Афонские монашеские молитвенные дневники

27 июля

За молитвы Святаго Великомученика Пантелеймона, память которого сегодня празднуется. Господь сподобил и Литургию отслужить, и молитвенное правило свое исполнить. Во время Литургии почувствовал благодатное присутствие святаго великомученика, святые мощи которого в престоле нашей, освященной архиереем, церкви. Также милость Божия ощутительно восчувствовалась в сердце по усердной моей молитве к великомученику, как бы извещение некое божественное и прощение Господом прежде бывших доселе моих грехов. В сердце водворился глубокий мир Божий. Смирение, сознание своего духовного убожества, горестное сознание своей греховности с рабским страхом претворилось в радостную “печаль по Бозе” — жалость больше о том, что своими грехами оскорбил Тебя милосерднаго Спасителя моего. Помоги мне, Господи, всегда хранить эту радостотворную печаль о Господе и бояться лишиться этого драгоценного для кающихся грешников дара великого неизреченного милосердия Твоего и человеколюбия.

28 июля

На прощание гость прочитал выписки из Номоканона (кажется, игумена Глинской пустыни Филарета) о строгости правил общежительной обительской жизни, с одной стороны, а с другой — многие большие нарушения их в обителях, и сим он много соблазнялся и недоумевал, как и спастися теперь в обителях. Закрывать глаза от истины строгости правил нельзя, ибо они — каноны Вселенских и Поместных Соборов и частных свв. отцов Церкви — выражение святой воли Божией, и с легкомыслием, с каким они нарушаются иноками, нельзя извинять слабости жизни нынешней. Правду нужно сказать, чтобы не оправдался от дел закона никто из нас, иноков. Нам грозит неминуемый суд и наказание, но отчаиваться по сему одному не нужно. Есть убежище для нас — покаяние, если будем искренне осуждать себя и каяться с сокрушением во грехах и слабостях своих, по сем исправляться, то получим помилование по бесконечному милосердию Божию. Самая строгость закона побуждает идти в это убежище. В строгости закона тайно действует милость Божия, спасающая грешного человека страхом.

Итак, при взгляде на современную нашу жизнь, требуется покаянный плач о себе и о ближних наших, подобных нам грешникам, смирение, уничижение себя самого и сострадание к ближним, а не фарисейский соблазн и жестокое осуждение грешников, которые могут быть евангельскими мытарями, оправдываемыми неведомым нам судом Божиим, паче фарисеева. В подвиге молитвенном особенно нужно памятовать притчу Христову о мытаре и фарисее и держать в сердце внушаемое ею христианское чувство смирения и не осуждать ближних. При молитве умносердечной, когда она углубляется внутрь сердца, ум чистый от помыслов просветляется, тонко начинает уразумевать божественные истины священного откровения, печатлеемые в сердце Божией благодатию; довольствуйся тем, что печатлеет на сердце благодать Божия, не углубляйся в это самодеятельно умом в созерцание и разумение сих тайн, когда ум твой не очищен от помыслов человеческих. И берегись в это время тонкого, незаметного высокоумия, которое обнаруживается начинающимся тонким внутренним каким-то смущением сердца. Это знак, что начинаешь из области света и мира вступать в противоположную область тьмы и смущения вражия.

29 июля

По отбытии гостя стало спокойнее на душе. Но покой сей ослабил внимание ума и чувства к Богу, бывших в тесных внутренних прежде обстоятельствах. Так духовное внутреннее дело Божие спеется более и крепнет в попускаемых внутренних подвигах и борениях, чем во всегдашнем покое: “Кто не в борении и подвиге, тот в прелести” (Епископ Феофан Затворник).

30 июля

А вот приспел и новый подвиг и борение: погонщики мулов перевозить начали груз с моря наверх мимо нашей калибы и моего помещения. Сначала не возмущался шумом и гиканием, и звонками, и подпольным гулом от проходивших мимо мулов по подпольной скале. В молитве Бог подавал духовное рассуждение к успокоению сердца. Воспоминался и преподобный Макарий (Египетский), прежде бывший погонщиком ослов, и преподобный Андрей Христа ради юродивый, среди шума царьградского на улице соблюдавший внимание и постоянную молитву к Богу, и другие Христа ради юродивые, хранившие внутреннее безмолвие среди шума городской жизни. Припоминалось из жизни святых, как бесы и во сне не давали покоя некоторым святым своими мечтательными страхованиями и явными нападениями. Когда это духовное рассуждение держалось внутри своей души, оно имело силу успокоительную от шума и молвы; а когда оно открыто было другому (может быть, самодовольством и тщеславием), оно потеряло свою прежнюю благотворную для спокойствия сердца силу и явилось уже нетерпение, потом и смущение. На монаха-старца-муларщика сначала смотрел как на преподобного Макария, а потом готов уже был считать его неистовым бесноватым, пока не одумался и не увидел здесь вражиего искушения, попущенного для смирения. (Тайные брани и защищения не всегда и не всем нужно открывать, чтобы не потщеславиться по немощи и не дать врагу повода к большему нападению.)

31 июля

Два дня совершал молитву Иисусову полную: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Чтобы внимать каждому слову полной молитвы требовалось больше времени и напряжения ума, для исполнения положенного правила, с ущербом для чувства сердечного. С охлаждением же от непосильного труда чувства сердечного в непрестанной молитве стало ослабевать и внимание к словам молитвы, и духовное дело молитвы переходило по временам в дело механическое — совершение правила с забвением и сухостию. После порассудил паки держаться, как вначале, половинной молитвы, со вниманием особым к качеству молитвы: светлости ума и живости сердца.

1 августа

Вот уже десять дней миновало моего молитвенного труда. Внешний порядок наладился: с вечера, после ужина, 20 четок (2 000 молитв); на утрени столько же (после четырехчасового ночного отдыха); после чая утреннего до обеда — столько же; (после часового отдыха) после обеда столько же и, наконец, за вечерню — столько же до ужина. Правило совершал в разном положении тела: по три четки и сидя, и стоя, и ходя. Поклоны малые совершал стоя по три четки. На каждые 10 четок (1 000 молитв) испробовал и полную и сокращенную молитву. В конце остановился на сокращенной, более удобной по немощи моей, первоначальной для внимательного совершения правила. Правило успевал совершать и в те дни, когда совершал Литургию, и когда отвлекаем был посетителями. С учеником же только занимался беседою во время трапезы, или кратко, по разной надобности, в продолжение суток. Для чтения или для другого какого-либо занятия (напр., писания) не осталось времени. Слава Богу, что словесной молитвы непрестанной (хотя и не всегда одинаково внимательной) навык: когда не было какого-либо постороннего развлечения. И после перерыва во время какого-либо развлечения, снова восстанавливалась, при напряжении внимания, постоянная непрестанная молитва, которую при помощи Божией охранялось трезвение ума и прогонялись происходившие вышеуказанные смущения сердечные, каково произошло и еще.

2 августа

По слову Христову: “Враги человеку домашние его” и еще более чувствительно переживаются искушения, чем со стороны внешних, с которыми у нас более слабые узы. Произошло смущение после Литургии по моему невниманию — оставление молитвы внутренней и по поводу непослушания ученика, вызвавшего у меня гневливое чувство негодования. Но, благодарение Богу, молитвою после чая восстановил свое спокойствие сердечное, сознав свою оплошность, извинил ученика — немощного послушника. Покаялся и он в своем непослушании, и прежний мир домашний восстановился. Все попускает Бог для нашего смирения и большего над собою бодрствования, ибо враг “яко лев рыкая ходит иский кого поглотити”.

К вечеру того же дня нашла новая буря помыслов: брат, служивший другому брату больному, утомившись служением, просил освободить его от сего. И вот заботливые помыслы: кого назначить и долго ли продолжится такой уход за больным в нашей пустынной жизни, где каждому до себя только. Заботливые помыслы, как волос в глазу, смущают умное око и препятствуют молитве не менее яростных помыслов. Много раз ум во время молитвы отклонялся к предмету заботы. Но усиленное внимание а, главное, предание всего в волю Божию, промышляющую о нас, успокоило смутившееся прежде всего излишними заботливыми помыслами сердце, и чистота ума, "необходимая для молитвы, опять восстановилась и после на другой день.