Кризис совести. Борьба между преданностью Богу и своей религии

Дайан Биерс, прослужившая в штаб — квартире десять лет и хорошо знавшая Санчеса и Куилана, описала свои впечатления о событиях 21–26 апреля таким образом:

Мне кажется, за эту неделю самое сильное впечатление на меня произвело то, как жестоко обращались с этими братьями. Им не было известно, когда нужно будет идти на заседание комитета. Вдруг звонил телефон, и Крису надо было отправляться. Потом он возвращался, звонил телефон, и наступала очередь Нестора. Так это и продолжалось. Всю неделю они висели в воздухе. Однажды я говорила с Нормой [Санчес], и она сообщила, что комитет хочет побеседовать с ней одной, без Криса, и она не знает, что делать. Я объяснила, что, по — моему, Крис должен всегда быть с ней, потому что иначе у нее не будет свидетеля того, о чем ее спросят и как она ответит. Они могли сказать все что угодно, и она никак не смогла бы доказать, что все было не так. Становилось очевидным, что они пытались настроить Норму против Криса.

Наконец, в пятницу [25 апреля] в 4:45 комитет поднялся на восьмой этаж, где мы работали, и направилась к конференц — залу, дверь в который находилась позади моего стола. Некоторое время спустя все начали собираться и уходить домой, но я осталась посмотреть, чем все закончится. Они пригласили Криса, Норму, Нестора и Тони Куилан войти, и, когда они выходили, я пошла узнать, каков же «вердикт». Я помню, что, когда зашла в кабинет Нестора поговорить с ним и Тони, они сказали, что мне лучше поскорее выйти, чтобы не было неприятностей, если кто — то увидит, что я общаюсь с ними. Я шла домой одна, всю дорогу пытаясь справиться со слезами. Я была просто раздавлена: не верилось, что такое могло случиться. Я никогда не забуду этого чувства. Это место долгое время было моим домом, и мне здесь нравилось — а теперь я испытывала такое ощущение, что все вокруг совершенно чужое. Я подумала о словах Христа — «по плодам их узнаете их» — и просто не могла совместить то, что услышала и увидела за эту неделю, с принципами христианской жизни. Все это было чрезвычайно жестоко и немилосердно. Наказали людей, отдавших Обществу многие годы жизни, людей с хорошей репутацией, которых все любили. И все — таки по отношению к ним не было проявлено и признака милосердия. Это было недоступно моему пониманию.

В тот вечер мне нужно было идти на собрание, но я не пошла, так как была слишком расстроена. Позже, когда Лесли [соседка Дайан по комнате] вернулась с собрания и мы начали разговаривать, вдруг раздался стук в дверь. Было уже около одиннадцати вечера. Это была Тони Куилан. Не успев войти, она разрыдалась. Она не хотела, чтобы Нестор знал, как ей тяжело. Мы сидели, вместе плакали и разговаривали. Мы сказали ей, что они с Нестором, как всегда, остались для нас друзьями, и постарались успокоить ее, насколько это было возможно. Я плохо спала той ночью и около 2–3 часов утра встала и пошла в ванную. Я просто сидела там и думала обо всем, что произошло, и это казалось мне кошмарным сном — чем — то нереальным.

В субботу утром я пошла навестить Нестора с Тони и Криса с Нормой. Придя к Куиланам, я узнала, что у них только что был Джон Бут [член Руководящего совета]. Его послали сообщить, что Руководящий совет отказал им в апелляции (хотя вечером в пятницу комиссия сказала им, что апелляцию нужно будет подать к восьми часам на следующее утро). Они составили и принесли апелляцию к восьми утра. И тут же комиссия послала к ним Бута с отрицательным ответом. Нестор спросил, почему дан такой ответ, но Бут ответил, что он всего — навсего «мальчик на побегушках» — т. е. дал ясно понять, что он не желает ничего ни с кем из них обсуждать.

Это были люди, являвшиеся членами организации в течение десятилетий, многие годы отдававшие, не жалея времени, всю душу тому, что считали служением Богу. И, тем не менее, всего за шесть дней, с 21 по 26 апреля, все это было отброшено в сторону, и их лишили общения. На протяжении этой недели проводящие расследование цитировали отрывки из Писания, и это делалось, чтобы обвинить, осудить, а не так, как пишет Павел во 2 Тимофею 2:24, 25:

Рабу же Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем, учительным, незлобивым, с кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины.

Мне кажется, никакой религии не делает чести то, что она не желает терпеливо помочь человеку разобраться в своей жизни с помощью Слова Бога — не в течение нескольких часов или даже нескольких дней, но месяцами и годами, — если этот человек подвергает сомнению основания Писания в области того или иного учения этой религии. Когда те, кто подвергался расспросам в штаб — квартире, пытались обсудить положения Писания, им без лишних слов говорили: «Мы здесь не для того, чтобы обсуждать ваши вопросы по Библии». Харли Миллер сказал Рене Васкесу: «Я не говорю, что я знаток Библии. Я стараюсь следить за публикациями Общества, вот, пожалуй, и все, что я могу делать». При проведении расследования основным вопросом была не верность Богу и его Слову, а верность организации и ее учениям. Для этого, как говорилось ранее, имелась поддержка публикаций Общества.

Можно правдиво сказать, что ни один из лишенных общения и не помышлял о том, чтобы выйти из состава Свидетелей Иеговы: они не думали также о том, чтобы подталкивать к этому кого — либо другого. Их горькое настроение выражено в письме, которое Рене Васкес написал в качестве апелляции по поводу лишения общения их с женой:

Рене Васкес 31–06, 81–я улица,

Джексон Хайтс, Нью — Йорк, 11370

4 мая 1980 года

В правовой комитет,

Клодиусу Джонсону,

1670 Вост. 174–я улица, кв. 6а,

Бронкс, Нью — Йорк, 10472

Дорогие братья:

Мне кажется необходимым еще раз апеллировать к разумности наших доводов и беспристрастности решений и показать, что мы — я и моя жена — не виновны в том, в чем нас обвиняют. Честно говоря, мы не понимаем и не знаем, кто является нашими обвинителями.

Во время слушания мы вновь и вновь повторяли от всего сердца, во всей искренности перед Иеговой Богом, что с нашей стороны сама идея об организации секты или отступничестве совершенно немыслима. Разве не является подтверждением этому мое служение на протяжении последних 30 лет, полное до такой степени, что моей семье и мирской работе уделялось минимальное внимание? Почему мои недавние действия, а именно, обсуждение библейских вопросов в частных разговорах с близкими друзьями и уважаемыми братьями, вдруг воспринимаются как нападение на организацию и отступничество? Зачем применять такую крайнюю меру, как лишение общения, когда все недопонимание или беспокойство, возникшее в результате опрометчивых разговоров и повторения взглядов, не совпадающих с публикациями Общества, можно было исправить с помощью здравого рассуждения, доброты, подлинной христианской любви и милосердия? Где этот злостный нечестивец, ненавидящий Иегову, бунтовщик и делатель беззакония, чуждый покаянию, которого нужно растоптать? Зачем так холодно и немилосердно употреблять официальное определение отступничества для обвинения тех, кто только и делал, что в течение долгих лет преданно, от всей души служил от имени братьев?

Кто же эти люди, что приносят упреки имени Иеговы и очерняют имя или репутацию организации? Разве эти решительные меры, немилосердные способы действия и клеветнические слухи, отсутствие милости и христианской любви, подозрения, страх и ужас перед инквизиторскими допросами не увеличивают в тысячу раз всякое недопонимание или нечаянный ущерб, вызванный теми, кто, не подумав, повторял сказанное другими?

Братья, в наших сердцах нет ничего, кроме любви ко всему братству; мы с женой никогда не составляли и не исполняли никаких злых заговоров, желая внести смуту или беспокойство в их веру. Как бы Иисус Христос поступил в подобной ситуации?

Мне кажется, что основной целью этой комиссии было установить вину, определив наличие вероотступничества. Несмотря на то, что мы многократно, от всего сердца, уверяли, что путь отступничества для нас