О книге Бытия, буквально

14. Остается поэтому допустить, что так как Апостол, с такою тщательностью различающий, что он знает, от того, чего не знает, не мог ошибаться, то, когда был восхищен на небо, он не знал и сам, в теле ли он был, как существует душа в живом теле сонного ли или бодрствующего человека, или в отрешении от телесных чувств в экстазе; или же совершенно вышел из тела, оставив его мертвым до тех пор, пока его душа, по окончании видения возвратилась в мертвые члены и он не то, чтобы пробудился, будучи раньше сонным, или пришел в чувства, будучи раньше погруженным в экстаз, а ожил, как бы совершенно мертвый. Поэтому, что, будучи восхищен на небо, он там видел, и что, как утверждает, знает, то он видел в собственном смысле, а не мечтательно. Но так как душа его, отрешенная от тела, совершенно ли мертвым его оставляла, или же сама находилась в нем каким-нибудь свойственным живому телу способом, а ум её был восхищен для созерцания и слышания неизреченных [тайн] видения, то он и не знал этого, а потому, может быть, и сказал: аще в теле или кроме тела, не вем, Бог весть.

Глава VI.

15. А что бывает видимо не образно, а в собственном смысле, и в то же время не при посредстве тела, то видимо бывает в зрении, которое превосходит все прочие. Постараюсь, при помощи Господа, выяснить виды и различия этого зрения. В одной заповеди: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (Мф. XXII, 39), когда мы ее читаем, встречаются три рода зрения: во-первых – посредством глаз, которыми мы видим самые буквы, затем – посредством человеческого духа, которым мысленно представляется ближний и отсутствующий, наконец – посредством умственного созерцания, которым зрится самая мыслимая (intellecta) любовь. В ряду этих трех родов первый самый очевидный: к нему принадлежит созерцание неба и земли и вообще всего, что видят на них наши глаза. Нетрудно подойти и ко второму роду, которым мыслятся отсутствующие телесные предметы, ибо и небо, и землю со всем, что на них можем видеть, мы представляем себе и в темноте, когда, не видя ничего телесными глазами, духом созерцаем образы тел истинные ли, как видим мы и самые тела и удерживаем их памятью, или вымышленные, как может составлять их наше мышление. Ибо иначе мы представляем себе мысленно Карфаген, который знаем, и иначе – Александрию, которой не знаем. Третий же род, коим созерцается мысленная любовь, обнимает собою предметы, которые не имеют подобных себе образов. Ибо человека, дерево, солнце и вообще все небесные ли или земные тела, когда они присутствуют пред нами налицо, мы видим в их собственных формах, а когда отсутствуют, мысленно представляем себе в их, отпечатлевшихся в нашем духе, образах: все эти предметы образуют два рода зрения – один при посредстве телесных чувств, а другой при посредстве духа, в котором содержатся их образы. Но видим ли мы любовь иначе как присутствующую, в её собственном виде, и иначе как отсутствующую, в каком-нибудь подобном ей образе? Конечно, нет; но насколько может быть созерцаема умом, она может быть созерцаема одним больше, а другим меньше, а если мыслится как некоторый телесный образ, то не созерцается вовсе.

Глава VII

16. Об этих трех родах зрения, насколько, по нашему мнению, требовало дело, мы кое-что сказали уже в предыдущих книгах, но не указали числа их. В настоящем же случае в виду того, что затронутый вопрос требует с нашей стороны несколько более подробного раскрытия, мы, после краткого указания на роды этого зрения, должны обозначить их точными и соответственными именами, чтобы потом уже не возвращаться к их описанию. – Итак, первый род мы называем телесным (corporale), потому что он созерцается при помощи тела и воспринимается телесными чувствами. Второй – духовным (spiritale), так как все, что не тело и однако существует, справедливо назвать духом; а образ отсутствующего тела, хотя и подобен телу, не есть конечно ни тело, ни зрение, которым тело различается. Третий же – разумным (intellectuale), потому что назвать его mentale (умственным), от слова mens (ум), крайне нелепо в виду новизны этого названия.

17. Если бы я обратился теперь к более тонкому объяснению этих названий, то речь моя и затянулась бы, и была бы от того непонятнее; да в этом нет никакой, по крайней мере настоятельной, надобности. Достаточно знать, что телесным что-нибудь называется или в собственном смысле, когда речь идет о телах, или в переносном, как напр. сказано: яко в Том живет всяко исполнение божества телесне (Кол. II, 9). Божество не тело, но, называя таинства ветхого завета тенью будущего (Кол. II, 17), Апостол, ввиду этого сравнения с тенями, сказал, что во Христе обитает полнота божества телесно, так как в Нем исполнилось все то, что прообразовано было в тех тенях и, таким образом, Он представляет Собою в некотором роде тело этих теней, т. е. истину образов и прообразований. Отсюда, как самые образы названы им тенями иносказательно и в переносном смысле, так и в словах, что во Христе обитает полнота божества телесно, он пользуется переносным же слововыражением.

18. Название же "духовный" употребляется многоразличным образом. Так, тело, которое будет в воскресении святых, Апостол называет духовным, говоря: сеется тело душевное, востает тело духовное (1 Кор. XV, 44), – духовное в том смысле, что удивительным образом прилажено будет к духу для полного блаженства и нетления, и будет оживляться одним духом помимо всякой потребности в телесной пище, а не в том, что будет иметь бестелесную субстанцию, ибо и тело, которым облечены теперь, не имеет душевной субстанции и называется душевным потому, что в нем обитает душа. Точно также духом называется воздух сам ли или его дуновение, т. е. движение, как сказано: огнь, град, снег, голоть, дух бурен (Пс. 148, 8). Называется духом и душа скотов или человека, как написано: И кто весть дух сынов человеческих, аще той восходит горе, и дух скотский, аще низходит той долу в землю (Еккл. III, 21). Называется духом и самый разумный ум, в котором заключается некоторое как бы око души, и которому принадлежат образ и подобие Бога. Отсюда, Апостол говорит: "обновляйтесь духом ума вашего и облекайтесь в новаго человека, созданнаго по Богу" (Еф. IV 23-24), и в другом месте о внутреннем человеке: "и облекшись в новаго, который обновляется в познании по образу Создавшаго его" (Кол. Ill, 10). Точно также говоря: темже убо сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному (Рим. VII, 25) и в другом месте, припоминая то же изречение, в словах: плоть бо похотствует на духа, дух же на плоть… да не яже хощете, сия творите (Гал. V, 17), Апостол тО, что раньше назвал умом, назвал потом и духом. Наконец, духом называется и Бог, как говорит Господь в Евангелии: дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися (Иоан. IV, 24).

Глава VIII.

19. Но не из этих, приведенных мною, случаев, где встречается название духа, мы заимствовали слово, от которого назвали духовным второй род зрения, о коем теперь идет у нас речь, а из одного места в послании к Коринфянам, где очевиднейшим образом дух отличается от ума: Аще бо, говорит Апостол, молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть (1 Кор. XIV, 14). Если этим местом дается такая мысль, что язык изрекает сокровенные и таинственные знаменования, которыми, если они непонятны уму, никто не назидается, слыша то, чего не понимает, почему раньше и сказано: глаголяй языки, не человеком глаголет, но Богу, никто же бо слышит, духом же глаголет тайны (1 Кор. XIV, 2): то достаточно видно, что в этом месте Апостол имеет в виду такой язык, на котором изрекаются значения, как бы образы и подобия телесных вещей, для уразумения коих требуется зрение (obtuitum) ума. А раз они не понимаются, в таком случае, по словам Апостола, они суть в духе, а не в уме, почему он с большею ясностью говорит: Аще благословиши духом, исполняяй место невежды, како речет: аминь, по твоему благодарению, понеже не весть что глаголеши (1 Кор. XIV, 16)? Отсюда, так как языком, т. е. членом тела, который мы движем во рту, когда говорим, даются, конечно, знаки вещей, а не самые вещи произносятся, то Апостол в переносном смысле назвал языком такое или иное произнесение знаков прежде, чем они бывают понятны; когда же соединяется с ними разумение, составляющее уже принадлежность ума, является откровение, или познание, или пророчество, или научение. Поэтому Апостол говорит: Аще прииду к вам языки глаголя, кую вам пользу сотворю, аще вам не глаголю или во откровении, или в разуме, или в пророчествии, или в поучении (1 Кор. XIV, 6)? Или в разуме, или в пророчествии, т. е. когда со знаками, т. е. с языком, соединяется понимание, так, чтобы это было делом не только духа, но и ума.