Спецслужбы и войска особого назначения

Не укладывались в голове результаты иного опроса, проведенные среди обывателей Рио и Сан-Паулу, среди 210 представителей различных слоев населения этих городов и опубликованного тем же журналом «Вежа». 46 процентов опрошенных — почти половина! — оправдали существование «Эскадрона». Более трети опрошенных в Сан-Паулу заявили, что, по их мнению, правительство должно поощрять деятельность «Эскадрона»…

Сообщая об этих цифрах как еще об одном свидетельстве того, какой вред приносит постепенное «привыкание» людей к насилию, журнал задавался вопросом «Куда мы идем?»

Да, ущерб, причиняемый «Эскадроном» бразильской нации, определяется не только статистикой его непосредственных жертв. Не менее страшно было то, что он, возвеличивая культ полицейского «борца за справедливость», постепенно приучал обывателя к мысли о законности беззакония, праве сильного на свой суд, скорый, свободный от» бюрократических церемоний, упрощенный и эффективный!

Статистику «Вежи» прочел, конечно, и прокурор Элио Бикудо, взявшийся за расследование преступлений «Эскадрона» в Сан-Паулу. Уже сам факт появления человека, который решился на этот шаг, был сенсационный, достойной первой полосы. И все репортеры полицейской хроники ринулись из Рио в Сан-Паулу, чтобы увидеть этого новоиспеченного Давида, бросающего вызов Голиафу бразильской полиции.

Давид оказался крошечным, тщедушным человечком с рыжими линялыми усиками, лысеющим черепом и изможденным лицом человека, страдавшего от ревности или несварения желудка. Он отказался отвечать на наши вопросы, а когда мы попытались аргументировать нашу настойчивость «традиционными правами прессы на доступ к источникам информации, представляющей общественный интерес», Бикудо поморщился и, словно извиняясь, объяснил, что сохранение тайны обуславливается самим характером этого дела: обилием подозреваемых, их зачастую весьма высоким служебным положением и другими обстоятельствами, «которые я позволю себе, с вашего разрешения, сеньоры, пока не называть…»

Возможно, если бы Бикудо знал, чем кончится его расследование, он не взялся бы за него. Но человеку свойственно переоценивать свои возможности. С беспредельным терпением прокурор принялся выслушивать сотни свидетельских показаний, пытаясь найти улики против подозревавшихся в принадлежности к «Эскадрону» полицейских. Нашлись очевидцы преступлений. Начались очные ставки. Среди опознанных свидетелями соучастников «Эскадрона смерти» появились имена таких известных фигур, как Сержио Флери, обвиненный в нескольких убийствах, Элио Таварес, растлитель малолетних, и Адемар Аугусто де Оливейра, по кличке Фининьо, — тот самый «пианист» из досье Кловиса, которого Бикудо обвинил в связи с контрабандистами наркотиков, и ряд других. Так постепенно, шаг за шагом таинственно-безликий «Эскадрон» начал обретать плоть, обрастать именами вполне реальных лиц. И тут мы подходим к главному. Оказалось, что многие из его «героев» — в первую очередь Сержио Флери — давно уже прославились не столько в войне с уголовниками, сколько на поприще борьбы с политическими преступниками, с «подрывными элементами» и «внутренними врагами». А это придавало делу совершенно иной характер: если расстрел полицейскими какого-нибудь контрабандиста или налетчика заслуживал осуждения, то уничтожение «врагов нации» придавало «Эскадрону» облик почти героический, выдвигало его в первые ряды борцов за демократию, спасителей страны.

Сразу же отметим, что рассказывать об этой стороне деятельности «эскадрона» гораздо труднее, чем о его борьбе с уголовниками: война с «политическими «ведется обычно втихую, и уничтожение врагов производится в этих случаях без опереточного антуража и записок с черепами.

Революция 1964 года создала громадный репрессивный аппарат. О размахе его говорит уже выборочный перечень функционирующих в Рио-де-Жанейро служб: «Национальная служба информации» (СНИ), «Департамент Федеральной полиции» (ДПФ), «Секретариат безопасности», «Секретная служба военной полиции», «Департамент охраны политического и социального порядка» (ДОПС), Каждый их этих органов стремится доказать, что недаром ест свой хлеб, и из кожи вот лезет, демонстрируя свою важность, свою незаменимость. В условиях острого соперничества изобретательская мысль работает на полный ход, и это приводит зачастую к самым невероятным результатам.

Рио-де-Жанейро. Центр города. 12 июня 1971 года. Два часа ночи. Темно. Высокое серое здание тюрьмы Допс на улице Реласао. На верхнем этаже в окне камеры номер четыре сильная рука тихо сгибает подпиленный прут оконной решетки. Затем сквозь образовавшуюся в решетке брешь с трудом протискивается человек. Свесив ноги, он встает на узкий карниз, выступающий на тридцатиметровой высоте.

Прижавшись телом к стене, он делает шаг влево, освобождая место для своего товарища. Тот протискивается следом и тоже становится на карниз. Они трогают друг друга руками, словно проверяя, все ли в порядке. Потом начинают медленно передвигаться по карнизу, цепляясь пальцами за чуть заметные выступы штукатурки. Один неверный шаг и…

Проделав так метров сорок, они добираются до угла дома, переводят дух, затем следуют дальше. Еще через полсотни метров они останавливаются у какой-то хорошо знакомой им точки. Тот, кто шел впереди, достает из-под рубашки самодельную веревку, изготовленную из связанных друг с другом простынь и полотенец.

С помощью этого традиционного приспособления, воспетого еще Дюма и Стендалем, оба беглеца спускаются на крышу соседнего дома, примыкающего к зданию тюрьмы. Проходят по крыше, спрыгивают с трехметровой высоты на крышу еще одного дома. Затем спускаются по водосточной трубе во двор небольшого домика, переводят дух и., видят, как дверь, Ведущая на веранду, открывается. Из дома, зевая, выходит тщедушный человек в белой рубахе и потертых шортах. Все пропало?

Нет. Один из беглецов спокойно лезет в карман, достает удостоверение, на котором крупными красными буквами отпечатано слово «полиция» и говорит, поигрывая удостоверением:

— Эй, ты! А ну иди сюда.

Человек робко подходит к двум странным людям, оказавшимся в его саду в половине третьего утра. Еще темно, и воздух довольно прохладен. Человек поеживается, не зная, что и думать.

— Мы из полиции, — говорит ему один из незванных гостей и тычет в нос удостоверение. — Только что отсюда, — он показывает пальцем себе за спину, где стоит тюрьма ДОПС, — сбежали двое государственных преступников. Они не проходили здесь?

— Нет, нет, сеньоры, — уверяет человек в шортах. — Я ничего не видел.

— И дома у тебя никого нет?

— Конечно, конечно. Вы можете посмотреть…

Он пятится задом, теряет шлепанец и босой ногой распахивает дверь, приглашая их войти.

— Ну ладно, — говорит тот, с удостоверением. — Мы тебе верим. Иди выпусти нас на улицу.

Подобострастно наклонив голову, человек в шортах семенит к воротам, вытаскивает металлический брус и распахивает створку, за которой бледнеет асфальт улицы Инвалидов.

Его ночные гости подходят к воротам, останавливаются, выглядывают. Слева, метрах в тридцати от них, стоит солдат с автоматом. Он уже слышал звук отпираемого засова и вопросительно смотрит в их сторону.

Они не пугаются, ибо знают, что он стоит здесь. В этом квартале, рядом с тюрьмой ДОПС, солдаты натыканы через каждые сто метров.

— А ну иди спроси у него, не видел ли он тут двух подозрительных людей? — говорит жильцу тот, что показывал удостоверение.

Человек в шортах семенит к солдату:

— Эти двое из полиции. Ищут кого-то, говорят — сбежал из тюрьмы этой ночью. Спрашивают, не проходил ли здесь кто-нибудь за последние полчаса.

— Нет, никого, — отвечает солдат и лезет в карман за сигаретами.

— Нет, никто не проходил, — запыхавшись, повторяет человек, вернувшись к воротам.

— Ну ладно* — говорит ему строго все тот же, с удостоверением. — Если что услышишь, немедленно кричи солдату.

Они выходят из ворот, поворачивают направо и быстрым шагом, почти бегом, идут к перекрестку улиц Инвалидов с улицей Сената;