Под кровом Всевышнего

За уроком я сидела спиной к окну, а предо мной в глубоком кресле — Александра Владимировна. Она часто начинала дремать, голова ее свешивалась на грудь, раздавался тихий храп. Тут же ко мне подбегала лохматая собака Джек, а на стол спрыгивала с полок кошка Джонька. Она лапкой хватала мое перо, когда я писала. В общем, я с радостью играла с животными, давая отдохнуть усталой учительнице. А за ее спиной предо мною чернела длинная комната, со всех сторон увешанная темными иконами. Тогда я ими не интересовалась, не думала, что с ними свяжется моя жизнь. А вышло так.

В начале войны Патриарха Сергия эвакуировали, велели собраться в двадцать четыре часа. Александра Владимировна очень это переживала. Она взяла к себе в дом иконы и святыни Патриарха, так как в Куйбышев он ничего взять с собой не смог. Но недели через две пришел приказ Александре Владимировне также срочно выехать к Патриарху. Мама моя навещала сестру Александры Владимировны, и та рассказала ей следующее: Александра Владимировна была остра на язык и терпеть не могла сотрудников НКВД, которые окружали Патриарха. Были там в эвакуации и продажные из духовенства (обновленцы), с которыми Александра Владимировна тоже горячо воевала. Помню, как она говорила: «Я ему в морду плюнула». Или: «Я ему по физиономии дала». Понятно, что за такие вольности Александру Владимировну быстро арестовали, посадили лет на десять. Так вот, в 1952 году, когда я уже ждала третьего ребенка, к родителям моим пришла сестра Александры Владимировны и сказала: «Ко мне приехала племянница, она неверующая. Все иконы и святыни от Патриарха и сестры мы убрали в чемоданы, корзины, ящики… Все у нас под кроватями, по углам. Вы — люди верующие, возьмите все у нас, а иначе мы сожжем все иконы, держать это в доме опасно».

Родители мои срочно перевезли к себе на квартиру все иконы, но тоже боялись у себя их держать. Папа договорился с моим дьяконом Володей, что тот заберет все святыни к нам в Гребнево. Решили так: привезут ящики и чемоданы на такси в Гребнево, а обратно в этой же машине поеду в Москву я с детьми. Так было выгоднее, так как в те годы оплачивалась дорога в оба конца. И вот в сентябре месяце я снова в Москве, в своей родной квартире, у любящих нас родителей.

А по дому уже топают друг за дружкой Коля и Сима. Коле два года и три месяца, а Симе год и два месяца. Коля уже начал говорить, а Сима пока только стулья целый день двигает — это его любимое занятие. Володя нас часто навещает. Он рассказывает нам, что стройка движется успешно, что домик уже построен, сложена печь-голландка, а с юга пристраивается небольшая террасочка, через которую мы будем попадать в свою пристроечку. Рассказывает Володя и о том, какие удивительно богатые и чудные иконы он обнаружил в чемоданах. Была икона и со святыми мощами Казанских Святителей. Но больше всего Володю поразил крест, на подставке которого было выцарапано (на меди): «Сей крест дан св. Иоанном Богословом Авраамию Ростовскому на разрушение идола Белеса».

Николай Евграфович достал житие святого Авраамия Ростовского и прочитал нам о том, как в XII веке апостол Иоанн явился в поле преподобному, как вручил ему жезл, увенчанный большим медным крестом. Этим-то крестом святой Авраамий разрушил идола, который рассыпался от прикосновения к нему сей великой святыни.

Володя говорил, что как скоро оклеит обоями стены, то тут же развесит все иконы, а крест чудотворный поместит на божницу.

«Значит, воля Божия вам иметь у себя эти святыни, — говорил мой папа. — Заметил бы я их, не отдал бы. А я ведь тоже все просматривал, складывая все у себя на шкафу до отправки в Гребнево…».

Так мы мирно сидели у папочки в кабинете, любовались детьми, которые возились у наших ног, не понимая еще разговора взрослых.

Сон ребенка

Однажды в осенний темный день из бабушкиной комнаты раздался плач Коли. Мальчик спал там днем на моем сундучке, на котором я до свадьбы спала под иконами, на котором сидя молилась еще девочкой.

Няня Лида подошла к Коле, но он плакал, не унимался.

— Идите сами к нему, он какой-то крест требует, — сказала няня.

— Сынуля, ты что шумишь? — спросила я, целуя крошку. — За стенкой дедушка отдыхает, не плачь, разбудишь его.

— Дайте мне мой крестик, — сквозь слезы просил Коленька.

— Да вот, на тебе надет твой крестик!

— Нет, не этот мне надо, а большой, светлый, — показывал Коля, разводя ручонками. — Это мой крест, его мне батюшка дал. Зачем я его отдал папе? А папа крест у дедушки на шкаф положил. Достаньте мне крестик!

И снова раздается его горький плач. Приходит дедушка. Разве он может лежать, когда плачет его любимец? Он сажает Колю на плечи, несет его в свой кабинет, подносит к шкафу. Малыш роется в бумагах, книгах на шкафу, но не найдя там ничего, опять плачет. Я стараюсь объяснить Коленьке, что он видел сон.

— Коленька! Папы уже дня четыре тут не было, так что это тебе сон приснился. И креста никакого не было — это снилось тебе!

— Нет! Папа тут сейчас был. Я с ним в храм ходил. И батюшка тут был — он мне этот крест дал.

— Какой батюшка? Откуда он крест взял? — спрашиваю я.

— Батюшка мне крестик из алтаря вынес, он мне его дал. А я дал папе подержать. Зачем я его отдал! — и снова плач безутешный.

Я подвела Колю к углу с иконами, на которых было изображено много святых. Показываю сынку на святых и спрашиваю:

— Какой же батюшка тебе крест дал? Вот этот? — показываю на преподобного Сергия, потом на преподобного Серафима. Был там и святой пророк Илья и другие святые. Но как увидел Коля святителя Николая Чудотворца, так и протянул к нему ручку:

— Вот этот, вот этот батюшка мне крестик дал.

Мы поняли, что ребенок видел сон. Но он еще не мог отличить сон от действительности, поэтому долго скучал по «своему» крестику. Сидит, бывало, с кубиками играет, но вдруг расплачется. «Сынок, ты о чем?» — спрашиваем. «Где мой крестик? Дайте мне его!». И так часто он вспоминал свой сон все пять месяцев, пока мы не вернулись в Гребнево. Едва войдя в комнату, он кинулся к божнице и закричал: «Вот он, вот он — мой крестик! Наконец-то я его нашел! А вы все говорили, что нет крестика, что это сон. А это не сон, а мой крест!».

Чудотворная икона Богоматери

Осенью 52-го года сестра закрытой Марфо-Мариинской обители Ольга Серафимовна Дефендова рассказала нам о чудотворной иконе Богоматери, помогающей при родах. Нас предупредили: «Дважды предлагать эту икону кому-либо не следует. Отвозить к беременной в дом — тоже не следует, нельзя «навязывать» помощь Богоматери. Муж беременной или кто-то из ее семьи должен сам съездить и привезти домой к себе эту иконочку». Она была небольшая, с лист тетради, письмо напоминало стиль XVII века, внешне ничем не поражало. Но мы знали, что дело не во внешнем, а в благодати, которую несла с собой эта икона. Икона — это как бы окошечко, чрез которое к нам нисходит свет милосердия Божьего.

Привезли икону, папа поставил ее у себя на круглом столике, который когда-то служил жертвенником. А теперь на нем стояли иконы, лампады, лежали молитвенники, Евангелие. Вспоминая мои первые тяжелые роды, родные надумали поместить меня в какие-нибудь лучшие условия, чем обычный роддом. Нашли какую-то старушку, бывшую раньше директором НИИ, запаслись распоряжением поместить меня в родовое отделение института. Благо, это было недалеко. А то ведь навещать-то меня все мамочке моей приходилось, а у нее здоровье было неважное, она много операций перенесла.

Повезли меня поздно вечером, в сырую осеннюю погоду. Снег падал и таял, идти было трудно. Мама быстро уехала домой к внучатам, а я осталась одна в приемной. Тут на меня накинулись: «Зачем Вы сюда приехали? Кто Вас направил? Почему?». А я ничего не знаю. Знаю только, что уходить мне поздно, роды начинаются.

Недовольные и грубые сестры, наконец, отвели меня в палату и указали место в углу. Никто не подходил ко мне, никто не интересовался мною. Я молилась Царице Небесной, всю надежду на нее возлагала. «Неужели будет плохо? Нет, теперь такого быть не может — у папы пред образом Богоматери горит лампада, папа молится».