Уроки сектоведения. Часть 1.

Хорошо, еще раз поясню – «почему». Не в последнюю очередь, потому, что я не люблю ложь.

Ложью, к примеру, является миф о Николае Рерихе как о «великом ученом». Но покажите мне хоть один ученый труд Н. К. Рериха! [15] Неужели путевые очерки и газетные статьи есть вклад в науку? Он исследователь-этнограф? Но что это за этнограф, который не знает языка исследуемой страны и даже не испытывает к нему интереса [16]? Что это за этнограф, который пренебрежительно относится к деталям верований и обрядов? [17]

Востоковед, не знающий восточных языков – это поистине восьмое чудо света, чудо саморекламы [18]. Как скромно назидал о себе сам Николай Константинович – “отныне, говоря или давая что-либо в газеты, надо упомянуть о глубоком знатоке Востока, но не вдаваясь в детали” {25}. Вот это очень ценно, это и в самом деле универсальный ключ к теософии: “не вдаваясь в детали”. Тогда, если не вдаваться в детали, можно выдать человека, путешествующего с переводчиками, за ученого-востоковеда. Если не вдаваться в детали, то можно счесть продолжателем традиции “Добротолюбия” человека, который сам дает советы - как организовать рекламную кампанию за присуждение ему же Нобелевской премии…

Вам не известен этот эпизод? Что ж – посмотрите, как скромный Николай Константинович, образец русского интеллигента, добивается своей «Анны на шею»: “Людвиг Нобель полезен для Нобелевской премии… Он – лучший канал для передачи в комитет. Он очень ценит меня как художника. Но в этом случае не называйте меня художником (премии по искусству нет). Называйте меня всемирно-известным деятелем по пропаганде мира. Пишите от групп интеллигенции. Каждый год подписывайте иными именами” {26}. «Помогите с н[обелевской] пр[емией], и Вам будет легче, собирайте необходимые сведения» [19]. Интересно, что когда рериховские агенты начали хлопотать о присуждении ему нобелевской премии, выяснилось, что «никто ничего не знал» о Рерихе {27}.

Нет, нет не за это стремление к почестям Рерих отлучен от православной Церкви… Просто и в этой капельке видно, как далеко расходятся миф о Рерихе-отшельнике, мудреце и художнике с реальным образом его жизни и мысли.

Александр Бенуа, знавший Рериха с детства, писал, что его картины гималайского цикла «являются показателем все той же мании величия, которая толкает Рериха на роль какого-то пророка, чуть ли не Мессии и которая его заставляет заниматься оккультизмом» {28}. «Считается вообще, что гордыне Рериха нет пределов, что главной движущей силой, заставляющей его неразрывно сочетать личное творчество с каким-то мировым мессианством (требующим еще больших, несравненно больших усилий), - что этим мотором является тщеславие. Такое мнение сильно распространено, и оно даже вредит серьезности успеха Рериха… Скажу откровенно, мне лично все это мессианство Рериха не по душе, и главным образом потому, что оно, с моей точки зрения, даже мешает Рериху-художнику исполнять свою главную, художественную миссию» {29}.

Князь Сергей Щербатов также иллюзий о человеческих качествах Николая Рериха не питал: «Человек он был, несомненно, умный, хитрый, истый Тартюф, ловкий, мягкий, обходительный, гибкий, льстивый, вкрадчивый, скорее недобрый, себе на уме и крайне честолюбивый. О нем можно сказать, что интрига была врожденным свойством его природы. На нем была словно надета маска, и неискренний его смех никогда не исходил от души. Всегда что-то затаенное было в его светлом, молочного цвета лице с розовыми щеками, аккуратно подстриженными волосами и бородой» {30}.

Другой князь – Дмитрий Шаховской, в монашестве принявший имя Иоанна и позднее ставший архиепископом Сан-Францисским, надеясь, что расхождение между мифом о Рерихе и реальным человеком все же не слишком велико, предостерегал Николая Константиновича: «Ваш путь, Н.К., не евангельский. Люди из Вас делают кумира и божка (а в Америке это легко обращается и в средства, конечно), а Вы не останавливаете таких людей… Ваша книга не выводит человека из этого мира относительности духовных понятий и ценностей, а культ Вашего имени, допускаемый Вами, более чем тревожен» {31}.

Но для Рериха-то как раз культ его имени был весьма и весьма желателен: «утверждение имени всеми способами есть самая насущная задача наша» {32} . Настолько желателен, что его супруга начинает браниться, когда Николая Константиновича – «этого Гиганта и Титана Мысли и Творчества» {33} - ставят в один ряд с … Достоевским: «Замечательно также сравнение искусства Н.К. с искусством Достоевского!!! Одно это уже указывает на культурный уровень этого господина! Истинно, мы живем в век акультурности!» {34}.

Но стоило некоему Г. Гребенщикову написать статью в защиту Рериха [20] – и вот уже «Вас я считаю лучшим писателем Земли Русской» {35}. Не Бунин и не Куприн, не Шолохов, не Булгаков, не Зайцев, не Шмелев, не Ахматова, не Цветаева… Ну и вкусы, однако, у культурнейшей Елены Ивановны… [21]

Прорериховские выступления повергали в шок своим совершенно безмерным превознесением имени художника. «Николай Рерих — один из учителей современной мысли, своей живописью, своими философскими и научными работами, пpимеpом такой полной и плодотворной деятельности, создает движение взаимнаго согласия между нациями, основанное на международном сотрудничестве, которое с каждым днем все более и более претворяется в спужение красоте и знанию", - так характеризует деятельность Рериха французский бюллетень, посвященный его юбилею.

Приведя подобные цитаты, более критично настроенный современник отметил: «Даже и при поверхностном отношении к этим льстивым речам бросается в глаза, что здесь имеет место не обычное при различных чествованиях преувеличение заслуг и значения чествуемого, а нарочитая трескучая реклама, «делание имени», создание «знаменитости». Ведь, положа руку на сердце, вряд ли хоть один честный и объективный наблюдатель сможет признать за Рерихом ту массу заслуг перед человечеством, которая ему приписывается. Ведь нелепо же утверждать, что мир, потрясенный не имеющей ceбе прецедента по размерам и значению революцией, мир, производящий переоценку ценностей в гигантском масштабе, мир измученный и обезкровленный, мог признать, что Рерих оказал ему хоть какую-нибудь услугу своими, сумбурными по форме и содержанию, писаниями» {36}.

Отошедшие от Рерихов их бывшие ученики имели все основания сказать им на прощанье: «Под маской духовности мы наблюдали служение эгоизму и самовосхвалению» {37}.

Больше же всего расстояние между мифом и реальностью в вопросе об отношении семьи Рерихов к христианству. В ходе нашей работы мы еще услышим немало крайне резких выпадов Рерихов в адрес Православия. «Отжившие догмы» и все такое… Но стоит нам в ответ сказать, что мы не можем принять такую оценку нашей веры и нашей святыни Рерихами, как нам возмущенно заявляют: «Не смейте оскорблять Великое Имя Художника! Он боролся за мир и культуру!».