить его старинной боярской суетности: оставь свою лошадь у ворот, взойди на двор пешком и без шляпы и вели доложить, что ты прислан от государя спросить о здоровье его сиятельства. Тебя будут просить к нему, но ты скажи, что недостоин увидать очей боярских, и не прежде взойди, как он во второй и в третий раз пригласит тебя, а взойдя, с раболепным видом стань у двери и поклонись пониже ему. Если старик велит тебе сесть, отнюдь не садись, говоря, что недостоин такой чести. Я уверен, что не отпустит он тебя с пустыми руками.

Ягужинский в точности исполнил, как советовал ему государь. Репнин был несказанно тронут уважением, оказанным ему Ягужинским.

— Пьешь ли что-нибудь, друг мой? — ласково спросил князь.

— Не пью, ваше сиятельство, — был смиренный ответ.

Репнин начинает спрашивать, давно ли служит Ягужинский

у государя, отличают ли его службу и гак далее. Тот отвечает Репнину тем же униженным тоном. Старик хвалит его за то, что он умеет почитать людей старых и заслуженных.

— Я буду хвалить тебя и государю, — обещает князь.

Ягужинский чуть не в ноги кланяется и говорит, что он сам всю жизнь будет хвалиться тем, что удостоился заслужить одобрение его сиятельства. Откланиваясь, он спросил:

— Что прикажете, ваше сиятельство, донести государю?

— Донеси, друг мой, что мне теперь, кажется, получше и что я сам лично буду благодарить его величество, что вспомнил меня, старика. Да побудь еще, друг мой, — промолвил князь, — мы потолкуем о том о сем.

— Не смею ослушаться повеления вашего сиятельства, — низко кланяясь, отвечает Ягужинский.

Князь вне себя от удовольствия обращается к толстому дворецкому, стоявшему у него за креслами, и приказывает:

— Поди, там в шкафе в ящичке лежит мешочек с червонцами, возьми его и принеси ко мне.

Дворецкий пошел.

— Стой! — кричит князь. — Неси сюда еще поднос серебряный.

Дворецкий пошел было, но князь снова его остановил:

— Погоди, на поднос поставь кубок позолоченный с крышкой, высыпь в него червонцы и подай мне.

Между тем Ягужинский продолжает еще униженней льстить князю. Старик снова зовет к себе дворецкого.

— Да поставь, — приказывает он, — на подносе еще чару золотую.

Дворецкий точно исполнил приказания. Князь берет поднос, подзывает к своему креслу Ягужинского и говорит:

— За то, что ты, друг мой, так умен, возьми это себе и с моей легкой руки разживайся, да и вперед не переставай почитать людей старых и заслуженных.

Ягужинский с низкими поклонами отказывается принять подарок.

— Ваше сиятельство, вы приводите меня в замешательство такой неслыханной милостью. Я боюсь и ваше сиятельство оскорбить отказом, и государя прогневить принятием такого драгоценного и незаслуженного подарка.

— Возьми, возьми, друг мой, и ничего не бойся, как только я начну выходить, пойду к государю и скажу, что я тебя принудил взять этот подарок.

Возвратись к государю, Ягужинский показал полученные им от старого князя подарки и передал свою с ним беседу. Петр долго хохотал над суетностью таких стариков, зараженных боярскою спесью.

— Не говорил ли я, — заметил он Ягужинскому, — что ты получишь хороший подарок?!

* * *

Петр Великий был неутомимым тружеником, который для отдыха только переменял занятия, часто переходил от напряженной умственной работы к занятию ремеслами— токарным, резным и пр. До сих пор сохранилось много произведений его токарного станка, в котором он достиг замечательного совершенства. Работая, Петр не любил, чтобы ему мешали. Однажды он приказал часовому никого не допускать к своей особе, а сам принялся за токарную работу. Приехал любимец государя князь Меншиков.

— Здесь государь? — спрашивает часового.

— Здесь, только пускать никого не приказано.

— Ну, меня можно.

— Не приказано, не пущу, — твердит солдат.

— Да знаешь ли ты, кто я?

— Знаю, а все-таки не пущу.

— Я имею до государя важное дело.

— Не могу пустить — не приказано.

— Ах ты, грубиян! Я велю тебя сейчас сменить и жестоко наказать! — вскричал князь в запальчивости.

— После ты волен со мною сделать что хочешь, но и тому, кто меня сменит, я передам приказ государя.

Меншиков в досаде оттолкнул часового и силой хотел отворить дверь, но часовой в эту минуту приставил штык к груди князя и грозно крикнул:

— Отойди от двери — или я тебя заколю!

Царь, услышав происходивший шум, открыл дверь и, увидев штык часового, направленный прямо в грудь князя, поспешно спросил:

— Это что такое?

Взбешенный Меншиков жаловался, что его чуть было не закололи.

— За что хотел ты убить князя? — обратился Петр к солдату.

— Государь, я получил от тебя приказ никого не допускать, а он, не слушая твоего приказа, хотел войти силой и даже меня от двери оттолкнул, мне только и оставалось, что колоть.

Государь, выслушав обе стороны, улыбнулся.

— Данилыч, — сказал он, обращаясь к Меншикову, — он лучше знает свою должность, чем ты. Мне было бы жаль, если бы он тебя заколол… А тебе спасибо, — продолжал царь, милостиво кивнув часовому, — жалую тебе в награду пять рублей.

* * *

Однажды зимою, это было 16 декабря 1723 года, Петру Великому донесли, что один из плотников, некий Таврило Смирной, нашел на берегах Невы, выше Охтинских слобод, против Александро-Невского монастыря, самородную краску. Государь, узнав об этом, немедленно отправился на означенное место, чтобы лично убедиться в справедливости сообщенного известия. Оказалось, что Смирной действительно нашел самородную краску, вполне пригодную для флота.