Духовный мир

Внимание древности приковано было преимущественно к внешнему миру, высокое значение личности еще не было опознано, и верховные идеалы древних культурных народов по отношению к человеку носили внешний характер. Наиболее яркими выразителями культуры древности были Греция и Рим, так называемый, мир античный, и мы видим, что обширная область разнообразных духовных интересов для этого мира почти не существует: вопросы о достоинстве человека, о правах личности, о братстве народов и многом другом тому подобном, если случайно когда и затрагиваются, то всегда вскользь и никогда не выдвигаются на первый план. Конечною целью стремлений античного мира был культ физической красоты и грубой мускульной силы. Эстетик грек свои силы отдал первому, гордый владыка мира римлянин служил второму. Грек благоговел пред красотою тела, чтил и поклонялся ей одной. Удивительный по разностороннему блеску гений грека рельефней всего выразился в скульптуре. Резец Фидия, Праксителя, Поликлета и других достигает кульминационной точки красоты, оставаясь вековечным недосягаемым образцом для потомков. Дальше идти нельзя.

Римлянин не был художник, на искусство смотрел, как на прикрасу обыденной жизни. Крепкий, могучий, – он силу ставил выше красоты. Пред его мощью склонялись самые отдаленные народы, и Рим рос, богател, украшался за счет покоренных стран. Рим – столица, мира; его величие, сила, – вот идеал которым жил и которому всем жертвовал древний римлянин. Но оба эти идеала: и совершенство телесной красоты, и торжество грубой, мускульной силы были, наконец достигнуты. Акрополь сиял небывалой, чудесной красотою; слово Рима было законом для отдаленных окраин земли. Во имя чего было жить теперь античному миру? Новой идеи, которая бы властно захватила общество, не являлось, а старая отжила свой век. Без воодушевляющего же идеала, хотя бы и низкой пробы, человек не может жить, народная доблесть гибнет, общество разлагается. Не мог продолжать свое существование и античный, греко- римский мир. Настало время, когда расшатанные устои Рима рухнули, и римская империя перестала существовать. Она пала, должна была пасть, потому что идеалы, которые ее воодушевляли, были временны, и, когда сила их была исчерпана, ей нечем стало жить. Для возрождения одряхлевшего организма требовалось вдохнуть в него новые силы. Необходимо было для духовной жизни человечества найти новые начала. На развалинах античного мира могла зародиться и расцвести новая цивилизация, но для этого нужна была новая идея, и мы видим, что в основу нарождающейся цивилизации полагаются новые идеалы. Древний мир искал красоты телесной, преклонялся пред физическою силой; люди новой эпохи ищут красоты духовной, преклоняются пред нравственною мощью. Теперь центр тяжести извне переносится внутрь человека. Дух человека признается источником общественной, политической и всякой исторической жизни. Возвышение человеческого сердца, нравственное усовершенствование, духовный рост личности становятся главною задачею общества, все остальное имеет второстепенное значение. «Ищите прежде всего царства Божия и правды Его, а все прочее приложится вам, придет к вам само собою», говорит евангелие. Под «царством Божиим» разумеется совершенная жизнь на земле, – жизнь, основанная не на господстве насилия, грубого эгоизма, а на началах всеобщей любви, полной справедливости, признания всех законных прав личности. Наступление этого «царства» обусловлено нравственным перерождением человека, обновлением всего его внутреннего существа. «Истинно говорю тебе, – сказал Иисус Христос Никодиму: – если кто, не родится свыше, не может увидеть царства Божия» (Иоан. 3, 3). В другом месте, Иисус Христос говорил: «царство Божие не придет приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или, вот, там. Ибо вот царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. 17, 20-21). Это новый идеал; идеал не временный, а вечный. Идеалы древней Греции и Рима: можно было перерасти, потому античный мир и пал. Новый идеал, указанный христианством, не имеет границ; его нельзя достигнуть. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный (Матф. 5, 48), – вот завет Спасителя людям. Этот завет является залогом бесконечной будущности нашей цивилизации. Новая культура в самом духе христианина, в его неиссякаемой способности совершенствоваться всегда найдет источник своего дальнейшего обновления и развития.

Перед нашими глазами развертывается теперь почти двухтысячелетняя история христианства; наш взор в состоянии теперь обнять и измерить внутренний, последовательный процесс его развития, степень его могущественного влияния на совесть и жизнь человечества и, мы видим, что христианство далеко еще не выразило всего содержания своей мысли, не сказало своего последнего слова. Для осуществления царства Божия на земле человечеству предстоит еще долгая, упорная работа над собой, над улучшением, нравственным воспитанием сердца. Евангелие пробудило много добрых чувств; затронуло в сердце человека неведомые ему самому струны, извлекло из них звуки чарующей красоты и неотразимой силы, но эти звуки не слились еще в могучий аккорд, в гимн торжествующей любви и правды.

Если наука хочет заменить религию, она должна взять на себя ее обязательства и, требуя предпочтения себе, вынуждается дать человечеству более могущественные средства, указать скорейший путь к осуществлению конечных целей в жизни, чем это делает религия. И наука самоуверенно признает себя способной к этому. Она торжественно провозглашает, что только знание может привести человечество к лучшему будущему. «Если мы хотим привести в известность условия, от которых зависят успехи новейшей цивилизации, – говорит Бокль, – то должны искать их в истории накопления и распространения умственного знания. Физические явления и нравственные начала производят, конечно, по временам значительное расстройство в общем ходе дел, но с течением времени они приходят в порядок и равновесие и оставляют, таким образом, умственным законам свободу действовать независимо от этих низших, второстепенных деятелей». Такое решительное утверждение опирается на мнении, будто огромное развитие, совершающееся в нашей цивилизации, представляет главным образом умственное движение и будто нравственный прогресс общества стоит в прямой зависимости от роста знаний. Но рассуждать так, значит, не знать сердца человека, не понимать, к чему призвана наука, что она может дать. Область науки обширна, если хотите, бесконечна; задачи ее велики; она так много сделала и еще более сделает для человечества, что самое имя ее должно быть священно для мыслящих людей; – но двигательная сила культурного прогресса все же не интеллект, и образование одно не улучшает нравы. Наука расширяет умственный горизонт человека, развивает его интеллектуальные силы, увеличивает нашу власть над природой, но возродить духовно человека, нравственно его возвысить она без содействия религии не может. Оставив путь длинных рассуждений, припомните хотя бы французских панамистов: сенаторы, члены парламента, редакторы влиятельных газет, – все люди обширных знаний, крупных способностей, а в общем шайка мошенников. Прискорбно, но естественно. Сердце человека волнуется одними и теми же страстями, будет ли это сердце передового мыслителя, пли последнего поденщика. Простой галилейский неграмотный рыбак нравственно может быть выше десятка философов, светил науки: образование может изменить формы зла, сделать ни более утонченными, но уничтожить зло, облагородить нравы – этого образованию не дано. Не науке путем обновления сердца вести людей к осуществлению царства Божия на земле.

Впрочем, наука, может быть, сильна иными средствами создать человечеству светлую будущность? Уясняя законы, по которым существует вселенная, открывая средства воздействия на силы, заложенные в материю, наука дает нам громадную власть над природой. Было время, когда человек трепетал пред каждым грозным явлением природы; теперь он властелин ее. Наука превратила солнце в печатный станок оседлала волну, скрутила буйный ветер, запрягла пар в работу, надела на молнию сумку почтальона; алмазные сверла проходят сквозь недра скал, добывают воду в знойной пустыне; гиганты молоты, шутя, сплющивают глыбы металла; телеграф, телефон, телескоп уничтожили пространство; спектральный анализ определил состав планет; тысячи фабрик с ничтожною, сравнительно, затратою мускульной силы выполняют работы, которые не снились мифологическим титанам. Если бы люди древнего мира, созерцая будущее, могли представить, что делает теперь наука, они решили бы, что наступил тот золотой век, о котором всегда мечтали их поэты. Но при всех этих завоеваниях ума обетованная земля по прежнему бежит перед нами, подобно миражу. Глубокое невежество народных масс, чрезмерное труженичество, вопиющая нищета рядом с праздностью и расточительностью чувствуется не менее болезненно и в век электричества и пара, чем в века грубого варварства. «Богадельни и тюрьмы такие же обычные спутники научного прогресса, говорит Генри Джордж как и роскошные дворцы, и великолепные магазины. В шумных столицах, на улицах, залитых асфальтом и озаренных электрическими солнцами, мы, как и везде, встречаем истомленные, хмурые, злобные лица. Среди наибольшего скопления богатства люди умирают с голода и болезненные дети сосут иссохшие груди своих матерей. Всюду жажда наживы и поклонение богатству указывают на силу страха перед нуждой. Трагизм евангельской притчи о богатом и Лазаре не утратил своей жгучести и доселе».