Евхаристия

В связи с порядком совершения ветхозаветной и пасхальной Вечери может встать также вопрос и о порядке мест, занятых апостолами во время последней трапезы с Господом. Этот вопрос можно было бы и не затрагивать при изложении нашей темы, т. к. он относится больше к библейской истории, чем к литургике, но для полноты картины в описании Вечери он может представить и некоторый интерес. Следует, кроме того, заметить, что скудость данных по этому поводу в новозаветном Откровении не позволяет сказать что-либо определенное по нашему вопросу. Надо ограничиться в целях сохранения строго исторической правды только безусловными указаниями евангелистов, почему все вольные гадания и предположения некоторых писателей следует просто отклонить.

Как уже было указано, полагалось во времена Христа возлежать. Египетский обычай «исхода» вкушать вечерю стоя уже выродился. Возлежание греками заимствовано было у персов. Римляне заимствовали этот обычай у греков. Только критяне вечеряли сидя. [ 44]

Как известно, евангелисты не оставили нам картины старшинства занятых апостолами мест. Однако то, что обычай занимать места в известной последовательности евреями соблюдался, ясно из предложенной Господом притчи об этом (Лк. 14:7-11).

Возлежали на левом локте, чтобы иметь правую руку свободной. Лежали, следовательно, так сказать, «в затылок друг другу». Естественно, что ближе всех к главе фратрии должен был быть самый старший или любимый сродник или ученик. Евангелисты ничего не говорят о рангах на этой трапезе, но из хода повествования можно все же предположить трех учеников, наиболее близких к Спасителю: Иоанн, Петр и Иуда Предатель.

Наиболее для нас авторитетный и исторически верный Лагранж так и предполагает: Иоанн — одесную Господа, Петр скорее всего — одесную Иоанна, Иуда — поблизости от Господа, во главе другого ряда возлежащих учеников и так, чтобы он мог бы легко уйти, никого не беспокоя. Все предположения об остальных местах Лагранж считает просто праздными и тщетными. [ 45]

Приблизительно то же говорит и M. Meschler, подчеркивая, что Иуда должен был быть в непосредственной близости от Спасителя, чтобы Господь мог ему подать кусок, омоченный в солило. [ 46]

Но эта строго научная осторожность серьезных исследователей несвойственна, однако, всем толкователям текста и библеистам.

Все, конечно, исходят из представлений о «триклинии», т. е. системы трех столов, расставленных «покоем» или в виде подковы. Вот например, схема abbé E. Le Camus. [ 47]

Андрей (8) Иоанн (7) Иисус (6)

Петр (9) Иуда (5)

Филипп (10) Симон Зилот (4)

Варфоломей (11) Фаддей (3)

Фома (12) Иаков Алфеев (2)

Матфей (13) Иаков Зеведеев (1)

Иными словами, Спаситель возлежит первым на главном ложе; Петр — первым на втором ложе; Иаков Зеведеев — первым на третьем (младшем) ложе. Иоанн — на персях Господа. Иуда ближе всех к Спасителю на случай каких-либо распоряжений насчет «ковчежца».

Этой же схемы в общем придерживается и E. Bapst. [ 48]

В своей схеме Edersheim [ 49] уточняет только места четырех лиц: Господа, Иоанна, Петра и Иуды, — что, как мы и указывали, более исторично и бесспорно, но сажает он их иначе, чем Камюс, a именно:

8 7 6

9 5

10 4

Иуда 11 3

Иисус 12 2

Иоанн 13 1 Петр

Πο Sepp'y [ 50] порядок был бы таким:

Иисус

Петр Иоанн

Андрей Иаков Зеведеев

Филипп Иаков Алфеев

Варфоломей Симон Зилот

Фома Иуда Алфеев

Матфей Предатель

Тут не ясно, как Спаситель мог бы легко передать кусок Своему предателю.

Евхаристия Апостольского времени

Скудость сведений не позволяет совершенно реконструировать порядка апостольских евхаристических собраний. B этом отношении надо быть чрезвычайно осторожным, чтобы не стилизовать в желательном для себя направлении то, что не договорено писателями новозаветных книг. Надо иметь в виду следующее:

1. Проявившийся сразу после сошествия Святого Духа харизматический порыв в первохристианской общине придал всему строю и быту апостольскому характер экстатичности, расплавленности и исключительной подвижности. Ни о таких записях молитв не могло быть и речи. Сами молитвы, имевшие своим образцом молитвы, произнесенные Спасителем во время Вечери, не были отступлением от привычных благодарений евреев.

2. Эта еврейская традиция сразу же определила характер христианского богослужения. Надо помнить, что с Храмом не было порвано сразу же после основания новозаветной Церкви. Традиции, и храмовая, и синагогальная, поддерживалась. Правда, наряду с этим сразу же вошло в обычай «преломление хлеба по домам». Но для этого κλάσις του άρτου [преломление хлеба] ритуал был более простой, чем чин пасхальной Вечери, совершенной Спасителем. Вечеря совершалась самое большее субботняя, в конце которой по примеру Спасителя присоединялся евхаристический чин. [ 51]

Ясно, что прототипом для апостольской Евхаристии была Вечеря Господня, κυριακόν δεΐπνον (1 Кop. 11:20), [ 52] которая сама была построена по типу еврейской вечери. Следовательно, на апостольскую анафору влияет прежде всего еврейский ритуал. Иерусалимская община повторяла пусть и не ту же пасхальную, но все же еврейскую вечерю. Тут были и Чаша благословения, и Хлеб преломления (1 Кор. 10:16). [ 53] Но из повествования апостола Павла совершенно правильный вывод делает епископ Фрир, [ 54] когда замечает, что апостол имел дело не с одним только иудейским влиянием Иерусалимской общины, но и с обычаями и идеями языческими. Раннее и непосредственное соприкосновение с миром языческим не могло не наложить своего отпечатка на быт и строй богослужебной жизни апостолов. Язычники принесли с собой свой опыт, свои привычки и взгляды. И тут важны два момента:

Церковное жертвоприношение есть противовес жертвоприношениям языческим. B каждом отдельном случае это есть реальное причащение или Богу, или бесам (1 Кор. 10:21) [ 55]

Преломление хлеба рассматривалось, как регулярное богослужение Господнего дня (1 Кор. 11). Благословлялся хлеб, и все причащались. После вечери благословлялась Чаша, и опять-таки все причащались. Слова Спасителя об установлении таинства были существенно важны. Вечеря есть воспоминание смерти Господней. Потому-то слова эти и вошли в состав всех анафор. Потому-то и молитва воспоминания, «анамнезис», так же составляет существенную часть евхаристического канона. Всякое совершение Евхаристии апостолами связано тесно с их чаянием близкой парусии Спасителя.

Евхаристия первых веков соединяет в себе элементы еврейского пасхального или субботнего ритуала с характерными чертами античного культа. Духоносность, пневматичность эллинистических форм приобретает в рамках раннего христианского евхаристического обихода ярко выраженный отпечаток того символического реализма, который все сильнее и сильнее будет развиваться и обосновываться в святоотеческой литературе и позднейшей христианской литургике. Евхаристия переживается первохристианством исключительно конкретно; евхаристическая драма выявляет себя в рамках указанного символизма. B первохристианском быту Евхаристия есть больше действие — doing, done, как замечает Gr. Dix, [ 56] чем слова, чем произнесение слов, saying. За символическим актом, совершаемым теургом, стоят реальное воплощение, страдание и смерть Спасителя. «Анамнезисом» для первых христиан была конкретность, реальность, что-то мистически осязаемое, a совсем не одно только то, что мы подразумеваем, когда говорим или творим в память о смерти какого-нибудь исторического деятеля, поэта или художника. B анамнезисе Христовых Страданий творится само действие Страстей Господних. Поэтому прав Odo Casel, когда говорит, что христианский древний культ был продолжением и облагораживанием духа древности, но никак не отрицанием его. [ 57] Совершение Евхаристии на хлебе и воде (вместо вина) имело, правда, свое историческое подтверждение у так называемых «аквариев» и подало повод к созданию Харнаком целой гипотезы, которую наука неподдерживает и о которой будет сказано несколько ниже.