Сумма теологии. Том VII

Ответ на возражение 1. «Надежда» употребляется применительно к злу опосредованно, а применительно к добру – непосредственно, и то же самое можно сказать о «самонадеянности». И когда говорится о связи самонадеянности с неупорядоченным страхом, необходимо учитывать это обстоятельство.

Ответ на возражение 2. Противоположности наиболее далеки друг от друга в пределах одного и того же рода. Но самонадеянность и надежда указывают на движение одного и того же рода, которое может быть или упорядоченным, или нет. Следовательно, самонадеянность в большей степени противоположна надежде, нежели страху, поскольку она противостоит надежде со стороны видового отличия, [а именно] как неупорядоченное – упорядоченному, тогда как страху она противостоит со стороны родового отличия, каковым является движение надежды.

Ответ на возражение 3. Самонадеянность противостоит страху родовым противостоянием, а добродетели надежды – видовым противостоянием. Следовательно, самонадеянность исключает страх в целом на уровне рода, в то время как в надежде она исключает только ее отличие, а именно упорядоченность.

Раздел 4. ВОЗНИКАЕТ ЛИ САМОНАДЕЯННОСТЬ ИЗ ТЩЕСЛАВИЯ?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что самонадеянность не возникает из тщеславия. В самом деле, самонадеянность более всего полагается на божественное сострадание. Но сострадание (misericordia) связано со страданием (miseriam), которое противоположно славе. Следовательно, самонадеянность не возникает из тщеславия.

Возражение 2. Далее, самонадеянность противоположна отчаянию. Но, как было показано выше (20, 4), отчаяние порождается печалью. И коль скоро противоположности имеют противоположные причины, то самонадеянность, похоже, порождается удовольствием и, следовательно, грехами плоти, удовольствие от которых пленяет более других.

Возражение 3. Далее, порок самонадеянности состоит в стремлении к некоторому невозможному благу так, как если бы оно было возможным. Но если кто-либо считает невозможное возможным, то речь идет о его неведении. Следовательно, самонадеянность порождается скорее неведеньем, чем тщеславием.

Этому противоречит сказанное Григорием о том, что «самонадеянность в отношении нового является дщерью тщеславия» [216].

Отвечаю: как уже было сказано (1), самонадеянность бывает двоякой. Во-первых, это та [самонадеянность], посредством которой человек полагается на свою собственную силу, когда пытается добиться того, что превосходит его [естественные] способности, так, как если бы это было для него возможным. Такого рода самонадеянность со всей очевидностью возникает из тщеславия, поскольку надо очень желать славы, чтобы пытаться добиться того, что превосходит [естественные] способности, особенно если речь идет о чем-то новом, которое [как правило] является предметом наибольшего восхищения. По этой причине Григорий и говорит, что самонадеянность в отношении нового является дщерью тщеславия.

Во-вторых, это та [самонадеянность], посредством которой [человек] неупорядоченно полагается на божественную милость или силу, надеясь обрести славу без добродетелей или прощение без раскаяния. Такого рода самонадеянность, похоже, возникает непосредственно из гордыни, а именно когда человек настолько высоко оценивает сам себя, что пребывает в уверенности: каким бы грешником он не был, Бог не покарает его и не лишит славы.

Сказанного достаточно для ответа на все возражения.

Вопрос 22. ОБ ОТНОСЯЩИХСЯ К НАДЕЖДЕ И СТРАХУ ПРЕДПИСАНИЯХ

Наконец, мы должны рассмотреть относящиеся к надежде и страху предписания, под каковым заглавием наличествует два пункта: 1) о предписаниях, относящихся к надежде; 2) о предписаниях, относящихся к страху.

Раздел 1. ДОЛЖНО ЛИ БЫТЬ ПРЕДПИСАНИЕ НАДЕЖДЫ?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что нет никакой необходимости в предписании, которое бы относилось к добродетели надежды. В самом деле, когда для следствия достаточно одной причины, нет никакой необходимости причинять его посредством чего-то еще. Но человеку для того, чтобы надеяться на благо, вполне достаточно его естественной склонности. Следовательно, в побуждающем его к этому предписании Закона нет никакой необходимости.

Возражение 2. Далее, предписания даются в отношении актов добродетели, и потому главные предписания должны относиться к актам главных добродетелей. Но главнейшими из всех добродетелей являются три теологические добродетели, а именно вера, надежда и любовь. Далее, коль скоро главными предписаниями Закона являются предписания Десятисловия, к которым, как уже было сказано (II-I, 100, 3), могут быть сведены все остальные, то похоже на то, что если бы было дано какое-либо предписание надежды, то его надлежало бы искать среди предписаний Десятисловия. Но там его нет. Следовательно, похоже, что в Законе не должно быть никакого предписания надежды.

Возражение 3. Далее, предписание акта добродетели равносильно запрету акта противоположного порока. Но нельзя обнаружить предписания, которое запрещало бы противоположное надежде отчаяние. Следовательно, похоже, что в Законе не должно быть и никакого предписания надежды.

Этому противоречит следующее: Августин, комментируя слова [Писания]: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга» ( Ин. 15:12), говорит: «Как много заповедано нам о вере! Как много – о надежде!» [217]. Следовательно, было надлежащим дать некоторые предписания относительно надежды.

Отвечаю: одни из содержащихся в Священном Писании предписаний принадлежат субстанции Закона, другие – предваряют Закон. Предваряют Закон те, без которых невозможен никакой закон, и таковы суть предписания, касающиеся акта веры и акта надежды, поскольку акт веры склоняет ум человека таким образом, чтобы он верил, что Создатель Закона есть Тот, Кому надлежит покоряться, в то время как надеждой на награду он побуждается соблюдать предписания. Предписаниями же, принадлежащими субстанции Закона, являются те, которые касаются правильной жизни, возлагаются они на тех, кто уже покорен и готов повиноваться, и потому при сообщении Закона эти предписания в форме распоряжений были сформулированы в самом начале.

Что же касается предписаний надежды и веры, то их не надлежало давать в форме распоряжений, поскольку до тех пор, пока человек не уверовал и не обрел надежды, ему бесполезно сообщать Закон. Но подобно тому, как предписание веры надлежало дать в форме сообщения или напоминания, о чем мы вели речь выше (16, 1), так и предписание надежды при первом обнародовании Закона надлежало дать в форме обетования. В самом деле, тот, кто обещает награду повинующимся ему уже тем самым побуждает их надеяться, и потому все содержащиеся в Законе обетования суть не что иное, как побуждения к надежде.

Однако после того как Закон был дан, уделом мудрых стало побуждать людей не только соблюдать предписания, но и – что гораздо важнее – сохранять основы Закона. Поэтому после первого обнародования Закона Священное Писание предлагает человеку множество побуждений к надежде, причем не только так, как в Законе, [то есть] посредством обетовании, но также и посредством предупреждений и наказов, как, например, в Псалтыри: «Народ! Надейтесь на Него во всякое время» ( Пс. 61:9), а равно и во многих других местах Священного Писания.

Ответ на возражение 1. Природа склоняет нас надеяться на то благо, которое адекватно человеческой природе. К надежде же на сверхъестественное благо человек должен быть побужден авторитетом божественного Закона – отчасти посредством обетовании, а отчасти посредством увещеваний и распоряжений. Впрочем, ради обеспечения большей уверенности была также необходимость и в таких предписаниях божественного Закона, которые касались того, к чему склоняет нас естественный разум, например, к актам моральных добродетелей, поскольку естественный разум человека был омрачен похотью греха.