Том 7. Письма

№ 37

Бесценный Игнатий!

Вот уже почти три недели, как не получал от тебя никакого известия. Впрочем, уповаю на милость Божию, что она сохраняет тебя и обитель от искушений, превосходящих силу, а попускает только те искушения, которые необходимы для духовного преуспеяния. На этой почте получил письмо от одной странствующей инокини-писательницы, в котором описывает мне, как она была {стр. 377} утешена твоим приветливым приемом. К Николаю Николаевичу Анненскому я писал письмо, утешая его, и советую не оставлять семейства по первому порыву огорчения. Ты очень хорошо сделал, доложив Преосвященному о его пребывании в обители. Приложенные два письма: 1-е к Александровой, 2-е к Гр<афине> Шереметевой, потрудись доставить по адресам. К Гр<афине> Шереметевой писал к 1-м числам января и к 1-м числам февраля; желаю знать, получены ли мои письма? К этим же числам я писал и к Графу Шер<еметеву>. Если он в Петербурге, потрудись узнать, получил ли он мои письма? О всем этом уведомь меня. Приложенное письмо к Павлу Матвеевичу передай его управляющему для отсылки к нему. Потрудись узнать о здоровье Анненковых, кажется, исполнилось время беременности Веры Ивановны: уведомь меня и о них. Мое здоровье лучше и лучше; но это улучшение идет с значительными передрягами. Пред каждым особенным облегчением делается особенная передряга. На днях посетил меня и оказал мне много любви Южский Отец Игумен Варфоломей. Погода стоит очень теплая. Сожительствующие мне инвалиды Стефан и Сисой также чувствуют себя лучше. Христос с тобою. Всей братии мой усерднейший поклон.

Недостойный Архимандрит Игнатий.

14 февр. 1848

№ 38

Бесценнейший Игнатий!

Поздравляю тебя и все братство с наступившею Святою Четыредесятницею. Желаю совершить поприще ее благополучно, с приобретением обильной душевной пользы. Мое здоровье — лучше и лучше, но слаб и по большей части лежу по причине сильного брожения, производимого во всем теле лекарством. Теперь это брожение наиболее в ногах. В лице и глазах моих заметна необыкновенная свежесть — верный признак поправления здоровья. Думаю в течение марта продолжать еще принимание лекарства; по ходу болезни утешаюсь надеждою, что к этому времени могут окончиться все брожения, происходящие от того, что все мокроты из тела устремились в желудок и, посредством его, выходят вон. Степану также получше, лицо у него гораздо свежее. Сисой снова простудился, промочив во время оттепели ноги. Не могу нарадоваться здешнему местечку: такое уединенное, здоровое и простое. О<тец> Игумен очень расположился ко всей нашей ком{стр. 378}пании. После того письма, в котором ты извещал о кончине Константина Федоровича, я не получил от тебя ни одного письма. Пишу к тебе это для соображения — верно ли сторожа относят твои письма на почту, и не потерялось ли которое-нибудь из них. Присылаю при сем корректурный лист — Воспоминание о Бородинском Монастыре, который потрудись препроводить с Григорием Стратановичем к Краю. Мне бы хотелось, чтоб виньетки были прибраны в этом же роде, но другие — в которых было бы больше вкуса и изящества; к тому ж эти виньетки были на каком-то Московском стихоплетении о Бородинском Монастыре: мне не хочется заимствовать даже виньетки с чужих сочинений. Желаю, чтоб мои марания имели б хотя б одно достоинство: были б чисты от кражи. Бумага на корректурном листке — хороша; можно листков два десятка употребить слоновую. Поручи Стратановичу все это сделать аккуратно, а в выборе виньеток полагаюсь на твой вкус. Здесь ничего не пишу и даже не читаю — лежу полусонный, лишенный всех способностей.

Христос с тобою.

Тебе преданнейший друг

Недостойный Арх<имандрит> Игнатий.

23 февраля. Сыропуст

Признаю — оберточный листок для Воспоминания не нужным.

В моей библиотеке есть французская книга Les saints peres des deserts de L'Orient, в 9-ти томах. Если которого тома нет, вели отыскать маленькому Игнатию: может быть, у Плещеевых или у кого другого. Потом, уложив все в ящик, потрудись отправить по почте в Вологду, Ее Превосход<ительству> Елисавете Александровне Паренсовой, при кратчайшем письме, что препровождаешь книги по моему поручению. Она очень здесь о мне заботится. В моем шкафе лежит на полке книга Пр<еосвященного> Иннокентия Великий Пост. Потрудись передать Шаховой. Нужна для соображения при предполагаемом стихотворении.

№ 39

Бесценный Игнатий!

Письмо твое от 17 февраля получил. На прошлой почте послал я тебе обратно письмо Магистра Иоасафа с моим отзывом, который может быть всюду показан. А теперь такой же отзыв прилагаю здесь относительно Стефана — в ответ на рапорт твой. Чуд{стр. 379}ное, спасительное действие на меня сассапарели продолжается, с 3 марта я окончил было прием этого лекарства, начал быстро укрепляться, свежеть, чувствовать себя легким, развязанным. Но одно обстоятельство заставляет снова приняться на некоторое время за сассапарельную настойку. Из головы натянуло к шее и оконечности затылка два большие мягкие желвака, которые по оставлении сассапарели начинают снова расходиться по голове, что мне очень не нравится и кажется опасным. Недалеко от здешнего монастыря живущий доктор Англичанин Петерсон, сделавшийся уже русским помещиком, имел сам сильный ревматизм; у него также образовались желваки, или, правильнее, скопления мокрот, которые он выпустил посредством фонтанели. Я решаюсь сделать то же, признаю это необходимым. Почему потрудись, друг мой, по первой же почте выслать мне две баночки помады визикатуар и желтого пластыря, на который обыкновенно намазывается эта помада, и пластыря меллотного, — того и другого в достаточном количестве. Желтый пластырь бывает намазан на бумажках и на холсте, мне нужен последний. До получения от тебя этих медикаментов опять примусь за сассапарель. Ты не можешь представить себе, как я в эти шесть дней, как оставил пить сассапарель, освежел! Не помню себя таким. По получении от тебя фонтанелей думаю, что вылечусь окончательно, и приеду к вам, Бог даст, совсем другим, нежели каким уехал. Я и прежде думал, всматриваясь в тебя, что нужна какая-нибудь мера для поправления потрясенных сил твоих переломом ноги; по приезде моем подумаем об этом; я рад сделать для тебя все зависящее от меня. Наш Казначей писал ко мне, что он желает уволиться от должности. Я, находя, что при такой его болезненности должность для него не совместна, изъявил свое согласие на его желание; только б дождался меня: такая перемена в мое отсутствие показалась бы для неблагорасположенных и не знающих дела странностию. Очень рад, что тебе привелось отпраздновать день светских моих именин с таким приятным гостем! Благодарю тебя вообще за все письмо твое, которым, как изображением-отпечатком твоей доброй, открытой души, я очень утешился. Да! Молись за меня и за себя: по твоему искреннему и глубокому расположению ко мне я ожидаю, что Господь подаст мне тобою много доброго; также и мое устроение в душевном невидимом и в наружном видимом отношении есть вместе и твое устроение. Христос с тобой! Матери Августе и Ангелине передай мой усерднейший поклон. Извинили б за то, что не пишу: за {стр. 380} каждое письмо расплачиваюсь лихорадкой — так слаб. Хотел было оставить сассапарель, но накопившиеся местами мокроты очень меня стращают. Попью до присылки фонтанелей. Степа и Никола усердно кланяются тебе. Сделай милость, пришли мне двести р<ублей> серебром в счет кружки. Очень нуждаюсь; занял 120 сереб<ром> и из тех только 10 асс<игнациями> осталось. Больные очень дорого стоят. Их содержу, лечу; и себе и им прислугу нанимаю. На одну сассапарель вышло 500 р<ублей> асс<игнациями>.

1848 года, марта 9-го дня