Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух

По ходу прояснения образа предстоящего дела отрабатываются универсальные формулы, описывающие ситуацию в словах, не допускающих не только возражений, но и сомнений: сочетания слов и предложений законосообразны, неумолимо точны, текстуально однозначны. И потому их не грех многажды повторить: затвердить, вдолбить, запудрить... Ибо формулы эти - не столько для чтения, сколько для почитания.

Бернар - епископам: "Осмеивается вера простых, раздирается сокровенное бога, безрассудно обсуждаются вопросы, касающиеся высочайшего, подвергаются поношению отцы за то, что они сочли должным об этих вопросах скорее молчать, нежели делать попытки их разрешить... человеческий разум... пытается постичь то, что выше его, он исследует то, что сильнее его, он врывается в божественное и скорее оскверняет святыню, чем открывает ее, запертое и запечатленное не раскрывает, но раздирает, и все, что он находит для себя непостижимым, считает за ничто, не удостаивая веры".

Бернар - папе: "О добродетелях и пороках рассуждают безнравственно, о таинствах церкви не соответствующим вере образом, о тайне святой Троицы не просто и не здраво".

Он же - Гвидо Пизанскому: "Делятся одежды Христа, разрываются таинства церкви, но нешвенное одеяние, покрывающее все, остается неповрежденным".

Он же - некоему аббату (почти дословно): "...делятся одежды Христа, разрываются таинства церкви. Уничтожается святость от самого основания до вершины, осмеивается простота верующих".

И, наконец, он же - вновь папе: "О добродетелях и пороках рассуждают безнравственно, о таинствах - не соответствующим вере образом, о тайне святой Троицы - не просто и не здраво и вопреки тому, как мы это восприняли".

Мышление в формулах - бесспорное мышление. Диспут, дискуссия, референдум - лишь видимость всех этих "демократических" институтов. Всекатолическое одобрение - реальное их содержание. Неукоснительная директива - под видом тезиса для диспута. Формула, заклинание, зарубка едва ли не в прямом смысле - на носу. Дабы потом действительно выполнить соответствующие решения церковного собора, как, собственно, и произойдет с решениями Сансского судилища над Абеляром.

Формула, описывающая жуткие времена падения нравов и рушащихся устоев, распаляет страсти ревнителей веры, жаждущих жертвы. Но жертва тоже должна быть описана формулой, представляющейся частным случаем формулы общей. И потому конкретной, вызывающей целенаправленный зубовный скрежет, целеустремленное у-лю-лю, всенародное "взять"!.. Графически изображенная, эта частная формула внятно опишет контур-мишень, в которую нацелены все луки и все пращи охранительного святого воинства и которая на виду у всех.

Посмотрим теперь, как выводится формула Петра Абеляра из общей формулы наихристианнейшего XII столетия.

Бернар - магистру Гвидо де Кастелло: "...он нападает на закон при помощи слов закона. Он ничто не рассматривает как бы в зеркале и как загадочное; но взирает на все лицом к лицу и свободно разгуливает среди того, что выше его, среди чудесного и великого".

Бернар - кардиналу-пресвитеру Иву: "Магистр Петр Абеляр, монах, не подчиненный уставу, прелат, не имеющий забот, не соблюдает правил и не сдерживается ими. Человек, полностью двуличный и непохожий сам на себя, внутри Ирод, снаружи Иоанн (апостол Христа. - В. Р.), он не имеет в себе ничего монашеского, кроме имени и одеяния". Обратите внимание: даже такое чудовище, как Абеляр, сведено к "библейскому тексту" (Ирод, Иоанн). Причем имя и одеяние, то есть внешние с нашей точки зрения вещи, но столь значимые в средневеково-христианские времена, странным образом разоблачаются. Там же: "В своих книгах он проявляет себя творцом лжи и создателем превратных догматов и высказывает себя еретиком не столько в заблуждениях, сколько в упорной защите ошибок". Примечательнейшее место! Еретичен не текст, а поведение: еретична жизнь, к тексту никак, вопреки всем стараниям, не сводящаяся.

А вот еще, и снова почти точь-в-точь: "По внешности монах, в душе еретик, он не имеет ничего монашеского, кроме имени и одеяния" (Бернар Стефану, кардиналу и епископу Пренестинскому).

В том же письме: Абеляр "бахвалится тем, что... вложил в руки римлян свои книги и заронил в умы римлян свои мысли. И он берет в защитники своих заблуждений тех, коими должен быть судим и осужден".

Формула почти отработана. Почему бы не вложить ее в уши совсем другому адресату - некоему аббату? Пусть и он знает, что там к чему, за что и как, а также что почем и за что нынче берут: "И при всем том бахвалится, что он склонил на свою сторону римскую церковь, потому что он вложил в руки римлян свои книги и заронил в умы римлян свои мысли. И он берет в защитники своих заблуждений тех, коими должен быть судим и осужден". То же приготовлено и для ушей кардинала и канцлера Гаймерика: [Абеляр] ..."бахвалится, что он открыл источники знания кардиналам и клирикам курии, что он вложил в руки римлян свои книги и заронил в умы римлян свои мысли. И он берет в защитники своих заблуждений тех, коими должен быть судим и осужден". Совершенно иезуитский ход: выбить из рук и этот, может быть, единственный аргумент защиты (ссылка на заступничество со стороны столь авторитетного римского клира).

И, наконец, в том же письме мы видим, как частная формула, представляющая гонимого еретика, почти текстуально соотнесена с формулой, представляющей колеблющийся социум абеляро-бернаровских времен: "Нападает теолог наш на закон при помощи слов закона... Подрывает веру простых, пятнает чистоту церкви".

Понятно, что эту пока что приблизительную человечески еретическую формулу Петра Абеляра следовало связать с образом смутьяна, взыскующего нового. И за этим дело не стало.

"Новое куется евангелие для племен и народов, новая предлагается вера, закладывается иной фундамент, чем положенный ранее" (Бернар - папе).

"Новшества" предпочитают "вере и учению католических отцов".

"Магистр Петр вводит в книги свои нечестивые новшества слов и понятий ..." (Бернар - магистру Гвидо де Кастелло).

"Новая куется вера во Франции" (Бернар - папе).

Абеляр, "запечатлевая в письменах новые догматы, уже обдумывает, каким образом он изольет свой яд на потомков и каким образом причинит вред всем тем поколениям, кои будут". Думою о будущем и зубовным скрежетом по поводу столь ненавистного нового продиктовано это место.

Еще: "...он заразил римскую курию ядом своих новшеств..." (Бернар Стефану, кардиналу и епископу Пренестинскому).

Или так: "Он ...вводит нечестивые новшества в слова и суждения своих проповедей" (Бернар - кардиналу Г...).

Или таким вот образом: ученики магистра Петра "всё сильней укреплялись и всё больше и больше вооружались для утверждения этих нечестивых новшеств..." (Бернар от лица епископов - папе).

Нажим на новое вынуждает уточнить формулу, описывающую опального магистра.

Бернар - кардиналу Г...: "Имеется у нас во Франции монах, не подчиненный уставу, прелат, не имеющий забот, не сдерживаемый какими-либо правилами, который рассуждает с юнцами и болтает с женщинами". Подумать только - с женщинами и юнцами!

Взыскует нового, но облекает это новое вино в старые мехи, ища при этом защиты в привычных и узаконенных институтах. И это вполне естественно для вполне средневекового магистра. Правда, супостаты Абеляра видят в этом очередную уловку, стараясь загнать в формулу и ее.

Бернар - папе: Абеляр "бахвалится, что он открыл источники знания кардиналам и клирикам курии, что он вложил в руки римлян свои книги и заронил в умы римлян свои мысли. И он берет в защитники своих заблуждений тех, коими должен быть судим и осужден".

Бернар - кардиналу Г...: он "... рассуждает о вере противно вере, нападает на закон при помощи слов закона... пишет, учит и рассуждает о нравах, о таинствах, об отце и сыне и духе святом, разделяя их, как ему угодно. Теперь же он обращается в курию, после того как он потряс церковь и внес в нее смуту, не с тем, чтобы курия исправила его заблуждения, но с тем, чтобы она признала достойными прощения его оправдания в грехах". А теперь вспомните формулу Бернара, свидетельствующую о проникновении Абеляровой заразы в римскую курию - святая святых католического правоверия. Ясное дело, уловка!