Таинство христианской жизни

О порядке жизни во Христе возможно говорить в такой последовательности: верующий постоянно ставит себя на суд заповедей Христа, по учению Его: «Верующий в Меня не в Меня верует, но в Пославшего Меня. И видящий Меня видит Пославшего Меня. Я, свет, пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме. И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир. Отвергающий Меня и потому не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день. Ибо Я говорил не от Себя, но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить. И Я знаю, что заповедь Его есть жизнь вечная» (Ин. 12:4450).

Лично я никогда не увидел себя сохранившим заповеди, и суд слова евангельского сокрушал мои кости. И когда я изнемогал, то криком кричал: «Я не в силах исполнить Твою заповедь… Ты Сам приди и вселись в меня и твори заповеданное Тобою… Я знаю сердцем, что заповедь Твоя есть жизнь вечная, и вот я лишен сего блага… Спаси меня, как Ты знаешь…» И, бывало, происходило чудо: вдруг мой строгий судья — слова Христа — становились Светом несозданным, беспредельной мудростью, силою, свыше сходящей и просвещающей. Но сие длится некоторое время, и снова я вижу себя далеким от возлюбленного Бога, и плачет душа моя горько. Подлинно христианской духовной жизни не свойственна ни агрессия прозелитизма, ни пропаганда в специфическом смысле этого слова. Подлинная христианская жизнь по характеру своему невыявляемая, целомудренно-стыдливая, скрывающаяся, самоуглубляющаяся. Но это внутреннее самоскрывание, это искание тайной клети, где можно было бы «помолиться Отцу втайне» (Мф. 6:6), у большинства начинающих духовную жизнь так или иначе проявляется внешне во всем их поведении. Поведение это при неложном благочестии всегда будет благообразным и потому у многих вызывает удивление, которое они выражают подвижнику благочестия. Последний, слыша похвалы за свое благочестие, прежде чем преодолел в себе страсти, подвергается большому искушению и тогда начинает вести себя «благочестно» уже по тщеславию. Со временем, когда благодать оставит его за тщеславие, он будет стараться вести себя внешне все же так, как бы был действительно благочестив, и тогда в нем появляется особое духовное лукавство, известное под именем ханжества, которое своим уродством так отвратительно людям и так отталкивает от веры.

Опыт показывает, что молитве подлинной противится весь комплекс космических энергий. Мы живем, окруженные безмолитвенным миром. Лишь с великим усилием пробиваемся через эту незримую, но густую и затягивающую нас атмосферу. Преодолеть навязчивое влияние этой безбожной, духовно инертной массы своею силою мы не сможем. Помощь приходит свыше, и молитва явно становится вышеестественным актом. Мучительно тягостна борьба за молитву; нет ничего труднее сего делания; но если мы не сдаемся, то приходит момент, когда луч Божественного Света тихо, но властно прорежет обволакивающую нас тьму, и душа научится жить по христиански.

В основе нашей веры лежит Фаворские видение во Свете: «…мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами Его величия. Ибо Он принял от Бога Отца честь и славу, когда от велелепной славы принесся к Нему такой глас: „Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволениe4. И сей глас, принесшийся с небес, мы слышали, будучи с Ним на святой горе» (2Пет. 1:1618). И сие событие затем в веках повторялось и повторяется в различных условиях и обстоятельствах, но неизменно как бытийное причастие Божественной жизни.

Святой молитве должна сопутствовать святая жизнь. Если мы отступаем от духа любви Божией, то лишаемся единящей нас с Богом молитвы. Когда же с любовью терпим все извне падающие на нас испытания и вовсе не хотим обвинять никого и ничто, кроме как нас самих, тогда молитва углубляется, и в сердце появляется новая сила надежды. Бог есть любовь, и путь к Нему через любовь, которая спасает и нас, и содействует тем, что живут с нами, войти в область Света нетленного. Сей Свет учит нас всякого человека встречать как неповторимую и непреходящую ценность, за которую умер Христос на Кресте. Такое расположение к людям вносит в сердце мир даже тогда, когда кругом нас царит смятение. И все же от большой любви сердце всегда болит, помня, «что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне»(Рим. 8:22).

В состоянии нашего падения, которое стало для нас «естественным», мы можем вынести только некую небольшую долю страданий. И когда эта доза страданий достигает высокой меры, то мы становимся на край смерти. И многие умирали от страданий или кончали самоубийством.

Но есть в человеке духовная сила, приходящая свыше, когда он становится способным выносить несравненно большие страдания. Это особенно важно для священника, совершающего Литургию. Если священник стремится войти в Литургию возможно полнее, то это значит, что он стремится к молитве за весь мир, уподобляясь Христу, молящемуся в Гефсиманском саду, перед Крестом.

Сострадание естественно даже животным. Сострадание «убивает» того, кто исполнен состраданием. И в этом смысле можно сказать, что, чтобы остаться живыми, мы должны жить с «закрытыми глазами», то есть не видеть страданий миллионов людей. Иначе мы умрем. Но духовному человеку необходимо идти навстречу с этим океаном страданий всего человечества, чтобы как-то уподобиться Христу, Который дал нам «образ», «пример» (Ин. 13:15), как мы должны жить и чувствовать. Как Христос молился за весь мир, так и мы все должны молиться за весь мир; особенно это важно для священника, иначе он при совершении Литургии пребудет «полупустым», чтобы ни сказать — пустым, далеким от Христа, то есть подлинной жизни Самого Христа…

Всегда возможно после острой боли в сердце при молитве нападение хульных помыслов, а также и наплыв дерзости — спорить с Ним, судиться. А что делает весь мир, как не судится с Ним непрестанно? Мы, люди, судим Бога. Однако, не сомневаюсь, что Он победит в суде. Как много раз я слышал, что кто-то отпадает от веры, потому что судьба его тяжела, потому что убит дорогой человек, или ребенок умер, хотя он и молился об исцелении; и подобное сему. Даже люди, говорящие, что они не веруют, поносят Бога, как только постигнет их беда. И чем глубже уходит в атмосферу греха человек,

тем злее и безудержнее его богохульства, ненависть ко Христу, безобразные издевательства над Его святостью. О глубине конфликта мира со Христом можно судить еще и потому, что никого другого: ни Моисея, ни Магомета, ни Будду — никого так не поносит, так не ненавидят, как Христа. Не есть ли сие свидетельство, что только Он и есть ИСТИННЫЙ?

Не должно удивляться тем браням, которые восстают на нас, ни тем огненным испытаниям (ср.: 1Пет. 4:1213), которым мы подвергаемся. Жить наши скорби и наши падения нужно и как откровение о страданиях людей по всему лицу Земли, и как соучастие в страданиях Самого Христа, Искупителя нашего. Это есть дар свыше, обогащающий нас спасительным познанием, и залог грядущей славы в силу уподобления Единородному Сыну Отчему. Через возможно полное погружение наше в сей Божественный акт (Литургии) мы, все соучаствующие, являемся «царственным священством, народом святым и избранным» (см.: 1Пет. 2:9). Таким образом, мы станем живыми членами АПОСТОЛЬСКОЙ ЦЕРКВИ, согласно исповеданию нашему. Одна историческая непрерывность далеко недостаточна: и нам самим необходимо иметь идентичный опыт, какой усматриваем через предание апостолов и отцов Церкви нашей.

Зло существует только там, где мы встречаемся с принципом персоны. Зло всегда и существенно —personnel (персонально). Поскольку зло не сотворено Богом, но есть продукт негативной воли созданных персон, постольку возможно говорить о зле, что оно не имеет своей «сущности» (consistance); оно, по определению некоторых святых отцов, есть «лишение Бытия» (privation de I'Etre).