Великая Церковь в пленении

Славянские православные Церкви представляли большую проблему. Турецкому правительству обычно было удобно, чтобы они были подчинены Константинополю, хотя они сохраняли свое славянское богослужение и обычаи. Но по временам турецкие министры, занимающиеся балканскими делами, были вынуждены увеличивать их автономию. До XVIII в. патриархат не имел определенной твердой власти над ними, и до тех пор он должен был бороться с возрастающим национализмом. Русская церковь была в особом положении. Она смотрела на Константинополь с большим и более искренним уважением, чем балканские Церкви. Но Россия была далеко и пользовалась самостоятельностью. Было немыслимо, чтобы русский правитель позволил своей Церкви быть реально зависимой от иерарха, который был слугой иноверного султана. [268]

Структура иерархии внутри патриархата оставалась той же, что и в византийское время; существовали викарные архиепископы, подчиняющиеся непосредственно патриарху, но обычно были митрополии, зависимые от патриарха, и епископы, подчиненные митрополиту. Как и в византийские времена, епископы избирались священниками епархии, митрополит — епископами, а выборы утверждались патриархатом. Подобно византийским временам, нужно было получить одобрение светских властей. Представления теперь делались через патриархат Высокой Порте; султан издавал документ, известный как берат,которым избранный кандидат официально назначался на свою кафедру. В случае с епископами эти бераты обычно были простыми документами, которые только объявляли факт избрания; но бераты, которыми назначались патриархи и в некоторых случаях митрополиты, могли содержать не только подтверждение определенных прав престола, но и дополнительные привилегии или гарантии со стороны светских властей защищать права престола. Например, берат, выданный одному из Александрийских патриархов в XVIII в., обещает помощь против римско–католической пропаганды в провинции. Такие бераты являются определенным историческим свидетельством. К сожалению, их сохранилось немного. Самый ранний из сохранившихся, который может быть датирован, назначает Ларисского митрополита в 1604 г. Нельзя утверждать определенно, что берат обладал такой же преобладающей и долговечной силой, как султанский фирман. Возможно, что права и привилегии, которые упоминаются в нем, относились только ad personam,а каждому вновь назначаемому кандидату должен был быть выдан новый берат. Но иерарху давались те же самые привилегии, что и его предшественнику, поскольку он мог основываться на берате, в котором они перечислялись. [269]

В целом, по крайней мере теоретически, Константинопольская Православная церковь пережила удар османского завоевания лучше, чем можно было ожидать. Христианам не давалась возможность забыть, что они находятся под игом. Они не могли строить новые церкви без специального разрешения, которое давалось с трудом, за исключением тех случаев, когда предполагаемое место строительства находилось в чисто христианской местности. Разрешение нужно было получать и на восстановление церквей; ни одна церковь не могла стоять вблизи мусульманских святынь. Христиане должны были носить одежду, отличающуюся от мусульманской. За исключением патриарха, ни один из них не мог ездить верхом. Никто из христиан официально не имел права служить в войске, хотя на деле их иногда насильно привлекали кслужбе во флоте, а в христианских районах были образованы местные христианские отряды, известные как арматолы. Христианские семьи должны были поставлять насильственную дань из своих сыновей, которые обращались в ислам и включались в отряды янычар. Христианин, однажды обращенный в ислам, даже если он был ребенком или пленником, приговаривался к смертной казни в случае, если он возвращался к своей прежней вере. Каждое судебное дело, касающееся одновременно христианина и мусульманина, слушалось в мусульманском суде согласно Корану; немного было мусульманских судей, которые были готовы вынести решение в пользу иноверца. Наконец, все права и привилегии христиан зависели от благоволения султана. Даже фирманы, подписанные султанами, хотя было принято, чтобы они основывались на изданных ранее, могли игнорироваться. Придворные юристы могли объявить, что он противоречит мусульманскому закону и потому становится недействительным. [270]

Несмотря на все это, несмотря на разрушение и бедность, которыми сопровождалось падение Константинополя, православный милетполучил конституцию, которая давала ему возможность не только существовать, но и преумножать свое материальное благосостояние. Греки выиграли от возрождения города, которое последовало за его завоеванием. На момент падения Константинополя его греческое население насчитывало не более 50 ООО человек. Несколько тысяч погибло во время осады и штурма, несколько тысяч было взято в плен. Но султан–завоеватель не только оставил грекам несколько кварталов, но и поощрял иммиграцию греков в город. Иногда иммиграция была насильственной. Все богатые жители Трапезунда были переселены в Константинополь. Другие были переселены из Адрианополя, третьи — с Лесбоса, после захвата острова в 1462 г.; есть известия о переселении двух тысяч семей из Аргоса. Полагают, что к середине XVI в. в Константинополе жило не менее 30 ООО греческих семей. И если мы примем, что в каждой семье было по пять–шесть человек — что может быть очень маленькой цифрой — греческое население города возросло до более 150 ООО и продолжало расти; а в этой деловой имперской столице накапливались денежные капиталы.

Многие из деревень в пригородах, особенно на европейских берегах Босфора и Мраморного моря, были вновь заселены греками. Некоторые из них, такие как Терапия или Yedikцy, были почти исключительно христианскими. [271]

Султан был достаточно мудрым, чтобы понимать, что благосостояние греков будет способствовать благосостоянию Империи. Он хотел предоставить им такое правительство, которое могло бы обеспечить их нужды, не нарушая при этом привилегии правящей турецкой расы.

Конституция, которую он им даровал, действовала до того момента, пока они соглашались отказываться от политических притязаний и вести частную жизнь в дозволенных им рамках. Между тем их милетбыл единым, и им гарантировалась свобода совершения богослужений. Действительно, в одном отношении к ним относились лучше, чем можно было ожидать. По мусульманской традиции, христиане города, взятого штурмом, не имели права восстанавливать свои церкви. Но в захваченном Константинополе они не только по–прежнему владели вторым по величине храмом Св. Апостолов, но также рядом церквей в разных районах города, особенно в Фанаре и Петрионе по Золотому Рогу и в Псаматии на Мраморном море. Похоже, что стремительное вторжение турецкого войска, которое ворвалось в город, рассматривалось как акт добровольной сдачи; потому и церкви не были конфискованы. Султан имел достаточно такта, чтобы понимать, что если его христианские подданные были готовы принять мирным путем его власть над ними, то им следовало оставить места богослужения. [272]

Целостность православного милетабыла гарантирована новыми правами, дарованными патриарху. В результате мусульманского завоевания Церковь не потеряла своего положения. Наоборот, она приобрела более прочное положение в результате дарованных ей прав юрисдикции, которых у нее никогда не было в византийское время. После завоевания столицы и последующего присоединения остальных районов, практически вся территория патриархата была воссоединена, и, хотя во главе ее стояла иноверная власть, это был их собственный хозяин. Византийские мыслители, отрицавшие помощь Запада, которая на самом деле могла спасти только маленькую часть православной территории и вовлекала Церковь в унию с Римом и последующее углубление разногласий внутри Церкви, были удовлетворены. Целостность Церкви была сохранена, а вместе с ней и целостность греческого народа.