Книга о коране, его происхождении и мифологии

Впрочем, это категоричное заключение не касалось старого приема, восходящего, вероятно, к шаманским культам и не раз использовавшегося и теми, кто выступал как пророк. Речь идет о закутывании, завертывании в одежду, что вызывалось, по-видимому, кризисным психическим состоянием, назреванием проповеднического экстаза, понятными людям того времени. Коран о подобном состоянии говорит в сурах 73 и 74 приподнято, но рассудительно, как о чем-то само собою разумеющемся в пророческой практике. В начале суры 74 - "Завернувшийся", которая мусульманскими традиционалистами и европейскими исследователями считается одной из старейших, читаем: "О завернувшийся! Встань и увещевай! и господа твоего возвеличивай! и одежды твои очисть! И скверны беги!" (К., 74:1-5).

Как не вспомнить здесь слова Ф. Энгельса о том, "раз возникнув, религия всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованный от прежних времен, так как во всех вообще областях идеологии традиция является великой консервативной силой"[Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 315-316.].

Период пророческих выступлений в Аравии, как следует из Корана и позднейших арабских преданий - Сунны, являлся временем острой социальной борьбы. Ее осложняли углубившиеся социальные противоречия, когда наряду с родо-племенной знатью, ростовщиками и богатым жречеством появились саълуки - люди, лишенные средств производства, бедняки, обремененные долгами. А в домашнем хозяйстве, скотоводстве, на оросительных работах и как воины, охранявшие торговые караваны, использовались рабы, ввозившиеся из Африки. He утихали и стычки кочевников и оседлых, раздоры между ремесленниками и торговцами, земледельцами и скотоводами, да и неоднократные вторжения чужеземцев со стороны Ирана, Византии и их сателлитов.

Зревший среди арабов протест против господства старых общественных устоев, которые сковывали развитие производительных сил, а также против угрозы нашествия чужеземцев (она с новой силой ощутилась в начале VII века, когда полчища Ирана обрушились на прилегающие к Аравии области Византии) был побудительной причиной новых идейных течений у арабов. В соответствии с условиями времени они приняли характер религиозных монотеистических учений, то есть были связаны с уже известной нам проповедью ханифов.

Насколько удается установить на основе Корана, древнеарабской поэзии и других источников, в проповедях пророков и прорицателей, выражавших думы и чаяния широких слоев, едва ли не главным было осуждение раздоров и военных нападений, стычек, обещание людям спокойной и обеспеченной жизни. У древнеарабского поэта Зухайра (предположительно 530-628) в знаменитой касыде[Касыда (касида; по-арабски "целеустремленная") - своеобразная ода, имеющая обязательную вступительную часть (насиб), сюжет которой обычно непосредственно не связан с ее основным содержанием. Касыда, в отличие от оды, может быть направлена не только к возвеличению, но и к уничижению рода, племени или отдельного лица, которому посвящена, то есть может выполнять роль сатиры - хаджвия. О популярности этого жанра среди арабов говорит легенда, по которой десять лучших касыд были отобраны и, красиво написанные, подвешены в Каабе. Жанр касыды известен также в тюрко- и ираноязычной поэзии.], которая, согласно легенде, была начертана золотом на дорогой материи и вывешена в мекканской Каабе, о войнах говорилось:

Война, словно лютый зверь, выходит на промысел,

Добычу почуявши, ее сторожит в кустах.

Как жернов, тела людей в муку истолчет она

И злобную ненависть посеет у них в сердцах.

(Перевод А. Долининой)

Вместе с тем поэт предостерегал как от беспечности, так и от крайней, необоснованной подозрительности:

Удара не жди, а сам скорей наноси удар,

Свои защищай колодцы смело с мечом в руках.

Не чтишь ты себя - не станут люди другие чтить,

А если к чужим идешь - врагов видишь ты в друзьях.

Эти мотивы не были случайны, они волновали многих. И лишь приняв их во внимание, можно понять сообщавшиеся пророками "откровения" с обещанием близких перемен в жизни арабов. Пророки говорили о приближении "вести", когда грядет "час", после которого все невзгоды арабов прекратятся. Успокаивая, Коран не раз сообщает, что этот час непременно наступит (15:85; 20:15). Из Корана же видно, как такие проповеди вызывали вопросы: "Когда он наступит?" (79:42), "К какому времени он приурочен?" (7:186). Спорили о том, когда придет этот "час" или "день" и "весть" о нем: "О чем расспрашивают они друг друга? О великой вести, о которой они между собой разногласят? Действительно, скоро они узнают ее; да, действительно, скоро узнают" (78:1-5). Но так как, несмотря на такие заверения, "час" не наступал, а жизнь была все так же тяжела, беспокоившихся стали успокаивать: "Поведенное богом наступит: не просите, чтобы оно ускорилось" (16:1). "Всему есть определенная пора" (20:129). "Следуй же за тем, что внушается тебе, и терпи, пока Аллах не рассудит: ведь он - лучший из судящих!" (К., 10:109) и т. п.

Такие проповеди пророков, полные призывов к терпению, конечно, не звали людей бороться за лучшую долю, а, напротив, могли лишь отвлекать их от борьбы, обезоруживать. Но в обещаниях пророков были и доводы, отражавшие настроения масс и поэтому получавшие широкое распространение, особенно в Мекке, Йасрибе и таких земледельческих областях, как Йемама, где было много иноверцев и где население страдало от междоусобиц разных родов и племен. В Йемаме глава племени бану-ханифа находился в вассальной зависимости от сасанидского Ирана, хотя и принял христианство. Жившие в йасрибе и часто враждовавшие между собой племена аус и хазрадж одно время платили дань тому же Ирану и испытывали гнет со стороны племен иудеев бану-курейза и бану-надир, с помощью которых правившая иранская династия Сасанидов пыталась осуществлять свое господство. Среди иудеев Аравии в то время получили широкую известность мессианские идеи, ожидание прихода мессии.

Весьма характерно также, что даже, рисуя фантастические картины наступления "последнего часа" (вроде: "Когда солнце обовьется мраком, когда звезды померкнут, когда горы с мест своих сдвинутся... когда звери столпятся, когда моря закипят... когда небо, как покров, снимется, когда ад разгорится и когда рай приблизится", 81:1-3, 5-6, 11-13), Коран находил слова для осуждения обычаев первобытнообщинного строя, пришедших в противоречие с развитием общества. В приведенной тираде критике подвергнут жестокий обычай закапывания новорожденных, если первый ребенок в семье - девочка. Там сказано: "...когда похороненная живою будет спрошена: за какой грех она убита?" (81:8-9).

Безусловно, такие проповеди не могли иметь одинакового и одновременного успеха среди всех слоев населения. Правящие круги курейшитов и жречество не скрывали своего отрицательного отношения к подобным проповедям. И неудивительно, что, как следует даже из сравнительно скупых преданий и легенд о жизни Мухаммеда в Мекке, пророк должен был проявлять там немало осмотрительности и постоянного такта. Своих потенциальных противников или соперников ему приходилось усматривать здесь не только среди курейшитской знати и жречества кахинов, поддерживавших культ доисламской многобожной Каабы, но также в лице популярных проповедников, близких к ханифам. Беспокоил его и возросший авторитет среди курейшитов и близких им родов и племен поэтов и чтецов-декламаторов - ша'иров и рави, которые выступали на устраивавшихся близ Мекки ярмарках. Не случайно поэты оказались заклейменными в Коране.

"Не сообщить ли мне вам, на кого нисходят сатаны (шайтаны. Л.К.)? - читаем в 26-й суре Корана, носящей название "Поэты". Нисходят они на всякого лжеца, грешника. Они извергают подслушанное, но большинство их лжецы. И поэты - за ними следуют заблудшие. Разве ты не видишь, что они по всем долинам бродят и что они говорят то, чего не делают..." (К., 26:221-226). Исключение допущено лишь для тех, кто уже успел принять сторону проповедников ислама: "...кроме тех, добавлено, - которые уверовали и творили добрые дела и поминали Аллаха много" (К., 26:227).