У Троицы окрыленные

Покажу тебе, мое милое чадо, еще один светлый луч добродетели в жизни отца Пахомия. Иеромонах Пахомий как зеницу ока хранил целомудрие своего тела и своей души. Он не допускал и помысла скверного до своего сердца, гнал от себя всякую блудную и грязную мысль. Он хорошо знал, что блудная мысль подобна грязной свинье. Если грязная свинья прорвется в двери и вбежит в чистую комнату, то ее не вдруг выгонишь оттуда. Она будет бегать из угла в угол, пачкать чистый пол, вопить по-свински, а обратно в двери не захочет выбежать. Все испачкает в комнате, перевернет, разобьет посуду, кое-что поломает, поколет, и чего только она, эта свинья грязная, не наделает в чистой комнате! Хаос, грязь, беспорядок! И все оттого, что хозяин просмотрел, прозевал, и свинья проскочила в двери. Если бы он задержал свинью сразу в дверях, отогнал бы ее хорошей палкой подальше, комната была бы чистой. А если уж прозевал или просто сказал: «Ну, ладно, пусть пройдет, она плохого ничего не сделает», — вот тут- то он и ошибется сильно. Свинья — пусть она будет самая тихая, спокойная, будто кроткая, — всегда свое грязное дело сделает.

Вот так же, мой милый друг, и грязный блудный помысел. Если бы ты бодрствовала и не впустила его в двери сердца своего, то он бы не забрался к тебе в душу, не осквернил бы ее чистоту. А раз ты живешь невнимательно и не следишь, кто лезет в двери твоего сердца, в ум твой — хороший или плохой помысел, — то вот так и получается. Нечистый помысел заходит в ум (двери сердца), а ты его не останавливаешь. Он лезет дальше, в сердце твое, и начинает все осквернять, пачкать. Ты хватишься — и давай с молитвой гнать помысел нечистый из сердца, да не тут-то было! Он уворачивается, бегает туда и сюда. Вот тогда и мучишься, пока не заплачешь и слезами и воплем к Богу не избавишься от мерзкой блудной нечистоты.

Даже если с помощью Божией и прогонишь нечистоту из сердца, то после долго остается какое-то нехорошее чувство. Точно так и после свиньи остается плохой запах в комнате.

О мой милый друг, стой, стой неустанно у дверей своего сердца, храни ум и не давай грязной мысли пролезть в душу. И святые наши богоносные отцы учат этому, и Слово Божие к этому нас призывает. Особенно страшно, когда человек скверной мыслию услаждается, т. е. удерживает эту мысль, она ему нравится, доставляет какую-то сладость, удовольствие его сердцу. Это уже страшный грех, который ведет к смерти души. Как яд прислащен, чтобы обмануть человека, и когда он выпьет этот яд, то немедленно умирает, — так и блудная страсть: она доставляет человеку плотскую сладость, но потом приносит душе смерть (читай «Лествицу» прп. Иоанна Лествичника).

Чтобы избавиться от блудной страсти, следует чаще исповедоваться духовнику. Да не стыдиться, не запираться и не скрывать того змия, который хочет свить себе гнездо в твоем сердце, а поплакать и рассказать батюшке все, как Самому Богу. И чем чаще будешь так исповедоваться, тем быстрее враг отстанет от тебя. А мы вот стыдимся говорить о блудной страсти на исповеди. Это самое страшное дело. Это бесовский стыд, гибельный. А чего бы бояться-то да стыдиться-то? Ведь батюшка свой, он тебя не просмеет, тем более не прогонит тебя за это, а, наоборот, за твою искренность будет больше тебя любить, больше за тебя молиться.

Да, для молодых девиц, юношей самое мучительное откровение на исповеди — это в блудных помыслах или блудных делах. Это самое страшное для них. Но ведь и самое спасительное! Ведь если ты, девушка или юноша, не откроешь своевременно своих помыслов, то они заразят всю твою душу.

Вот у тебя на руке неожиданно появилась злокачественная опухоль. Если ты своевременно не покажешь ее врачу и с болью и кровью не удалишь — она разовьется и заразит все тело, и ты умрешь. Так и всякий грех, и особенно блудный.

Покаяние и смирение — самое страшное оружие против змия — блуда. Пишу я об этом, мой милый друг, для того, чтобы тебе запомнить, что нечистый не войдет в жизнь вечную. А я очень хочу, чтобы ты был участником этой вечной радости, чтобы тебе иметь удел со святыми и чистыми ангелами и святыми людьми.

Очень я этого хочу и об этом молю Господа. И знаю хорошо, что этот грех — нечистота — в наше время особенно силен. Он, как дракон ужасный, обвил своим гнусным телом всю молодежь, всю вселенную, всех людей.

В Страну лучей, к вечной жизни и Горнему Иерусалиму устремлялся иеромонах Пахомий. Он знал, что доступна эта вечная жизнь только для смиренных и чистых сердцем, душой и телом.

И если тебя, моя милая душа, неослабно обуревают волны блудных страстей, если они рвутся и заливают твой малый челн, если ты изнемогаешь с ними в борьбе, — не унывай, тем более не отчаивайся. Есть еще спасение и для тебя…

Вот апостолы плывут по бурному морю. Волны заливают их лодку. Гребцы борются с волнами, противятся им. Они употребляют все свое искусство моряков, но улучшения нет — близится гибель. Когда же апостолы поняли, какие они беспомощные, какие они слабые в этой борьбе, и что морское искусство не приносит им спасения и они все равно гибнут, — они обратились к Иисусу Христу: «Господи, — взмолились они, — неужели Тебе нужды нет? Ведь мы погибаем!» Иисус встал (пока они Его не просили, Он не проявлял Себя, спал), запретил ветру, и на море сделалась тишина. А потом, обращаясь к апостолам, сказал: «Маловерные, где ваша вера?»

Не справишься с помыслами — блудными, хульными, суетными, всякими-всякими, — не надейся на свои силы, а смирись и скажи: «Господи мой, Господи, Ты уж Сам утиши бурю в моей душе. А я совсем-совсем слабая и немощная, а буря-то жестокая… Вручаю всю себя Тебе…»

Отец Пахомий по каким-то причинам должен был покинуть Святую Лавру Преподобного Сергия и выехать на приходскую службу. Не без боли в сердце он расстался со святой обителью. И расстался… навсегда.

Помню, как он в последний раз прощался с любимой им братией в Трапезе, после обеда. Выйдя на середину, он сквозь слезы сказал собравшейся братии: «Простите меня, отцы и братья мои милые, если чем вас обидел, оскорбил, укорил. Не поминайте меня лихом и не забывайте в своих молитвах», — и сам повалился в ноги.

Потом слышно было, что отец Пахомий служит где-то около Москвы, что народ его уважает, любит. Он и там оставался монахом и верным пастырем словесных овец. Сам стремясь постоянно ввысь, к вечной жизни, в Страну вечных лучей и негасимых сияний, он и других вел туда же. Он нисколько не изменился на приходе. Будучи хорошим монахом в монастыре, он таким же остался и в миру: тихим, скромным, целеустремленным, целомудренным, молитвенным.

Как часто мы оправдываем себя условиями жизни! «О, если бы я жила в монастыре где-нибудь, — как и ты говоришь, дитя мое, — то тогда бы спасалась по-настоящему. А то живу в миру, да на мирской службе, среди стольких соблазнов, искушений! Возможно ли тут спасаться, да и спасусь ли вообще?» Так вот мы и говорим. Так себя и выгораживаем.

Конечно, в миру гораздо труднее спасаться, да еще в современном мире. О Господи, да ведь Ты все это видишь и знаешь. Знаешь и… снова нам говоришь: «Маловерные, ну где же ваша вера?..» С твердой верой, где бы мы только ни были — в море ли, в океане ли, в самой ли геенне — не погибнем. А если вера слабая или совсем пропала (буря жизни выдула незаметно), тогда что? Опять, как апостолы, взывать: «Господи, умножь в нас веру…» (Лк. 17, 5). Молиться, просить — и непременно будет.

В одно зимнее утро 1960 г. захожу в Трапезную церковь. Служат раннюю Литургию. На солею выходит, как обычно, иеродиакон и провозглашает ектении: «…Еще молимся о упокоении души усопшего раба Божия новопреставленного иеромонаха Пахомия…» Боже Ты мой, да какая же это жизнь наша земная?.. Почти в расцвете сил, шестидесяти лет! Крепкий, сильный, деятельный…

Так мы похоронили нашего бывшего брата по обители иеромонаха Пахомия. И нет его могилки около нас. Где-то она на сельских кладбищах, но иноческая душа его всегда с нами, в нашей родной святой обители. Здесь он «окрылился» в мужа совершенна. Здесь достиг определенной высоты нравственной жизни. Отсюда Преподобный Сергий отправил его на новое послушание в мир, где отец Пахомий и довершил свой жизненный путь.