Плотоядные поневоле (ЛП)

Вспоминаю одну дискуссию, частью которой стало обсуждение того, как бы нагнать побольше меньшинств под знамена зоозащиты. «Мы должны проникнуть в сообщества и объяснить им, что этичное отношение к животным традиционно для их культур», – изрек кто-то. Безусловно, идею хуже придумать было сложно аж по двум причинам: а) припираться в чужой монастырь с объяснениями его собственной культуры – это неимоверно заносчиво; б) даже проверять, не является ли традиционным хорошее отношение к животным в той или иной неформальной группе не было ни малейшего желания, поскольку деятель, высказавший это предложение, показался мне лицемерным. Мэтью Скалли, в свою очередь, предстает не радикалом-сводником, пытающимся манипулировать людьми, а партийным человеком консервативных взглядов с друзьями в самых высоких структурах, чьи взгляды, вероятно, со всей серьезностью воспримет целый сегмент потенциальной аудитории, которой не по душе грязный хиппи вроде Джона Роббинса.

Получив заряд энергии от работы Скалли, я был разочарован, когда в моем городе состоялась презентация этой книги; я увидел, что активисты либо манкировали ее – показав тем самым, что им неинтересны какие бы то ни было труды республиканца – либо, того хуже, пришли и уселись на галерке, отпуская грубые, саботирующие комментарии на уровне семиклассников, которым подсунули замещающего учителя.

Я был удивлен тому, что столькие люди отреагировали на Скалли не как на союзника, план которого заключался в том, чтобы внедрить нашу идеологию в «неокученный» класс. Придерживаясь идеи однородности движения, они предпочли более широкому распространению зоозащитных идей отречение от Мэтью Скалли.

Я неоднократно слышал сердитое бормотание: «В движении за права животных не место республиканцу».

С моей стороны было наивным не ожидать подобных высказываний. Существуют люди, утверждающие, что в движении не место пьяницам и торчкам, не место тем, кто одобряет акции прямого действия и уничтожение чужой собственности, не место тем, кто неодобряет акции прямого действия, не место Памеле Андерсон ²⁷... вообще, я расстроюсь, если после выхода этой книги хотя бы один идиот не заявит, что в движении не место мне!

Ладно, может, я чересчур утрирую. Но, послушайте, как это – не место? Может быть, еще нет места? О чем вообще речь? Тот, кто бывал хоть раз на зоозащитном мероприятии, знает, что ситуация, когда, придя, убедишься, в том, что не влезешь, просто исключена. Кто-нибудь когда-нибудь был на демонстрации за права животных, на которой активистов было больше, чем полиции? Кто-нибудь когда-нибудь отказывал волонтерам в работе, потому что их нечем было занять? Веганское движение настолько хилое и малочисленное, что в стране до сих пор существуют целые регионы, в которых никто не знает даже, как правильно нас называть («Как вы сказали – вейг-гины?»). В связи с этим я не думаю, что нам следует быть шибко привередливыми при принятии новых людей.

В конце концов, разве движение за права животных – как следует из его названия – не призвано защищать животных и не должно приводить к позитивным переменам в жизни наших бессловесных друзей? Если Памела Андерсон, стоя у супермаркета без мешка на голове, способна собрать больше подписей, чем Памела Андерсон в мешке, не стоит ли нам предпочесть первый вариант? В конце концов, пора определиться: что нам важнее: актерские данные мисс Андерсон, качество ее домашних видео, имена сыновей, которых она назвала Брендоном и Диланом в честь героев сериала «Беверли-Хиллз 90210», или ее усилия, как активистки. Представьте Памелу без мешка на голове, собирающей подписи. Если рядом поставить Бекхама, от которого каждый подписавший будет получат пинок по яйцам «волшебной левой ногой», эта парочка очень быстро соберет миллион автографов. И, нравится нам это или нет, но Памела Андерсон – владелица едва ли не самой ценной недвижимой собственности, которую частенько прикрывает футболка футболка с зоозащитной надписью.

Вообще, есть определенная ирония в том, что те самые люди, которые проповедуют «терпимость» и «многообразие», так часто попадаются на нетерпимости друг к другу. Удивительно, что «многообразие», которое мы продвигаем с такой яростью, предусмотрено только для тех, кто соответствует четко заданным стандартам экзаменующего.

«Я сегодня в автобусе сидел рядом с республиканцем», – говорим мы друг другу, закатывая глаза и прекрасно зная, что нас поддержат: делить квадратные метры с одним из пятидесяти миллионов человек – все равно что сидеть рядом с пахучим кусищем собачьего говна. Разумеется, не все веганы такие, но те, кто именно таковы, к несчастью, славятся более зычными голосами, чем остальные.

Я уверен, что немногих из нас привела в зоозащитное движение заманчивая перспектива стать чмошным хипстером-приколистом ²⁸и не сомневаюсь, что подавляющее большинство преследует более благородные цели.

Но для начала надо перемыть кости чмошникам.

Унабомбер ²⁹

Бывает, что история порождает человека, который появляется на сцене в самый нужный момент, неся именно те идеи, которые так необходимы для немедленного и продолжительного импульса. Фрейд на пороге двадцатого столетия – ба-бах! Каждый хочет переспать с родителем противоположного пола и убить родителя своего пола, а любая мысль, действие или мечта – это выход подсознательных мотиваций, настолько разнузданных, что вогнали бы в краску даже Дженну Джеймсон ³⁰. Блестяще! Чрезмерная забота о несущественных деталях психологически сродни хранению всяких вещиц в своем анусе – согласен, это не лишено смысла! Так или иначе, подобные тезисы явили собой именно то, что страстно хотел услышать мир в период, когда Викторианская эпоха скукоживалась.

Однако куда чаще великие мыслители выстреливают идеи, которые опережают свое время – или расцветают вовремя, но не на той планете – и по этой причине могут быть презираемы и игнорируемы современниками, будучи не в силах создать желаемый «ба-бах!» на отведенном их автору веку. Иногда подавленному, психически нестабильному гению может недоставать терпения и уверенности, чтобы довольствоваться перспективой посмертного признания, и он заканчивает тем, что мешает коктейль из сульфата калия, хлорида калия, нитрата аммония и алюминиевой пудры, чтобы сотворить особенный ба-бах.

Тед Качинский, он же Унабомбер, стал как раз таким человеком. Выпускнику Гарварда и бывшему профессору Университета Калифорнии в Беркли сорвало башню где-то в 1970-х, когда он уволился, отбыл жить в хижине в Монтане и провел восемнадцать лет, охотясь на зайцев, выращивая овощи и рассылая бомбы в бандеролях людям, которые работали с компьютерами и другими высокотехнологичными аксессуарами того времени. В конце концов, он отправил письмо в «Нью-Йорк Таймс», обещая прекратить безобразия, если газета опубликует его манифест (статью «Индустриальное общество и его будущее») в полном виде на страницах уважаемого издания. «Таймс» заартачилась, но тут вылез Боб Гуччионе ³¹, предложивший тиснуть текст в Penthouse. «”Уважаемого издания”, я сказал!», - съязвил Унабомбер.

Есть ряд неэтичных вещей в саморекламе творчества мистера Качинского, и далеко не в последнюю очередь стоит упомянуть тот факт, что изрядное количество ни в чем не повинных работяг лишились пальцев и/или глаз и/или жизней. Найми он агента и прокатись с презентациями книги по стране подобно всем нормальным писакам, и столькие люди избежали бы боли и лишений. Само собой, его стратегия, возможно, способствовала тому, что идеи, им предложенные, достигли куда большего числа читателей, чем если бы он действовал традиционными методами, зато в этом случае нашлось бы намного меньше тех, кто рискнул бы заключить, что он наглухо ебанутый. Особенно если учесть, что существуют куда более позитивные способы привлечения аудитории. Взять хотя бы Джоан Роулинг. По моим сведениям, ей еще не приходилось отрывать кому-либо руки. Так что, вероятно, Качинскому следовало всего-навсего добавить в манифест мальчишку-чародея.