Слова II. Духовное пробуждение

Я вижу, что часто мы неправильно понимаем слова: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя" и из ложного смирения не говорим: "Помилуй нас", не молимся о других, но лишь о самих себе. Поэтому и люди мирские иногда неправильно понимают нас, монахов, и обижаются, говорят, что мы эгоисты и заботимся лишь о том, чтобы спастись самим. "Помилуй мя" — это для того, чтобы не впасть в гордость. Одна молитва смиренного человека, который верит в то, что он хуже всех, имеет достоинство большее, чем целое всенощное бдение, которое совершается с гордым помыслом. Молясь с гордостью, мы издеваемся над самими собой.

Состояние боевой готовности

Не забывайте о том, что мы переживаем трудные времена, и о том, что необходимо много молитвы. Помните ту великую нужду, которую испытывают сейчас люди, помните о том великом усердии к молитве, которого требует от нас Бог. Молитесь об этом общем безумии, захватившем весь мир, молитесь о том, чтобы Христос пожалел Свое создание, потому что оно приближается к катастрофе. Пусть Он божественным образом вмешается в эту безумную эпоху, которую мы переживаем, потому что мир ведут в смуту, в сумасшествие, в тупик.

Бог призвал нас молиться о мире — мире, у которого столько проблем! Несчастные люди, они не успевают даже перекреститься! Если не будем молиться мы, монахи, то кому мы это оставим? Во время войны солдат находится в состоянии боевой готовности: он уже в сапогах, он только и ждет приказа. В таком же состоянии должен находиться и монах. Эх, если бы мне быть Маккавеем [246]! Я уходил бы в горы, чтобы постоянно молиться о людях.

Молитвою мы должны помочь всему миру, чтобы диавол не мог творить, что ему вздумается. Диавол добился сейчас неких прав. Бог не то чтобы позволяет ему делать все, что захочется, просто Он не хочет нарушать свободу воли. Поэтому нам нужно помочь миру молитвой. Если кому-то больно за то, что царит сейчас в мире, если кто-то молится об этом, то люди получают помощь, и при этом свобода их воли остается ненарушенной. Если Благодатью Божией вы еще немножко преуспеете, то мы предпримем что-то особое в отношении молитвы, поставим это дело как следует. Вы станете "радаром", ведь и происходящее вокруг вынуждает нас к этому. Мы организуем молитвенную бригаду. Вы будете воевать четками. Молитва должна совершаться с болью. Знаете, какой тогда она обладает силой?

Меня очень ранит, когда я вижу монахов, действующих не через Бога, молитвой, а по-человечески — в том, чего трудно достичь по-человечески. Бог может все привести в порядок. Имея правильное духовное делание, можно одной лишь молитвой строить монастыри, снабжать их всем необходимым и помогать всему миру. Не нужно даже работать: только молись. Монаху надо стараться не ломать себе голову над той или иной трудностью независимо от того, относится ли она лично к нему, к ближнему или же к общему состоянию мира. Ему нужно прибегать к молитве и через Бога посылать в мир многие божественные силы. Ведь так или иначе, это и есть дело монаха, и если он этого не понял, то жизнь его не имеет никакого смысла. А поэтому монах должен знать, что каждое его волнение, подталкивающее его к поиску человеческих разрешений в различных затруднениях, мучающее его и доставляющее ему головную боль, происходит от лукавого. Если вы видите, что вас беспокоят вопросы, которые по-человечески разрешить нельзя, если вы не возлагаете их на Бога, то знайте, что это — ухищрение лукавого для того, чтобы вы оставили молитву, посредством которой Бог может послать не просто божественную силу, но многие божественные силы, и подаваемая помощь будет тогда не просто божественной помощью, но Божиим чудом. С той минуты, как мы начинаем волноваться, мы препятствуем вмешательству Бога в происходящее. Мы отдаем предпочтение логике, а не Богу, не Божией воле, предпочитая которую, мы имели бы право на божественную помощь. Диавол, ловко похищая любовь монаха, старается удержать его в мирской любви, в мирском восприятии и мирском служении ближнему, тогда как монах способен действовать в своем монашеском пространстве, он в состоянии работать по своей специальности, специальности "связиста", потому что это и есть то послушание, которое возложил на него Бог. Все же прочее, все, что мы совершаем человеческими стараниями, относится к низшему разряду.

Кроме этого, монаху лучше помогать другим своей молитвой, а не своими словами. Если у него нет сил удержать того, кто делает зло, то пусть он издалека поможет ему молитвой, потому что в противном случае он может повредиться сам. Одна добрая, сердечная молитва обладает силой большей, чем тысячи слов, когда слова не доходят до других. Про меня говорят, что я помогаю людям, которые ко мне приходят. Но своим настоящим приношением миру я считаю те полтора часа, в течение которых читаю Псалтирь. На все остальное я смотрю как на развлечение: придут, несчастные, выговорят мне свою боль, ну, дам им какой-никакой совет. Поэтому я не считаю помощь своим собственным приношением: людям помогает молитва. Если бы я мог отдавать молитве все свое время, то помогал бы миру больше. Предположим, в день я приму двести человек с их страданиями. Но разве в мире страдают всего двести человек? Не встретившись с кем-то одним и [за это время] помолившись обо всем мире, я встречаюсь со всем миром. А поэтому я говорю людям: "Я хочу беседовать с Богом о вас, а не с вами о Боге. Так лучше для вас, но вы меня не понимаете".

Не будем в эти трудные годы нерадиво относиться к молитве. Молитва — это безопасность, молитва — это связь с Богом. Помните, что пишет авва Исаак? "Бог взыщет с нас ответа не за то, что мы не совершали молитву, но за то, что мы не имели связи со Христом, и нас обманул диавол" [247].

Глава вторая. О том, что монастыри — это крепости Церкви [248]

Монах есть маяк, утвержденный на скалах

— Геронда, каково дело монаха?

— Дело монаха — стать сосудом Святаго Духа. Он должен сделать свое сердце таким чутким, как листочек сусального золота. Все делание монаха есть любовь, и в путь свой он тоже выходит от любви к Богу, которая заключает в себе и любовь к ближнему. Монах размышляет о несчастье человечества, его сердце уязвляется болью, и он непрестанно сердечно молится о мире. Так монах милует мир молитвой. Есть монахи, помогающие людям больше, чем мог бы помочь им весь мир. К примеру, человек мирской помогает бедняку килограммом риса и парой апельсинов, да и те часто дает лишь для того, чтобы его увидели другие, которых он сам при этом еще и осуждает за скупость. Но монах творит молитву и ею, в молчании, шлет целые тонны помощи своим ближним.

Монах не намечает собственной программы действий, не составляет мирских проектов миссионерской работы, он идет вперед без всякого собственного плана, и добрый Бог включает его в Свой божественный план, а если это понадобится, то Он ведомым Ему способом может послать его и на апостольский подвиг. Бог не требует от монахов, чтобы они выходили в мир и водили людей за ручку. Он хочет, чтобы монахи опытом своей личности давали людям свет и таким образом руководствовали их к вечной жизни. То есть служение монаха не в том, чтобы помогать миру, находясь в миру. Монах уходит далеко от мира не потому, что он ненавидит мир, но потому, что он любит его. Живя вдали от мира, монах своею молитвой поможет ему в том, в чем нельзя помочь по-человечески, но одним лишь божественным вмешательством. Поэтому монах должен находиться в постоянной связи с Богом, принимать от Него сигналы и указывать людям путь к Нему.

Я долгое время не мог понять, как оправдывают католики некоторые вещи. Но вот недавно ко мне в каливу зашли два католика-архитектора из Рима, и мое недоумение разрешилось. Что такое Православие, они не понимали, но настроены были по-доброму. "Почему, — спросили они меня, — монахи сидят здесь? Почему они не идут в мир на общественное служение?" — "А разве, — ответил я, — маяки не должны стоять на скалах? Что, прикажете им переехать в города и подключиться к работе уличных фонарей? У маяков свое служение, у фонарей свое". Монах — это не лампочка, которая висит над городским тротуаром и светит пешеходам, чтобы те не спотыкались. Монах есть далекий маяк, утвержденный высоко на скалах и своим сиянием освещающий моря и океаны для того, чтобы корабли шли верным путем и достигали Бога — пункта своего назначения.