Остроумие мир. Энциклопедия

* * *

Ближний человек Наполеона III, герцог Морни, накануне знаменитого государственного переворота 2 декабря 1851 года говорил будущему императору:

— Теперь уж все равно, удастся ли ваш замысел или нет, а завтра у ваших дверей будет стоять часовой! — т. е. либо почетный, как у главы государства, либо караульный, как у преступника и арестанта.

* * *

Тот же Морни и в тот же день вечером, будучи в театре, встретил там свою знакомую г-жу Лиадиер, которая сказала ему, что в городе ходят слухи о намерениях Наполеона.

— Говорят, что президент намерен вымести всю палату депутатов, — сказала ему Лиадиер. — Что вы тогда думаете делать, господин Морни?

— Сударыня, — ответил Морни, — если президент начнет орудовать метлой, то я попытаюсь держаться в стороне рукояти.

* * *

Переворот, осуществленный Наполеоном, начался с того, что все депутаты были арестованы и заперты в Мазасе и по другим местам. Между прочим, Кремье попал сначала в Мазас, а потом его переместили в Венсен, где уже сидело несколько депутатов. Один из них, Лаборд, встретил Кремье гневными словами:

— Ну, что теперь скажете? Не вы ли все время твердили, что народ стоит невидимым стражем, оберегающим палату?

— Конечно, невидимым! — отвечал Кремье. — Кажется, вы и сами могли в этом убедиться?

* * *

Однажды в театре рядом с Дюпеном уселся какой-то господин, который все время напевал и мешал Дюпену слушать знаменитого певца Депрэ. Дюпен не сдержал досады, а сосед сейчас же это заметил и спросил, что значит этот жест, не к его ли пению это относится?

— О нет, — отвечал ему Дюпен, — напротив, я досадую на этого дурака Депрэ, который мешает мне слушать ваше пение.

* * *

Однажды Дюпен обедал у одного важного сановника. Приглашенные собирались медленно, обед все откладывался, гости проголодались. Тогда хозяин подошел к Дюпену и спросил, как он полагает, сесть ли за стол или же подождать запоздавших?

— Я думаю сесть, — отвечал Дюпен. — Ведь, начав обед, мы не перестанем их ждать, значит, они ничего не потеряют, тогда как, продолжая всех ждать, мы сидим голодные.

* * *

Критик Сен-Бёв однажды дрался на дуэли. По дороге к месту поединка он был застигнут проливным дождем, который не прекратился и в то время, когда пришлось стать к барьеру. Сен-Бёв, предупредительно захвативший с собой зонтик, так с зонтиком в руке стал и на позицию. Когда же против этого запротестовали противник и секунданты, Сен-Бев с жаром вскричал:

— Я вовсе не боюсь быть убитым, но не желаю, чтоб меня промочило насквозь!

* * *

Нориак одно время издавал журнальчик «Силуэт», и вот к нему повадился ходить какой-то господин, который изъявлял намерение подписаться на журнал, и под этим предлогом выпрашивал номер за номером, чтобы ознакомиться с журналом, узнать, как выражаются французы, какого он цвета или оттенка, т. е. направления. Нориак спустил ему этот маневр раз, другой, третий. Но когда он явился в четвертый раз, Нориак схватил ножницы и отхватил ими кусок его сюртука.

— Что вы делаете? — вскричал подписчик.

— Делаю то же самое, что и вы. Беру образчик посмотреть, подойдет ли мне этот цвет!

* * *

Однажды композитора Обера спросили, какого он мнения об ученых женщинах, которых повсюду, а во Франции в особенности, принято называть синими чулками.

— Да что ж, чулок, чулок!.. — отвечал Обер. — Чулок ничего не значит сам по себе, надо видеть, что в нем!

* * *

Как-то Обер спускался с лестницы с кем-то из друзей. Оба были уж очень немолоды, и это было видно по их манере спускаться.

— Эге, друг мой, — заметил спутник Обера, — мы с тобой начинаем стареть!

— Что делать, — ответил Обер, — старость — это единственный способ долго жить!

* * *

Актер-комик Левассор однажды был приглашен участвовать в каком-то благотворительном увеселении, устроенном в окрестностях Парижа одним священником в пользу своих бедных прихожан. Благодаря его участию, сбор был превосходный, и признательный устроитель-священник преподнес Левассору гонорар, но тот наотрез отказался. Тогда кюре пригласил его к себе на завтрак. Подали вареные яйца, и вот Левассор, разбив свое яйцо, увидал, что оно наполнено золотом.

— Извините, господин кюре, — сказал он, обращаясь к хозяину, — я желтков не переношу.

* * *

Инспектор театров в Париже, Перпиньяк, слыша рассказ о каком-то дуэлянте, который был спасен от смерти тем, что пуля ударилась в пятифранковую серебряную монету, лежавшую у него в кармане, сказал:

— Вот что значит уметь хорошо поместить свой капитал!

* * *

Однажды один маркиз решил одолжить денег у капиталиста Бернара. Щекотливая сторона его предприятия состояла в том, что он вовсе не был знаком с капиталистом, и сверх того, сам он был очень известный мот, всюду занимавший, но никогда никому не отдававший, что, как он мог опасаться, было небезызвестно осторожному богачу. Явившись к Бернару, маркиз с отвагой отчаяния прямо приступил к делу.

— Я очень удивлю вас, милостивый государь, — сказал он. — Я маркиз, я вас не знаю, и вот я являюсь к вам, чтобы занять у вас пятьсот луидоров.

— А я еще больше удивлю вас, — отвечал Бернар. — Я вас хорошо знаю и все-таки одолжу вам эти деньги.

* * *

Финансовому тузу Попелиньеру приписывается выходка, которая потом повторялась на разные лады. Однажды какой-то придворный подошел к нему, сначала внимательно в него всмотрелся, как бы что-то припоминая, и, наконец, сказал:

— Мне кажется, что я кое-где встречал вас.

— Очень может быть, — отвечал с большим равнодушием Попелиньер, — я там иногда бываю.

* * *

Знаменитый английский адмирал Бембоу выбился в люди из простых матросов и, кажется, кроме личной отваги, не обладал особыми духовными сокровищами. Про него в английском флоте сохранились рассказы, которые характеризуют его как человека донельзя простодушного, чтобы не сказать глуповатого. Так, однажды, во время жаркого боя, у матроса, стоявшего рядом с ним, оторвало ногу. Раненый попросил Бембоу дотащить его до лекаря, сказав, разумеется, при этом, что у него оторвало ногу и что он не может ни идти, ни стоять. Добродушный Бембоу взвалил его на плечо и понес. Но дорогой другое ядро оторвало у раненого голову, а Бембоу в грохоте битвы этого не заметил. Когда же он доставил убитого к врачу, тот с досадой крикнул ему, на кой черт несет он к нему мертвого. Бембоу с наивным удивлением оглядел своего товарища и пробормотал:

— Он же сам мне сказал, что у него только ногу оторвало!

* * *

Венский художник Фриц Лаллеманд прикомандировался к армии во время прусско-австрийской войны с целью делать наброски на месте для батальных картин. Но, как известно, пруссаки с самого начала стали везде и всюду колотить австрийцев. Лаллеманд в один прекрасный день собрался уезжать в Вену.

— Но вы прикомандировались на всю кампанию, — заметил ему главнокомандующий австрийской армией.

— Да, — отвечал Лаллеманд, — но для того, чтобы рисовать картины битв, а не отступлений!

* * *

Какой-то прожектер подал английскому министру Вальполю проект налога на собак. Вальполь, рассмотрев проект, сказал ему:

— Ваш проект мне нравится, но я не рискну ввести такой налог: на меня залают все собаки Великобритании.

* * *

Сенатор князь Понятовский, который охотно занимался сочинением музыки, прислал однажды композитору Оберу письмо, начинавшееся словами: «Дорогой мой собрат…»

— Какой я ему собрат! — осердился Обер. — Разве я сенатор?

* * *

Итальянский епископ граф Каносса был большой любитель и собиратель художественно исполненных серебряных вещей. Была у него, между прочим, какая-то миска высокоденной работы, ручки которой были сделаны в виде тигра. Кто-то из его знакомых однажды попросил его одолжить ему на время эту миску, чтобы заказать для себя такую же. Вещь была ему дана, и он держал ее у себя целых три месяца, так что Каносса, наконец, послал за ней. Через некоторое время тот же знакомый опять попросил у Каноссы другую художественную вещь — солонку, сделанную в виде рака.