На пути в Эммаус. Надежда во времена неопределенности

2. Христиане на пути в Эммаус

В предыдущей главе я попытался показать, что библейская история о событиях на дороге в Эммаус нередко находит отклик среди людей, не являющихся христианами, и именно поэтому нам, христианам, следует извлечь из нее ряд фундаментально важных принципов, которые должны сформировать сущность и практику нашего общения с людьми в рамках светской культуры. К этому мы вернемся чуть позже. Сейчас же мне хотелось бы подумать еще об одном значимом факте: о том, что современные западные христиане сами сталкиваются с кризисом веры, и нередко от них тоже можно услышать слова «А мы?то было надеялись!»

Иными словами, нынешний контекст не позволяет христианам предлагать неверующим ответы на современные дилеммы, ведя себя так, будто у них самих нет никаких вопросов и сомнений. Напротив, оказавшись в такой исторической ситуации, когда унаследованные ими аксиомы и убеждения выглядят шаткими и ненадежными, христиане получили возможность вести с неверующими подлинный диалог — как раз такой, о каком просил писатель–гуманист Альбер Камю. Теперь христиане уже не вступают в этот диалог с позиции незыблемой силы и безоблачной уверенности; у них тоже есть свои обиды, разочарования и неразрешенные дилеммы. Когда это открыто признается, возникает возможность подлинного товарищества, и мы оказываемся в точно такой же ситуации, как двое учеников на дороге в Эммаус, которые шли и «разговаривали между собою о всех сих событиях» в свете уходящего дня.

Кризис христианства

На первый взгляд, когда в культуре распространяется ощущение всеобщего кризиса, христианам предоставляется блестящая возможность обратиться к людям со словом прощения, исцеления, надежды и жизни. В прошлом в подобные моменты социально–культурного кризиса христианское Евангелие имело в недомогающем обществе такой резонанс, что в результате возникали движения духовного пробуждения, приводившие к массовому покаянию людей. И хотя некоторые христиане считают, что мы стоим на пороге такого же пробуждения, факты говорят о том, что вера, более тысячи лет служившая основанием западного общества, утратила сколько?нибудь значимый контакт с культурой современного мира.

Я пишу эти строки, находясь в Глазго, одном из первых крупных городов, возникших во время индустриальной революции. Глядя в окно, я вижу среди домов шпили и купола: на урбанизацию викторианское христианство отреагировало массовым строительством церквей. Сегодня эти здания уже не являются признаками активной духовной жизни или пророческой веры; скорее, они свидетельствуют об упадке веры в городе. Открывая окно, я слышу постоянный гул машин с центрального шоссе, делящего город пополам и соединяющего Глазго со вторым крупным городом Шотландии Эдинбургом. В нескольких милях от моего дома, на холме рядом с шоссе, притулилась церковь, возле которой уже несколько месяцев красуется плакат, призывая тысячи проезжающих мимо людей: «Спасем исторический памятник!» Вряд ли организаторы этой реставрационной кампании осознают двойную и весьма печальную иронию своего лозунга: когда?то живая церковь теперь стала просто памятником и сама взывает к миру о спасении [16].

Это может послужить живой притчей, отражающей состояние западного христианства. Одно недавнее исследование показывает, что утечку прихожан в английских церквях можно сравнить с «кровотечением от лопнувшей артерии». То же самое исследование предупреждает нас о том, что привычные нам формы христианских институтов «вымрут уже в следующем поколении» [17]. Как же это произошло? Как могло случиться, что христианство, некогда мощная сила, формировавшая культуру стран и континентов, так резко потеряло в численности и оказалось на обочине общества в социальном и культурном плане?

Давайте на минуту вернемся к приведенной выше иллюстрации. Если я поеду по шоссе дальше, мимо церкви, умоляющей светское общество спасти ее стены, то вскоре окажусь в Эдинбурге. Именно там, около ста лет назад, проходила первая экуменическая миссионерская конференция современности. Она проходила в духе надежды и оптимизма, что отражалось в ее триумфалистском лозунге: «Евангелизация всего мира — в нынешнем поколении». Конференция «Эдинбург-1910» олицетворяла подъем западного миссионерского оптимизма, и христиане, убежденные в превосходстве своей цивилизации, «были опьянены верной победой» [18]. Они делили мир на четкие категории: «христианский» — «нехристианский», «евангелизированный» — «неевангелизированный», и были уверены, что, имея под ногами крепкое христианское основание, они стоят на пороге золотого века, когда технические, экономические и научные ресурсы, доступные внутри «христианской цивилизации», практически гарантируют им быстрое завоевание наций и народов.

Одной из ключевых фигур Эдинбургской конференции был Дж. X. Олдэм. В последующие годы, когда мечты о всемирном успехе миссионерского движения отошли на задний план перед кошмарами кровавых войн, опустошивших Европу, Джо Олдэм, размышляя об уроках своего времени, пришел к выводу, что видение миссионерского успеха, вдохновившее Эдинбургскую конференцию, было глубоко ошибочным. В его словах прослеживается подлинно пророческая проницательность:

Джо Олдэм осознал, что христианство, приближенное к своим изначальным корням, должно иметь куда более критическое взаимодействие с культурой Запада, чем это было в XIX веке, и в этом случае оно неизбежно окажется уже не в центре этой культуры, а на новой и незнакомой территории — на обочине общества. Заново открывая для себя пророческое отношение к своей собственной культуре, христиане увидят, как постепенно оживает язык утраты и страдания, которым пронизан Новый Завет. Согласно его биографу, война убедила Дж. Олдэма в том, что понятие «христианской нации» несостоятельно, и хотя западное христианство продолжало посылать миссионеров по всему миру, оно «практически утратило доверие и нравственный авторитет, необходимые для этого предприятия» [20].

Понадобилось почти сто лет, чтобы эти выводы были признаны верными в плане того, как христиане должны взаимодействовать с современной западной культурой. На протяжении всего XX века большинство верующих в Европе и Северной Америке продолжали думать, что их культура вполне совместима с Евангелием, а потому является вполне благоприятной средой для следования за Христом. «Страдающая церковь» была где?то далеко, в Восточной Европе или в Китае, где властвовали нечестивые, безбожные политические системы; для христиан Великобритании или США евангельские слова о страдании и цене следования за Христом почти не имели практического значения. Более того, серьезное социологическое исследование американских церквей, проведенное в середине XX века, показало, что членство в церкви не требовало от людей принятия каких?то иных ценностей, идущих вразрез с доминантными ценностями всего общества, но, скорее, придавало «общепринятым ценностям усиленный и четко выраженный религиозный характер» [21]. Иными словами, в XX веке верующие продолжали думать, что их культура остается, в основе своей, «христианской»; факты, противоречащие этому убеждению, объяснялись изнутри господствующей парадигмы, и все утешались мыслью, что еще одно евангелизационное усилие или еще одно будущее «пробуждение» — и дела в церквях снова пойдут на лад. Реальность же была совсем иной, поскольку, получив «религиозную прививку», подавляющее большинство тогдашних прихожан «фактически потеряли всякую восприимчивость к реальному контакту с Евангелием» [22].