Величайший торговец в мире

— И когда я смогу начать?

— Утром скажи о нашем разговоре Сильвио, и он даст тебе на продажу одну из наших лучших, сотканную без единого шва, плащаниц. Сделана она из козлиной шерсти и выдержит самый сильный ливень, выкрашена она в красный цвет — краска очень стойкая, поскольку изготовлена из корня марены. Возле самой кромки вышита маленькая звезда, это знак Толы, чья гильдия изготавливает самые лучшие плащаницы в мире. Рядом со звездой стоит мой знак — квадрат, а в нем круг. Оба знака известны в этой земле, и изделия, отмеченные ими, пользуются популярностью. В свое время мне удавалось продавать здесь тысячи подобных плащаниц. Я вообще очень долго торговал среди евреев и даже знаю, как они называют такой вид одежды — абейях, — Патрос вздохнул. — Возьми мула и езжай с плащаницей в Вифлеем, этот город наш караван обошел стороной. В нем уже давно не было ни одного из моих торговцев. Они отказываются ехать туда, говоря, что торговать там — только понапрасну тратить время. Но я что-то не верю им, мне доводилось торговать здесь среди местных пастухов, и я знаю, как охотно они берут плащаницы, тем более такие. Итак, ступай в Вифлеем и не возвращайся, пока не продашь плащаницу.

Хафид кивнул, тщетно стараясь скрыть охватившую его радость. Ему не терпелось поскорее отправиться в свое первое торговое путешествие.

— За какую цену я должен буду продать плащаницу, о мой господин?

— В своей учетной книге напротив твоего имени я поставлю долг — один серебряный денарий. Все, что тебе удастся заработать сверх того, станет твоим. Строго говоря, за плащаницу ты можешь назначить любую цену, и пытайся продать ее всюду — на рынке, он находится у южных ворот города, или на самих улицах. А может ты предпочтешь заходить в каждый дом, а их там больше тысячи. Но как бы ты ни действовал, я считаю, продать одну плащаницу в таком довольно населенном месте не составит для тебя труда. Ты согласен со мной?

Хафид уверенно закивал. Он почти не слушал своего господина, мысленно он уже видел себя в Вифлееме.

Патрос положил руку на плечо юноши и тихо произнес:

— До тех пор, пока ты не возвратишься, я никого не буду ставить на твое место. Если ты посчитаешь, что душа твоя не лежит к профессии торговца — смело возвращайся сюда. Не переживай, я охотно пойму твои чувства. Несоответствие какой-либо профессии — не позор. Нет никакого стыда в том, что ты попробовал что-либо сделать, но у тебя ничего не получилось. В этом случае упрекнуть тебя может лишь тот, кто сам никогда и ничего не пытался сделать самостоятельно. После твоего возвращения я подумаю, как еще можно помочь осуществлению твоих тщеславных мечтаний.

Хафид низко поклонился и поднялся, чтобы уйти, но старый торговец остановил его, давая понять, что разговор еще не закончен.

— Сын мой, — продолжил он, — ты начинаешь новую жизнь, так послушай еще одно наставление и никогда не забывай его. Оно поможет тебе преодолеть все препятствия на пути, сколь бы непреодолимыми они поначалу не казались.

— Какое наставление, мой господин, вы хотите еще дать мне? — спросил Хафид.

— Если ты изначально настроен на успех и тверд в своем стремлении добиться его, не останавливайся перед преградами, какими бы они ни были, — проговорил Патрос и, встав, приблизился к юноше.

— Понимаешь ли ты смысл моих слов, сын мой?

— Да, мой господин.

— А хорошо ли ты запомнил мои слова?

— Да, — ответил Хафид. — Я тверд в своем стремлении, и никакое препятствие не остановит меня.

Глава четвертая

Хафид отодвинул недоеденный кусок хлеба и принялся раздумывать о своей горькой судьбе. Четыре дня дал ему Патрос на то, что бы продать плащаницу. Завтра этот срок истекает. Три дня провел Хафид в Вифлееме, но так и не смог продать одну-единственную плащаницу, ту самую, которую он с такой гордостью и уверенностью в своих силах принял от старшего караванщика. Она и сейчас лежит, завернутая в узелок, возле его мула, оставленного в пещере, находящейся недалеко от постоялого двора… Хафид не слышал разговоров сидящих за столами людей, он был слишком погружен в свои мысли. Недоеденный ужин лежал рядом. Юношу одолевали сомнения, столь знакомые всем торговцам со времен начала мира. “Почему отказываются слушать меня? Чем мне привлечь их внимание? Почему многие закрывают двери, прежде чем я успеваю сказать им хоть слово? Почему, когда я останавливаю прохожих и начинаю предлагать им плащаницу, они отворачиваются и спешат от меня прочь? Никто даже не заинтересовался моим товаром, или, действительно, жители здесь настолько бедны, что не могут позволить себе купить даже самое необходимое? Да-да, многие и в самом деле не могут купить плащаницу. Как же другие умудряются торговать здесь? И почему, когда я подхожу к закрытой двери очередного дома, меня охватывает какой-то непонятный страх. Как мне преодолеть его? А может быть, я запрашиваю слишком высокую цену, другие торговцы предлагают такие же плащаницы дешевле? Недовольство собой, даже презрение к себе, все глубже захватывало Хафида. Его злила собственная неспособность продать, по сути, очень нужный всем товар. Хафид засомневался. Теперь он уже не был уверен в правильности выбранной им профессии. Уже не раз он всерьез задумывался над тем, чтобы все бросить и вернуться к прежнему спокойному житью погонщика верблюдов. Там он какие-то жалкие гроши все-таки зарабатывал. Сейчас же он только растрачивал те скудные средства, что дал ему с собой Патрос. Хафид уже и не мечтал о том, чтобы получить какую-нибудь прибыль с плащаницы. Он был бы рад просто вернуться к каравану без нее. Даже в таком случае его первую попытку стать торговцем признали бы удачной. Как там Патрос назвал его? — Юным воином? Хафид криво усмехнулся. “Тоже мне воин нашелся”, — подумал он. На какое-то мгновение ему страшно захотелось обратно, к своим животным. Внезапно мысли его обратились к Лише. Он вспомнил и ее, и ее грозного неумолимого отца, Калнеха, и все сомнения Хафида разом улетучились. Поскольку денег у него осталось совсем немного, то он из экономии твердо решил сегодня спать в горах. Но еще тверже он решил завтра же продать плащаницу. Очень скоро это решение переросло в абсолютную уверенность. Он будет так красноречиво говорить, что все просто заслушаются и обязательно купят у него плащаницу, причем за хорошие деньги. Торговать Хафид начнет рано, сразу на рассвете. Он станет возле городских ворот, там самое подходящее место, и всем подряд будет предлагать плащаницу. Через ворота проходит очень много людей, продаст Хафид плащаницу довольно быстро, если не сразу, то до полудня — уж точно. А к вечеру он будет въезжать на Оливковую гору с серебряным денарием в кошельке. Воображаемая картина настолько захватила Хафида, что он почувствовал, что уже продал плащаницу. Радость осветила лицо Хафида, и он с жадностью набросился на еду. Он вспомнил о своем наставнике, представил, как тот обрадуется его появлению. А узнав, как выгодно Хафид продал плащаницу, Патрос будет доволен и горд своим приемным сыном. Нет, Хафид не опозорится, он выполнит поручение Патроса и докажет, что и он способен быть удачным торговцем. Конечно, Хафид понимал, что для продажи одной-единственной вещи четырех дней даже очень много, но это только начало. Патрос научит его продавать значительно быстрее, за три, а то и за два дня. А со временем он станет таким умелым, что хоть за час сможет продать несколько плащаниц. И вот тогда-то к нему и придет настоящая слава.

Хафид покинул шумный постоялый двор и направился к пещере. Морозный воздух покрыл траву тонкой корочкой льда, и она жалобно похрустывала под сандалиями юноши. Хафид решил не ехать в горы, а остаться ночевать в пещере, рядом с мулом. А завтра, и Хафид знал это совершенно точно, у него будет самый счастливый день. И хотя он понимал теперь, почему все торговцы так спешат обойти стороной этот злосчастный городишко, ему обязательно должно повезти. Несмотря на то, что все другие торговцы недобрым словом отзывались о вифлеемских покупателях, Хафид вспоминал слова торговцев с улыбкой. Он думал, что если Патрос много лет назад продавал здесь сотни плащаниц, то уж одну из них продать, несомненно, удастся. Хотя кто знает… За столько лет здесь многое могло измениться. С другой стороны, Патрос и в молодости был великолепным торговцем. Подходя к пещере, Хафид вдруг увидел, что внутри горит свет. Насторожившись, он ускорил шаг. Возможно, в пещеру забрался один из местных воришек. Приготовившись к схватке, Хафид вбежал в пещеру через выбитый в известняке вход. Он ожидал увидеть там подлого вора, пытающегося унести заветный узелок, но вместо этого глазам его предстало совершенно иное зрелище. Прежде же всего, очутившись в пещере, Хафид почувствовал, как злость его улетучивается, уступая место странному умиротворению. Привыкнув к тусклому свету, он застыл в изумлении. В небольшой расщелине в стене стояла маленькая свеча. В ее тусклом свете едва угадывались незнакомые лица бородатого мужчины и молодой женщины. Дрожа от холода, они сидели, тесно прижавшись друг к другу. У ног их, в выдолбленном камне, куда обычно погонщики насыпали корм для скота, спал младенец. Хафид инстинктивно почувствовал, что младенец только что родился, — красненькая кожица его была еще очень-очень морщинистой. Чтобы защитить малыша от холода, мужчина и женщина накрыли его своими одеждами, но они были такими ветхими, что их не хватило закутать всего ребенка — головка малыша оставалась открытой. Увидев Хафида, мужчина виновато улыбнулся и кивнул. Женщина же посмотрела на юношу полным тревоги взглядом и придвинулась к ребенку, словно пытаясь защитить его от непрошеного пришельца. Все молчали, никто не проронил ни звука. Женщине было очень холодно, Хафид ясно видел, как она дрожала. Не теплее было и малышу под худой, в многочисленных заплатках одеждой. Не могла достаточно согреть его и промозглая сырая пещера. Хафид заворожено смотрел на лежащего младенца, на крошечное существо, на маленький ротик, улыбающийся во сне. Или Хафиду просто это показалось? Странное ощущение овладело им. Ему вдруг вспомнилась Лиша. От порыва холодного ветра, ворвавшегося в пещеру, молодая женщина сжалась. Это движение вывело Хафида из того удивительного восторженного состояния, в котором он пребывал, разглядывая младенца.