История русской Церкви. Том 6

Литературная деятельность у нас серба Пахомия всего яснее показывает, как невысоко было тогда образование даже в более образованных слоях нашего общества. Пахомия признавали чем-то необыкновенным по уму, мудрости и разнородным познаниям и считали самым искусным, если не единственным, составителем житий и служб церковных. Ему поручали это дело сам великий князь и митрополит с Собором епископов, его просили о том же епархиальные иерархи. И "творения" Пахомия охотно переписывались, входили в церковное употребление и даже делались образцами для последующих писателей. Почти все его жития и похвальные Слова во 2-й четверти XVI в. удостоились быть внесенными в Макарьевские Чети-Минеи. А между тем, каковы эти последние творения, нами рассмотренные? Из десяти житий и четырех похвальных Слов, которые также содержания преимущественно исторического, только два жития и два Слова можно назвать творениями или произведениями самого Пахомия. А все прочие сочинения более чужие, которые он то переделал наскоро, то сократил и изменил, не везде удачно, то по местам целиком переписал, то дополнил иногда сказаниями об открытии мощей, о чудесах, а чаще своими предисловиями и заключениями. И во всех этих предисловиях, как и вообще во всех его сочинениях, где только он рассуждает, а не повествует только, заметна скудость мысли, отсутствие изобретательности и повторение одного и того же; не видно ни силы ума, ни богатства познаний. Слог у Пахомия, когда он ведет рассказ, большею частию прост и довольно понятен, хотя не везде правилен, но в приступах к житиям и похвальным Словам, где обыкновенно излагаются общие мысли, напыщен, растянут, неточен и маловразумителен.

Достойно замечания, что Пахомий писал жития не только святых, уже прославленных и признанных всею Церковию (святителя Алексия и преподобного Сергия Радонежского), но и святых, еще не признанных Церковию, а местно чтимых (Моисея Новгородского, Никона Радонежского), и даже лиц, недавно скончавшихся (Евфимия Новгородского, Саввы Вишерского). Это, впрочем, было тогда у нас довольно обычно. Мы уже упоминали о житии Саввы Вишерского и похвальном Слове в честь его, написанных вдруг по смерти его преемником его Геласием, которыми и воспользовался Пахомий. Равно и другие наши тогдашние писатели то описывали чудеса или целые жития святых, уже прославленных, то составляли сказания о мужах, еще местно чтимых и недавно скончавшихся.

Дьяк митрополита Ионы Иродион Кожух написал "Сказание" о чуде преподобного Варлаама Хутынского, случившемся в 1460 г., которое, как мы упоминали, тогда же описано было и Пахомием. В свите великого князя Василия Васильевича, посетившего тогда Новгород, находился отрок - постельник князя по имени Григорий. Он подвергся тяжкой и мучительной болезни и в продолжение восьми суток оставался без всякой пищи. Во время болезни он имел видение: ему представился преподобный Варлаам, который обнадежил его в своей помощи и благословил его своим крестом. Вследствие этого видения отрок упросил везти его в Хутынь монастырь и, если скончается, по крайней мере, похоронить там. На пути, действительно, больной скончался, но, когда привезли его ко гробу преподобного Варлаама, тотчас ожил в присутствии многочисленных свидетелей, иноков и мирян. Вскоре приехали в обитель великий князь со своими двумя сыновьями и затем архиепископ Иона, расспрашивали воскресшего отрока и свидетелей и прославили Бога и Его угодника. Составитель "Сказания" об этом чуде находился сам в числе свидетелей его, очевидцев, и потому-то понудил себя написать о нем. В заключении "Сказания" он поместил краткую похвалу преподобному Варлааму, в которой, между прочим, взывал: "Радуйся, пресветлый светильниче, возсиявый во тьме неведения… радуйся, страж крепок земли нашей и Великаго Новагорода… радуйся, всем православным окормителю; радуйся, предстателю и помощниче святей сей обители, в нейже чудотворныя твоя положени суть мощи…"

По благословению митрополита Филиппа (1464 - 1473) и по воле великого князя Ивана Васильевича иеромонах Спасского монастыря в Ярославле Антоний написал житие смоленского и ярославского князя Феодора Ростиславича (? 1299). Поводом к составлению жития, без сомнения, послужило совершившееся тогда открытие мощей князя Феодора и двух его сынов - Константина и Давида. Это житие, помещенное в Макариевской Чети-Минее и с некоторыми сокращениями и изменениями в Степенной книге, содержит любопытные сведения, как наш князь смоленский служил еще в первый период монгольского ига при дворе монгольского хана, как женился на его дочери, принявшей крещение, как за разрешением этого брака посылали в Царьград к патриарху и пр. Не менее любопытен в житии рассказ об открытии мощей: в Ярославле оно совершено еще в 1463 г. одним местным духовенством, а епархиальному архиепископу Трифону дали знать о том в Ростов уже спустя немало времени. Трифон сначала не поверил чудесам новоявленного чудотворца и послал своего протоиерея освидетельствовать мощи. Посланный приступил к освидетельствованию также с полным неверием и дерзостию, но был поражен невидимою силою и повергся на землю, как бы мертвый. Сам архиепископ при вести об этом чуде впал в расслабление и, раскаиваясь в своем неверии, поспешил в Ярославль к мощам новоявленных угодников Божиих, пел пред ними молебны и получил исцеление. Житие написано уже после 1468 г., т.е. по смерти архиепископа Трифона, о которой упоминает, но прежде 1473 г., когда. скончался митрополит Филипп. Сочинитель воспользовался, между прочим, двумя краткими записками о князе Феодоре, прежде составленными: запискою о жизни и преставлении его и запискою об открытии мощей его, а в предисловии к житию переписал с небольшими переменами предисловие Пахомия Логофета к житию митрополита Алексия.

Новгородский архиепископ Иона скончался в 1470 г. (5 ноября). Чрез два года по смерти его кто-то из новгородцев написал "Воспоминание" о нем, или его житие. В начале этого сочинения неизвестный говорит: "Хорошо воспомянуть, хотя кратким Словом, и блаженного нашего пастыря Иону… он воссиял пред нашими очами, и все мы были свидетелями его добродетелей и благодеяний". А в конце жития замечает: "Вот уже второе лето исходит по успении святителя и никто до днесь не обонял смрада от гроба его, хотя вокруг гроба постоянно находятся молящиеся люди, а место мокро и сыро". Самое "Воспоминание" если и не чуждо двух-трех хронологических неточностей, как это нередко бывает в воспоминаниях даже современников о каких-либо событиях, зато сообщает довольно подробные и драгоценные сведения о пастырской деятельности святителя Ионы, о его поручениях Пахомию Логофету, отношениях к митрополиту Ионе и великим князьям Василию Васильевичу и Иоанну III. "Московские князья много любили его, - пишет автор, - и часто посылали к нему писания, и желанно получали от него ответы. Ибо он был разумен и благ в словах, а иногда говорил как бы пророчески… И не только московские великие князья, но и Тверские, и Литовские, и Смоленские, и Полоцкие, и Немецкие, и все окрестные страны во все лета его епископства имели твердую любовь к нему, а с Великим Новгородом имели великий мир, и страна наслаждалась глубокою тишиною, и не слышно было рати во все дни его. Поучением его граждане имели между собою любовь и никогда не воздвигали междоусобной брани; земля была плодоносна больше прежнего во всей Новгородской и Псковской области и обильна всеми овощами. Такое благословение, по молитвам его, Господь Бог даровал граду нашему, и многими благами все мы насладились, всем была радость и веселие, и не было вражды, ни мятежа, а были тихость, мир, любовь во все лета его епископства".

К концу XV столетия, и именно в 1495 г., составлено житие преподобного Дионисия Глушицкого - иноком Глушицкой обители Иринархом. Он свидетельствует, что принялся за этот труд по поручению соборных старцев и написал о преподобном "то, что слышал от блаженных Амфилохия, Макария и Михаила, живших при святом Дионисии" (1437), из которых два первые, один за другим, были и преемниками Дионисия на игуменстве. Но, кроме устных рассказов современников, автор несомненно пользовался и существовавшими в монастыре записями или заметками о разных событиях, к нему относящихся, а на записки Макария, ученика Дионисиева, даже двукратно ссылается. Все это придает достоинство труду Иринарха в историческом отношении. А чтобы составить некоторое понятие о литературных качествах этого жития, приведем из него для примера рассказ об удалении преподобного Дионисия из Покровского Глушицкого монастыря в пустыню и основании там нового монастыря - Сосновского. "Так как многие, - пишет Иринарх, - приходили к нему (Дионисию) и нарушали его безмолвие, то он скорбел и помышлял, как бы безмолствовать одному, что и сотворил. Он вышел из обители так, что никто не знал, кроме Ведающего тайные помышления сердца, и удалился в пустыню на полуденную страну от большой лавры. Пустыня та имела болота и дебри непроходимые… Он походил по многим местам в той пустыне и нашел место на реке Глушице, весьма красивое и возвышавшееся над другими. На месте том находилось большое дерево сосна, отчего и самое место называлось Сосновец. Преподобный возлюбил место это и начал на нем трудиться и подвизаться, непрестанно молясь Богу. Имел же преподобный обычай по временам возвращаться в монастырь. Там однажды увидели его братия и, пришедши к нему, умоляли его, чтобы он не отлучался от них и жил с ними. И он, как отец чадолюбивый, не презрел моления их, но сказал: "Братие, я хочу в той пустыне поставить церковь, если Бог изволит; там будет положено и тело мое". И начал созидать церковь во имя святого пророка. Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. И вскоре благодатию Божиею создал церковь и, приняв благословение от Ростовского епископа Дионисия, освятил алтарь и церковь. Создал там и кельи по чину, и некоторых из братий переселил туда на жительство, и завещал им принимать все потребное из большой лавры. Они же, приняв отеческий устав и заповеди, хранят их до сего дня по подобию монастыря". Следует, однако ж, присовокупить, что в предисловии к биографии Дионисия, которое автор заимствовал отчасти из послесловия Пахомия к житию преподобного Сергия, и в похвальном Слове преподобному Дионисию, которое поместил в конце этой биографии, слог сочинения не имеет простоты и ясности, а отличается витиеватостию и туманною напыщенностию.