За пределы страха. Раскрытие любящего сердца.

Чтение этого списка и работа с ним помогли мне яснее увидеть, как глубоко я травмирован, как продолжаю позволять себе вторгаться в других, и как разрешаю другим вторгаться в себя. Я также понял, что все это похоже на случившееся со мною в детстве. Эта работа на самом деле была большим потрясением, потому что внезапно я осознал, что переживают дети. Я увидел, что небольшие аспекты нашего воспитания, которые мы считаем тривиальными, на самом деле являются глубокими вторжениями и вызывают шок. Например, мой отец верил, что родительский долг велит ему поощрять детей учиться играть на музыкальных инструментах. У него были прекрасные намерения. Он хотел передать детям свою страсть к классической музыке. Но его способом это делать — стандартным способом, которым еврейские родители насаждают учение, — было заставлять меня учиться игре на инструменте собственного выбора, виолончели. Я никогда не хотел играть на виолончели. Я предпочел бы гитару, но он чувствовал, что классическая литература для гитары недостаточно велика. Он не верил в мою способность принимать решения самостоятельно. Предоставленный самому себе, считал он, я слушал бы только «Битлз» и никогда не научился бы ценить Баха и Моцарта. Я часто шутил о том, как ужасна была моя игра на виолончели, но никогда не осознавал, что подвергся вторжению. Я также никогда не понимал, почему впадал в такой шок каждый раз, когда занимался с учителем музыки.

Очень часто у нас бывают большие трудности в том, чтобы осознавать и утверждать границы с теми, у кого есть над нами какая-то власть или на кого мы смотрим снизу вверх. Самая очевидная ситуация — это родитель, работодатель или учитель, но трудности могут быть столь же острыми с любовными партнерами и друзьями. Моим собственным опытом во всех этих ситуациях было (и все еще в какой-то степени остается) попадание в глубокий шок и потеря способности осознавать пределы или их устанавливать. Я становлюсь замороженным, прихожу в замешательство и не могу ощущать себя. Каждому из нас, может быть, стоит исследовать, что стоит за такими реакциями, чтобы развить некоторое сострадание к себе. Даже если я пытаюсь быть другим, от этого мало что меняется. Если я даю другому человеку над собой власть любви и одобрения, во внутреннем мире моего Эмоционального Ребенка я вхожу в своего рода беспомощность. Паника, которую чувствует мой Внутренний Ребенок, так велика, что все, что я могу делать, это наблюдать и принести в эту панику любовь. Попытки быть другим только усиливают стресс, неискренность и отступление. На более глубоком уровне я также осознаю, что Эмоциональный Ребенок во мне нуждается в том, чтобы мир был любящим, добрым, заботливым и уважительным. Мне нужно, чтобы мир был гармоничным, потому что иначе я чувствую слишком большую угрозу.

Преодолеть шок и подавленность путем достижения большей свободы в установлении пределов — очень важный урок, и все мы постоянно создаем ситуации, чтобы научиться отстаивать себя. Я знаю это и по собственному опыту, и по бесчисленным опытам людей, с которыми я работал. Мы неизбежно повторяем травмирующие ситуации, пока не набираемся храбрости, чтобы постоять за себя. Моя подруга находится в отношениях с мужчиной, который часто ее обвиняет и кричит на нее. Ее отец делал с ней то же самое. Кажется, когда это происходит, ее образец — чувствовать себя виноватой, ответственной и оправдываться. Она даже подводит под такое свое поведение духовную базу и говорит, что эти моменты помогают ей лучше понимать себя и учиться не быть реактивной. Но ее чувство вины и духовные предлоги только удерживают ее отождествление себя с жертвой. Ее вызов — набраться храбрости и установить пределы, когда кто-то: друг, партнер или кто-либо другой, — повышает на нее голос. Это поможет ей разрушить чувствование себя как превращенного в жертву Эмоционального Ребенка, который был в ней с самого детства.

У меня есть еще одна подруга, которая находится в отношениях с мужчиной, непрерывно заигрывающим с другими женщинами. Она откликается на его поведение либо жалобами, либо впадением в депрессию. Энергетически ни один из этих возможных откликов не выводит ее из отождествленности с бессильным Эмоциональным Ребенком. Она не верит, что мужчина может любить ее настолько, чтобы быть удовлетворенным ею. Ее вызов — найти внутри пространство достоинства, в котором чувствуется, что поведение ее мужчины — компромисс для ее цельности и совершенно для нее неприемлемо. Наш Эмоциональный Ребенок жаждет любви, какой бы она ни была скудной. Но в состоянии взрослого мы не можем жить без достоинства. Чтобы разрушить свою тождественность с Ребенком, нам нужно научиться выбирать достоинство, а не подбирать крохи любви, даже если это означает одиночество.

Не все из нас откликаются шоком в ситуациях вторжения. Некоторые более склонны к ярости. Но, согласно моему опыту, стоящие за обеими реакциями страхи очень похожи. Добавлю к этому, что когда я узнал, что такое мои собственные пределы, когда я признал их действительными и нашел в себе храбрость их утверждать, я переместился из шока в ярость. В прошлом промежуток времени, проходящий между вторжением и осознанием вторжения, был довольно большим. Дни, даже недели. Я замечал, что почему-то у меня в отношении этого человека не очень хорошее чувство. Или я замечал, что во мне появились осуждающие мысли об этом человеке, или даже я критиковал его, разговаривая с другими. Все это стало для меня верным признаком, что я пошел на компромисс, что-то недосказал и испытываю затаенную обиду. Но постепенно промежуток времени сократился, и вместе с этим усилилась моя ярость. Повышенная чувствительность в том, как я иду на компромисс и как я делал это в прошлом, кажется, разожгла пламя подавленного гнева. Это было для меня хорошей переходной фазой, но постепенно я увидел, что сама по себе способность осознавать вторжение и реагировать — ни в коем случае не конец процесса. Гнев все еще исходит от Эмоционального Ребенка во мне, несущего в себе целую жизнь обид. В его реакции нет настоящей силы. Это все еще Эмоциональный Ребенок, переместившийся от подавленности к взрыву. Мне пришлось спросить себя, чем вызван мой гнев? Кому он адресован? Частью гнева было убеждение, что если я тут же не отреагирую, то буду в опасности. Люди будут пользоваться мной, если я не дам бой. Другая часть гнева исходила из ожиданий, чтобы человек или ситуация были другими.

Эмоциональный Ребенок, кажется, никогда не оставляет надежды, что мир (и особенно люди в мире) всегда будет любящим, заботливым и внимательным. Эти волшебные верования заставляли меня носить на глазах шоры. Я либо преуменьшал, отрицал или игнорировал, что кто-то в меня вторгался, либо приходил в праведное негодование. В первом случае я говорил себе: «Они просто не подумали»; «Мне на самом деле все равно, невелика беда»; «Он всегда такой»; «Мне нужно научиться быть более терпимым»; «Я слишком скованный». И я поддерживал эти утверждения всевозможными верованиями: «Хорошие люди — терпимые и гибкие»; «Я буду по-человечески лучше, если не стану делать из этого проблемы». Такие подходы буквально приглашали других в меня вторгаться, потому что я излучал вибрацию, которая словно говорила: «Можете делать со мной что угодно, я не возражаю».

В определенной точке я переходил в другую крайность. Бешенство! «Как ты мог это со мной сделать?» «Как ты можешь быть таким нечувствительным и эгоистичным?» «Я же так себя с тобой не веду!» И тогда мне не хочется иметь с этим человеком ничего общего, или я начинаю мстить со всей возможной изобретательностью. Есть некоторые люди, которые, как я чувствовал, вторглись в меня ни много ни мало как пятнадцать лет назад, и я все еще ловлю себя (Эмоционального Ребенка) на том, что думаю, как бы сравнять счеты. Эта двойственность между отрицанием и яростью лежит в основе опыта вторжения. Прежде чем я понял, что она питается бессознательными ожиданиями, я думал, что обречен на вечное перемещение между надеждой и разочарованием. Эмоциональный Ребенок цепляется за идею, что люди могут быть такими, как ему хочется, и поэтому мечется между подавленностью и взрывом. Нам нужно признать, что Эмоциональный Ребенок навсегда останется в этой двойственности. Но способность устанавливать пределы приходит, если мы начинаем видеть людей и ситуации такими как есть и адекватно откликаться.