Демонология Древнего Китая

При династии Хань [106] существовали специальные законы, по которым к смертной казни или нанесению увечий приговаривали каждого, кого находили несущим опасность спокойствию императора и правящего дома. Чжэн Кан-чэн, живший во втором столетии, в своем комментарии к пассажу из «Чжоу ли», который мы приводили выше, говорит, что по существовавшим в его время «законам против разбойников тех, кто осмеливался использовать гу против людей или побуждать к этому других, казнили и увечили на рынках» («Чжоу ли», изд. годов Цяньлун, гл. 37,1.35). Это преступление ставилось в один ряд с воровством и грабежами, ибо, как отмечает Юй Бао, живший в четвертом веке, гу являлось для творивших его источником богатства. «В области Жунъян (пров. Хэнань) жила семья по фамилии Аяо, члены которой на протяжении многих поколений занимались гу и накопили большие богатства. Потом один из членов семьи взял в дом невесту, не сказав ей ничего о том, чем занимается его семья. Однажды, когда все члены семьи отправились по делам и оставили женщину присмотреть за домом, взгляд ее упал на большую вазу, стоявшую в одной из комнат. Она подняла крышку и, увидев в вазе огромную змею, вскипятила воды и вылила ее в вазу, чтобы убить ее. Когда семья вернулась, она рассказала им, что сделала, чем ввергла их в глубокую печаль. Вскоре они все, до последнего человека, умерли от заразной болезни» («Coy шэнь цзи», гл. 12).

Таким образом, гу могут повернуться и против своих повелителей, если те навредят им или не будут должным образом оберегать их. Юй Бао также сообщает, что рептилии и насекомые в состоянии действовать и в обличий других животных, например, собак, что неудивительно, ибо, по представлениям китайцев, животные могут легко превращаться из одного в другое. «В Бояне (на севере нынешней Цзянси) некто Чжао Шоу держал у себя собак-гу. Однажды, когда Чэнь Чэнь позвал Шоу, шесть или семь огромных желтых собак бросились на него и стали громко лаять. А когда мой дядя со стороны отца, вернувшись домой, сел за стол с женой Чжао Шоу, он начал харкать кровью, и от смерти его спас только вовремя приготовленный отвар из искрошенных стеблей апельсинового дерева. Гу подразумевает действие потусторонних существ, или призраков, которые, меняя собственную форму, легко превращаются в самых разных существ, таких, как собаки, свиньи, насекомые, змеи, и их жертвы не в состоянии догадаться об их подлинном облике. Когда их направляют против людей, все, до кого они дотронутся, погибают» (Там же).

«У Цзян Ши, мужа сестры моей жены, работал один человек, который внезапно заболел и начал истекать кровью. Лекарь сказал, что его поразили гу, и тайком, ничего не сказав больному, насыпал под его спальную циновку корень жанхэ. Больной вскричал, словно помешанный: "Пожирающие меня гу перестают распространяться!" А потом еще: "Они мало-помалу исчезают!" Нынешние поколения часто используют корень жанхэ для борьбы с гу, и он постоянно помогает. Иногда жанхэ называют "лечебной травой"» (Там же). Возможно, именно он упомянут в «Чжоу ли».

Чэнь Цзан-ци, живший в восьмом веке, признанный авторитет в медицинских вопросах, сочинения которого мы неоднократно цитировали, также был знаком с таинствами колдовства гу. «Большой ошибкой древних было создание гу. Люди, желающие получить богатство, сваливали в один горшок всевозможных насекомых и рептилий, а по прошествии года открывали его, чтобы найти одну оставшуюся, пожравшую всех остальных. Эту-то они и называли гу. Она могла становиться невидимой, как призраки или духи, а когда она нападала на человека, тот умирал. Когда такая рептилия-призрак убивает человека, укусив его, она, как правило, выходит наружу через отверстия его тела; и, если ее выследить и поймать, а потом засушить на солнце, она становится источником зла» («Бэньцао ганму», гл. 42,1.31).

В весьма интересном сочинении о людях южных провинций и произошедших там в двенадцатом столетии событиях мы читаем: «В Гуанси есть два вида яда гу, один убивает людей быстро, а другой — медленно, быстрый умерщвляет за несколько мгновений, а медленный — за полгода. Если кто-то кого-то невзлюбил, то первый на людях относится к последнему с почтением, а втайне замышляет навредить ему (с помощью гу). В год гэнчэнь периода под девизом правления Цяньдао (1170–1172) к востоку от главного города Циньчжоу жил человек, продававший рисовую кашу и делавший яд гу. Об этом стало известно, и он признался в преступлении, сообщив, что, когда они делали яд дома, его жена, раздевшись донага и распустив волосы, совершала по ночам жертвоприношения; потом они варили горшок рисовой каши, к которому сбегались кузнечики, бабочки и сотни насекомых со всего дома, и то, что они оставляли позади себя или роняли, использовали в качестве яда. Если кто- либо хочет узнать, есть в каком-нибудь доме яд гу или нет, нужно только войти — если ни наверху, ни внизу нет пыли, это как раз и есть такой дом. Когда бы жители Литуна и Цитуна не выставляли вино для встречи гостей, хозяин всегда пробует его первым, чтобы показать гостям, что им нечего опасаться» («Лин вай дай да», гл. 10).

Еще один автор, живший при династии Сун, писал: «Существует несколько разновидностей яда гу, упоминаемого в канонических книгах. Горные жители Гуандуна и Гуанси делают его из разных насекомых и змей, которых они бросают в один горшок или чашу и там твари пожирают друг друга, пока в живых не остается одна, которую они и называют гу. Яд этой твари они кладут в еду или вино, и так вредят людям. Когда яд попадает в человека, в животе и сердце у него начинаются острые боли, и возникает ощущение, словно какой-то зверь поедает его изнутри; он изрыгает рвоту и кровавую жидкость, напоминающую тухлое мясо, и, если человека не начать лечить немедленно, все пять его внутренних органов будут пожраны, и он умрет. Есть медленные и быстрые болезни подобного рода; быстрые протекают в острой форме и приводят к смерти в течение десяти дней; медленные могут тянуться целый год, в течение которого яд циркулирует по всему животу больного. Дыхание останавливается, силы убывают, кости становятся тяжелыми, а суставы — неподвижными, и как только болезнь проявит себя, сердце и живот начинают бешено колотиться, а вся пища, которую принимает больной, превращается в гу, который, медленно разъедая его главные жизненные органы и внутренности, приводит к смерти. А когда больной умирает, зараза передается окружающим, становясь источником гу. Способ выявить присутствие гу — заставить человека поплевать в воду, если слюна погружается в воду, значит, человек поражен гу, а если не погружается, значит, он не поражен. Также можно взять в рот большую горошину: если горошина набухает, а кожица сморщивается, значит, человек стал жертвой гу; если же горошина не размягчается и не сбрасывает кожуру, значит, влияния гу нет. Еще один способ — положить под спальное место больного шкуру птицы гао, не говоря ему об этом; если болезнь усиливается, значит — это гу, если же не усиливается, значит, гу здесь ни при чем» («Цзи шэн фан», разд. «Лунь чжи»).

Авторы минской эпохи во многом повторяют суждения о гу своих предшественников; по- видимому, в их времена колдовство и черная магия проистекали в основном в тех же формах, что и в более ранние периоды. Впрочем, некоторые новые детали добавляет Лоу Ин: «В горных областях Гуандуна и Гуанси люди бросают в один сосуд змей, сороконожек, многоножек, лягушек — одним словом, всевозможных рептилий и насекомых, с тем чтобы они пожирали друг друга; та, которая одолеет остальных, обладает, как они полагают, духовной силой, и они подносят ей жертвы. Яд ее они кладут в овощи, фрукты и другую пищу и питье, а затем вредят другим людям, опрометчиво рассчитывая стать богатыми и почитаемыми. Если человек падает жертвой этого колдовства, симптомы проявляются в десяти тысячах форм, и случается так, что в течение одного года многие люди гибнут от него. Есть семьи, воскуряющие ладан и подносящие жертвы (яду) точно так же, как и своим предкам. Это тоже называют гу. Вызываемую ядом болезнь люди называют "болезнью гу", она может быть разной, в зависимости от фамилии семьи или от пяти нот гаммы, так что упоминают пять разновидностей гу. Все подобные вещи происходят в диких и порочных пограничных землях; в столице я редко слышал о таком» («И сюэ ган му», разд. «Лунь дэн чжи»).