Беседы с патриархом Афинагором

У некоторых интеллектуалов, к сожалению, почти ничего не остается от этого народа. Есть лишь много мозгового возбуждения и страх перед вещами. Один из них, как помнится, сказал мне с невыразимым отвращением: «Так вы, после того, как причастились, что–то тянете за собой». Я спокойно объяснил ему, что речь идет о Чьей–то жизни. Я был не прав. Все больше и больше я люблю вещи, пропитанные Богом.

Он

Человеку нужно найти в Доме Отца теплоту, радость, красоту. И многих братьев, многих друзей. И мать. Во время первых экуменических контактов отец Сергий Булгаков говорил, что его миссия заключается, возможно, в том, чтобы помочь открыть протестантам лик Матери Божией. Христианство без Матери Божией, говорил он, это не христианство. Он был прав. Ни Богородица, ни святые не отделяют верующего от его Господа. Они обращают его к Нему, они несут нас в своей молитве, в своей любви. Они свидетельствуют о том, что Воплощение озарило всю жизнь вплоть до самого корня жизни, который есть любовь матери к своему ребенку.

Я

По правде говоря, вырождение культа святых и Богородицы в конце западного средневековья объясняет протестантскую реакцию. Тогда испытывали страх перед Богом, страх перед Христом, тогда искали посредников более близких, понятных… И учение о сокровище добрых дел — такое банковское по своей сути! — и юридическая концепция заслуги придавали этому посредничеству святых своего рода собственную сущность помимо единого Посредника.

В перспективе более широкой, при отсутствии Вое тока упор был перенесен на дела, на сакраментализм слегка механический, на иерархию, на власть ключей на два меча. Отсюда протестантская реакция.

Он

Да, Павел противостоял Петру…

Я

… муж апостольский, представителю апостольского преемства…

Он

Но в первые века Рим почитался одинаково в лице двух апостольских корифеев — Петра и Павла. Это то, что позволило сблизить Католичество и Православие.

Я

Вот почему мне кажется, что православная оценка Церквей, вышедших из реформы, должна быть глобальной и динамической. Мы признаем их церковность. Но, думаю, было бы весьма тщетным делом мам ее дозировать. Тем более, что церковная суть Реформы исходит, осмелюсь сказать, от Святого Духа, то есть от Того, Кто, по определению, измерен быть не может. Вместо того, чтобы замораживать эти Церкви в тех границах, в которых им пришлось оказаться, нам следовало бы внести обновленное видение истории христианства. В этой перспективе Реформа не является несчастным случаем, вызванным случайным упадком, как часто думают католики, как не является она и новой Пятидесятницей, явившейся после более чем тысячелетней «дыры в памяти», как говорит фон Альмен, доводя до карикатуры обычную протестантскую концепцию. Нет, она явилась, скорее, в качестве следствия — но и жертвы — великого и основополагающего разделения между христианским Востоком и христианским Западом. Реформаторы искали полноты Духа Святого, но искали в рамках той же ментальности, что и их противники. И вот здесь структурализм был бы весьма полезен. Происходит противопоставление, но при этом не ставится под вопрос то «не| мыслимое», что является определенной «археологи ей» богословского мышления.

Тем не менее все это помешало Реформации обогатить какими–то новыми плодами Предание. Она заставляет нас вернуться к библейской и экзистенциальной глубине святоотеческой мысли, в отношении таинств — подчеркнуть важность призывания Духа Святого, вернуться к общинному характеру Евхаристии — словом, активизировать «духовный» аспект Церкви в смысле открытости и послушания Святому Духу. Я уверен, что протестантизм будет развиваться в тех православных странах, где Церковь не хочет или не может предоставить место Духу. Нынешний подъем баптизма в России дает в этом смысле пищу для размышлений.

Но Православие, в свою очередь, должно будет призвать протестантов к большей серьезности в понимании двух взаимодополняющих аспектов Церкви, таинства — в том смысле, что Церковь в Духе есть таинство Воскресшего, — и мистики, которая слагается не из индивидуальных и необычных опытов, но из того преобразующего сознания, что мы можем жить не только перед Христом, но и в Нем Самом…

Он

Свидетельство неразделенной Церкви, благодаря Православию и сакраментальной близости Православия и Католичества, должно постепенно привести протестантов к открытию их собственных церковных корней. Протестантские общины когда–нибудь увидят, что таинственным образом они живут в лоне вселенской Церкви, исторической осью которой служит структура таинств, не человеком изобретенная, но вызванная к жизни и подготовленная Христом, а зачем наполненная благодатью Пятидесятницы…

Я

Так уже сейчас начинают разрешаться старые дилеммы…

Он

Скажем, дилеммы веры и дел. Я восхищен книгой Ганса Кюнга об оправдании.

Я

Или же дилемма Писания и Церкви, Слова Божия и Предания. Помимо всех вспомогательных наук или скорее через них, цель христианской экзегезы — духовное понимание Писания «в согласии с евхаристией», как говорил Ириней Лионский. Предание по отношению к Писанию есть то же, что эпиклезис по отношению к евхаристии: озарение духа, без которого история оставалась бы непостижимой, а Писание мертвой буквой. Предание — это сама жизнь апостольской «сети, пронесенная через историю, чтобы возвестить и приготовить второе пришествие Христово. Библия — это Его голос в сознании многих людей, который делает необходимой также научную дешифровку, «историю форм». Без этой жизни Библия никогда не была бы написана, а в наши дни оставалась бы запечатанной. Но без Библии эта непрерывная жизнь стала бы немой или безумной. Предание проверяется Библией «по Писанию», как говорит Символ веры, и Библия свой смысл раскрывает в Предании.

Он

Духовный смысл Писания — это святые, которые познают его. Демифологизация? Да, конечно, и Отцы учили нас различению буквы и духа, но по критериям ясновидцев, а не слепых. По критериям святости…

* * *

Уже в XIX столетии Вселенский патриархат завязал с англиканской Церковью контакты, которые в 1864 году привели к основанию Ассоциации англиканских и восточных Церквей. Затем последовали Послания 1902 и 1920 гг. Последнее, обращаясь к Церквам «повсюду», содержало фразу, которая в тот предэкуменический период звучала пророчески: «Нужно пробудить и усилить христианскую любовь между Церквами, чтобы они более не считали другие Церкви чуждыми, но близкими и родственными, принадлежащими во Христе одной и той же семье, сонаследницами, членами одного Тела, причастного одному и тому же обетованию во Христе Иисусе». Как раз в 1920 году по инициативе, исходящей от протестантов и англикан, стали создаваться два органа, которые, соединившись впоследствии, привели к появлению «Всемирного Совета Церквей». Это «Вера и Устройство» — организация, занятая исследованиями в области богословия и экклезиологии, и «Жизнь и Действие», которую называли тогда «практическим христианством», стремящимся к соединению христиан для социального служения. Константинополь посылает делегацию в Женеву, где намечается создание «Веры и Устройства»; он держится в стороне, не желая делать священное достояние веры предметом дискуссии. Туда же прибывает и доктор Натан Зедеррлом, который из Упсалы обращается с призывом, подобным призыву Священного Синода в Константинополе. Зедерблом с текстом Послания в руке сердечно встречает митрополита Германа, декана богословской школы в Халки и председателя православной делегации. На этот раз тот безоговорочно присоединяется к движению «Жизнь и Действие».

В 1925 году в Стокгольме, где англикане, протестанты и православные впервые заседают вместе, тот же митрополит Герман, декан Халки, став одним из пионеров экуменизма, объясняет, что существует единство более тесное — единство тех, кто находится в полном общении между собой, и единство более широкое — «единство всех крещеных во имя Троицы, признающих Иисуса Христа Господом и Спасителем»…