Бог и человек

Если Бог есть Любовь, то в Нем нет никакой гор* дыни, ибо «любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится» (I Кор., XIII, 4). Гордость отсекает себя от всего. Любовь соединяется и с малейшим благом. Бог превознесен над всем, но не превозносится. Отец есть Начало всего, Он — Первый даже в Троице, но Он равен Своему Сыну и Духу. Сын Божий и Св. Дух происходят от Отца и исполняют волю Его, но равноценны Ему в равнобожественной любви… Тварь бесконечно ниже Бога, но Бог не презирает ее. Люди развратились в грехах, но Христос сделался ради нас грехом (И Кор., V, 21)… Поэтому так важно в христианстве избежать гнушения низшим, даже зараженным злом, и вместе с тем не потерять знание истинной меры высокого и низкого. Если св. Григорий Нисский говорит, что восхождение к Богу есть в то же время и неподвижность в добре, то можно сказать и то, что восхождение к Богу есть вместе с тем и снисхождение с Ним к малейшему Его творению.

Любовь есть святость, потому что она есть «исполнение закона», т. е. исполнение всего, что может требовать добро: приятие всего благого, жизнь в единении с ним и в стремлении умножить добро в себе и во всех. Любовь изгоняет зло, потому что оно нарушает единство и ущербляет бытие. Любовь, есть свершение святости. Бог есть Святыня, Бог есть и Любовь и Дух Святой есть и Дух Любви… Освящение невозможно без любви: нелюбящий не освящен. Благодать Божия есть Любовь Божия, которая «изливается в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим., V, 5). Когда Церковь освящает нас, а мы остаемся эгоистами (если не человеконенавистниками), то значит сила святости дана нам, но мы не пользуемся ею. Имея ее, но не живя ею, мы осуждаем сами себя: «Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме» (I Ио., II, 9); во тьме, т. е. во зле, во лжи и небытии… Вера — начало святости; смирение и чистота — необходимые ее условия и проявления; любовь ее завершение.

Любовь есть мир. Это абсолютно очевидно, так как любовь есть начало согласия. В любви — предельное напряжение жизни, но осуществленная любовь — предельный покой, исполнение жизни. Поэтому Бог есть мир и покой, и с этим в свою очередь связано то, что Бог есть красота, ибо мир есть пережитая личностью гармония… В Боге царит мир, потому что все соединено в нем любовью… Любовь дает мир, но во встрече своей со злом она становится борьбой; однако, борьбой не ради борьбы и раздора, но ради мира; если борется любовь, то она ищет мира и справедливости в победе над злом. Без справедливости не может быть мира, ибо согласие достигается там, где каждый живет соответственно своей природе и назначению… Христос принес «не мир, но меч» (Мт., X, 34), но меч ради мира. Можно сказать также, что меч Христов отсекает неспособное к истинной любви и к истинному согласию. По словам Христа этот меч направлен прежде всего против себялюбия и привязанности к людям больше чем к Богу. Истинная любовь ко всему совершается в Боге, ибо только в Боге наша любовь совершается в истине, а не в произволе и страстях, и имеет силу побеждать зло.

Любовь есть блаженство, ибо она есть обладание всем благим в совершенном единении с ним. Обладание насилием есть путь унижения и уничтожения того, чем мы обладаем; оно может дать злое наслаждение, но не подлинное счастие. В любви соединение и взаимное обладание свободно желанно всеми; все благое само открывается друг другу, проникая друг друга… Бог блажен в единении Преев. Троицы, в единой, общей жизни Трех Совершенных, в свободной полноте Своего бытия… В добре любовь не связана с жертвой. Если любовь в самом Божественном бытии есть жертва, т. е. лишение себя, то она ведет к страданию и смерти, ибо совершенная жертва есть смерть. Мысль о Боге, Который вечно страдает и вечно умирает в самомучительстве, потому что каждое Лицо Божие умерщвляет Себя ради других Лиц из любви к Ним, мысль чудовищная и абсурдная. Она чудовищна, потому что бытие Божие превращается в своего рода самоубийство. Она абсурдна, ибо отдание себя в любви не есть самоуничтожение, но совершенное соединение с любимым, жизнь в нем, приятие его в себя, следовательно полнота бытия, а не умаление его; не лишение, а восполнение… Мы настолько закоренели в эгоизме, что всякая мысль об отдании себя другому, хотя бы и в любви, кажется нам уже лишением себя; как будто мы обладаем собой только, если мы принадлежим исключительно самим себе, ревниво отделив себя от других, как свою исключительную собственность. Но это злой самообман: замкнувшись в самих себе, мы только обедняем себя, в конце концов остаемся в пустоте. Открыть себя другим значит, отдав себя всем, приобрести всех. Только в безличном пантеизме соединение есть потеря своей личности, исчезновение в Едином. Но соединение в* любви есть личное соединение в полноте свободы и взаимности; в нем нет потери, но абсолютное приобретение. Если мы хотим понять слова Христа о необходимости потерять свою душу, чтобы приобрести ее, .в свете вечности, а не земной жизни, мы должны понимать «потерю», как абсолютную готовность все наше и нас самих сделать достоянием другого, но любящий нас, когда мы отдаем ему себя и свое, не уничтожает ни нас, ни наше, но с радостью, любовью и благоговением принимает нас в себя, чтобы жить вместе с нами единой жизнью. Христос находит пропавшую, даже виновную перед Ним овцу, отдающую себя Ему, не для того, чтобы ее съесть. И Отец, приняв блудного сына, не делает его рабом, но Сам отдает ему все Свое и радуется о нем… Как же в Боге можно допустить мысль об общем страдании Троицы во взаимной жертве? Поистине к этому может привести только испорченное воображение.

Любовь приводит к жертве только перед лицом зла, ибо зло не приемлет любви и на любовь отвечает ненавистью, ибо в падшем мире, в его бедности и испорченности, делать добро часто значит лишать себя чего–то. Бороться со злом во имя любви значит подвергать себя страданию, боремся ли мы со злом внутри себя (самораспятие) или боремся с окружающим злом, которое всегда и необходимо гонит добро и прежде всего ненавидит любовь. Поэтому совершенно справедливо, что в падшем мире любовь необходимо ведет к жертве. Сам Сын Божий пострадал на кресте из любви к нам, но не добро распяло Его, а зло, и страдания и смерть Его не были страданиями и смертью Бога в самом существе Его, но смертью Сына Божия, ставшего человеком, в человеческой Его природе. Нельзя забывать слов ап. Павла: «Христос, воскресши из мертвых, [56] ) уже не умирает, смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо что Он умер, то умер однажды для греха, а что живет, то живет для Бога» (Рим., VI, 9*10). Смерть Христова имеет вечное значение, но не вечна; Христос умер однажды и «для греха», а живет вечно.

И для человека подлинное счастие в любви, ибо любовь дает нам полноту бытия и освобождает нас от страха перед другими и даже перед Богом. Самые страдания переживаются в любви, как временная жертва для вечной жизни. «Временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славой, которая откроется в нас!» (Рим., VIII, 18).

Закончим замечания о любви Божией учением о ней Дионисия Ареопагита. Дионисий говорит, что часто не только различают, но противопоставляют два понятия любви: любовь (эрос), стремящуюся к единению со всем Прекрасным и Благим [57] ), и любовь (агапе), стремящуюся делать добро; первую многие считают даже неприличным относить к Богу, как страстную и нечистую влюбленность. «Но обращаясь к тем, кто способен понять истинный смысл слов Божиих, святые богословы, желая открыть им Божественные тайны, приписывают тот же смысл обоим выражениям любви, ибо оба выражают одну и ту же силу соединения и сочетания и еще более сохранения, которая принадлежит извечно Прекрасному и Благому благодаря Красоте и Благости. Она соединяет друг с другом существа одного достоинства, побуждает высших заботиться о низших, обращает низших и привязывает их к вые–шим»… «По преизбытку богатства благости всеобщая Причина (Бог) любовно хочет всякое бытие, производит все, завершает всякое совершенство, сохраняет и обращает к Себе все сущее; эрос в Боге есть совершенная благость благого Существа, Которое осуществляет Себя в самом Благе. Этот эрос, производящий во всем добро и предсуществующий в превосходной степени в самом сердце Блага, не мог позволить Ему (Богу) быть бесплодным и замкнуться в Самом Себе, но он, напротив, подвигает Его к тому, чтобы Он действовал в Своей великой производительной мощи». «Все стремится к Прекрасному и Благому; Оно предмет и любовного желания (эроса) и милосердной любви (агапе). По причине Прекрасного и Благого и через Него все существа взаимно любят друг друга». «В Боге любовь–эрос экстатична. Благодаря ей Любящие не принадлежат себе, но тем, кого они люб–бят». Ап. Павел дает нам образ такой совершенной любви, говоря, что не он живет, но Христос живет в нем (Гал., И, 20): «он не живет более своей жизнью, но жизнью Того, Кого Он любит». Так и Бог «в Своей прекрасной и благой любви–эросе… выходит из Себя, когда Он осуществляет Свой Промысл в отношении всего сущего». Бог запределен всему, но в любви Он во всем. Вся тварь «заворожена» Его благостью и любовью. Бог даже «ревнив» ко всем и возбуждает ревнивую любовь к Себе… «Кратко говоря, мы имеем право сказать, что Бог есть предмет любовного желания (эроса) и что Он Сам — Любовь Эрос». «Любовь двигает Бога, и, потому что Он достоин любви, Он двигает других, так что — вместе и от Себя и к Себе Он есть и начало движения и Двигатель. Поэтому Его называют и Любимым и Желанным, потому что Он прекрасен и благ, Желанием и Любовью, потому что Он Мощь, двигающая и влекущая к Себе». «Божественная Любовь–Желание сама в себе не имеет ни конца, ни начала, как вечный круг, который благодаря Благу, исходя из Блага в недрах Самого Блага и ради Блага, проходит совершенный круг (орбиту), оставаясь тождественным Себе». В то же время Бог есть простая Мощь, «Которая от Блага (т. е. Самого Бога) до последнего из существ и от него опять к Благу, пробегает круговым движением через все ступени бытия всю вселенную, начиная с Себя, через Себя и к Себе»… Любовь всех существ происходит от любви Божией и в ней едина.