Христианские древности: Введение в сравнительное изучение

Впервые на том, что научно установленные даты должны предварять попытки интерпретации, а не наоборот, решился настаивать Пауль Штайгер в ответе Дж. Вильперту о соотношении археологии и веры при натурном исследовании древностей. Штайгер возражал против датировки памятников искусства на основе стилевого сопоставления или с помощью датированных надписей, обнаруженных неподалеку, — например, на том же уровне катакомб. Скоро стало ясно, что без точных датировок изучать историческое развитие — просто бессмыслица.

Контекстуально интерпретация римской школы уязвима еще более, чем хронологически. Уже в 1880 г. Виктор Шультце подчеркивал необходимость истолкования древних изображений с позиций реального контекста (вещественного, архитектурного и др.), в который они включены, а не с позиций норм патристики или догматики. Но на римскую щколу это оказывало мало влияния.⁹

Пока римская школа изучала и представляла коллегам древности в свете письменных памятников церковной традиции, в протестантских странах (прежде всего в Германии) разрабатывали метод интерпретации, который можно назвать контекстуальным. У его истока стояли Ганс Литцманн и Франц Йозеф Дэльгер. Основанная ими в Бонне исследовательская группа стремилась изучать древности раннего христианства в свете общей культуры Средиземноморья. Предлагались и другие новые подходы, позволявшие использовать христианские древности как материал для реконструкции «народной религии» (Volkreligion) в общем контексте с иными «народными религиями»; многие ученые искали религиозно-исторический контекст для символов раннего христианства в искусстве иудаизма (Dolger, 1928; Suhling, 1930; Judge, 1960, 4-14). «Боннская группа», предложившая изучать материалы раннего христианства в общем культурном контексте, скоро заняла ведущее место в области научной интерпретации, и в тридцатые-сороковые годы путы догм ослабли. Преемник Дэльгера Теодор Клаузер еще больше сплотил группу, проделавшую огромную работу для подготовки к публикации знаменитого Reallexicon а и ежегодника «Jahrbuch fur Antike und Christentum».

«Классическая археология versus христианской»

Сейчас, в самом конце XX в., конфессиональный подход к христианским древностям уже не имеет былого влияния. Не является «разграничительной линией» и методика («христианские археологи» заимствовали и постарались усвоить все богатство аналитико-интерпретационных методов, накопленных специалистами по древневосточным и античным древностям). Но напряженность в отношениях «античников» и «теологов» все еще сохраняется; можно сказать, что они унаследовали старую тяжбу: «классическая археология против христианской».

До известной степени это результат воспоминаний об использовании археологии «апологетами», прежде всего католиками. Действительно, всего каких-нибудь полстолетия назад «христианские археологи» вынуждены были исходить из презумпции глубокого, трагического и даже непреодолимого различия между языческим и христианским мирами. Вторая важная причина конфликта коренится в самом распределении материала и, так сказать, внутреннем строении системы исторического знания. Период с конца III до конца VI — нач. VII в. оказался в этой системе как бы «ничьей землей» — «финальные» и пост-античные века бы-, ли слишком поздними для историков-классиков и слишком ранними для Историков-медиевистов. «Античники», к сожалению, долго исходили из некоторых профессиональных предрассудков. К ним можно отнести представление об эпохе упадка античного мира, наступившей с победой христианства, и традиционное для многих нежелание продолжать исследования эпох, следующих за правлением Диоклетиана Кроме того, сказывалась «избирательность» археологии, сохранявшаяся примерно до второй трети XX в.: тогда предпочитали исследовать погребения и невольно останавливались, достигая христианской эпохи, некрополи которой требовали принципиально иного подхода и не содержали привычного для античности богатого материала.

Объединяющей почвой стали результаты практических исследований. Оказалось, что за пределами церковных участков, в рамках хотя бы небольшого «бытового пространства» города или деревни, оба мира, языческий и христианский, тесно переплетены, как в росписях катакомб, где сцены Ветхого и Нового Заветов помещены рядом с Гераклом, поражающим чудовищ.

Хронологической гранью, за которой началось быстрое преодоление разрыва, как и в случае с «конфессиональной дискуссией», было начало 1970-х гг. Именно с этого момента заработала масса новых и возобновился ряд когда-то оборванных проектов полевых исследований на памятниках переходного периода от Восточного Средиземноморья до Британии. Стимулирующее воздействие на преодоление провала «темных веков» оказали работы историков и филологов, обратившихся наконец к раннехристианскому и раннесредневековому наследию, прежде всего научная деятельность такого выдающегося ученого, как Питер Браун, книги которого («Мир поздней античности» и «Культ святых») и сейчас остаются одним из оснований «нового подхода». (Brown, 1971; Brown, 1981). Крупнейшим шагом в исследовании «потерянного звена» истории стала организация общеевропейской' исследовательской программы «Изменения в Римском мире. 400–900 гг.» (European Science Foundation, 1993–1997).¹⁰

Эти исследования, независимо от «классической» или «теологической» позиции руководителей проектов, совершенно по-другому осветили взаимоотношения «старых» и «новых» религий, включая конфликт между ранним исламом и византийским христианством. Вопреки мнению Эдуарда Гиббона, в христианской церкви (как восточных, так и западных провинций Рима) теперь видят важнейшее передаточное звено, обеспечившее непрерывность и преемственность перехода от поздней античности к раннему средневековью. Некоторые историки даже полагают, что рождение христианской культуры позволило отсрочить упадок империи, помогло продлить ее существование и обеспечило сохранение римского наследия на территории «субримских» государств Запада вплоть до VII в., а также распространение древних культурных традиций далеко за пределы их первоначальных ареалов. Впитывая и преобразуя культуру, унаследованную от Греции и Рима, христианская культура сформировала решающее звено цепи, связавшей античное прошлое со средневековым будущим. (Herrin, 1987; Wiseman, 1997; TRW).

Мы видим, что сегодня христианская археология в целом стремится отойти от методов старой римской школы. Однако рецидивы «конфессиональной методики» встречаются и на протяжении второй половины XX в. В гл. I говорилось, например, о «гипотезе Багатти-Теста». Не менее ярким примером может служить интерпретация одного из важных открытий середины столетия — сооружений II–IV вв. под базиликой св. Петра в Риме.

Что скрыто под базиликой святого Петра?

«Мне одной выпало заполнить белые пятна. Так, я опознала имя Петр как на стене «G» (перпендикулярной Красной Стене), так и в мавзолее некрополя (мавзолей Валерии). Я полностью расшифровала граффити на стене «G», которое оказалось выдающимся образцом загадочной криптографии и чудесной страницей христианской духовности (равно как и другие многочисленные призывы к Христу, Петру и Марии). Я обнаружила и идентифицировала сохранившиеся мощи Петра, которые благодаря стечению странных, но объяснимых обстоятельств успешно ускользнули от внимания археологов 1940-49-х гг., и показала, что они были перенесены из могилы под «трофеем Гая». в специально подготовленное место упокоения внутри стены «G». (Цит. по: Frend, 1996).

Эта не очень понятная пока читателю цитата, похожая на победную реляцию какого-нибудь древневосточного владыки, принадлежит итальянскому ученому Маргарите Гвардуччи. Она заимствована из «Энциклопедии ранней церкви» и относится к заключительному этапу изучения так называемого «трофея Гая» в Риме.¹¹ Открытие этого памятника, конечно, принадлежит к числу серьезнейших в истории христианских древностей, хотя и несколько испорчено одним из последних приступов «конфессионального подхода». История его поучительна.