Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении

В последние годы жизни святитель чувствовал себя слабым, его мучили ревматизм в ногах, невралгия, головокружения и обмороки. Однако, несмотря на телесные немощи, он продолжал по–прежнему свои затворнические подвиги, проводя все время в трудах и занятиях. Владыка писал архиепископу Савве: «Больше хожу, когда читаю, только сидя пишу, что бывает не больше двух–трех часов в день. Усиленные занятия… прошло для них уже время. А когда они были, тогда не чувствовалось утомления. Лучше всего все производить от того, что время силы прошло; настала старость, которая очень податлива на недомогания» [100].

Епископ Феофан еще за год предчувствовал свою кончину. В 1893 году настоятель Вышенской пустыни архимандрит Аркадий, отправляясь по делам службы в Тамбов, зашел к святителю, чтобы испросить у него напутственное благословение. Владыка, благословив архимандрита, сказал ему: «С Богом, съезди там на Три Лощины  [66], отслужи литургию по почившем епископе Виталии; а когда я умру, помолись там же и за меня». На это отец Аркадий ответил: «Я молюсь Богу, чтобы мне умереть раньше Вас». «Ну этого не будет, я скоро умру», — сказал епископ Феофан и просил исполнить его просьбу [178].

Епископ–затворник до последних дней не изменял порядка своей жизни и занятий, каждый день совершал Божественную литургию в своей малой церковке. Входя в таинственное общение со Христом Спасителем через причащение Святых Таин, он ежедневно отсылал на почту по нескольку писем в ответ на множество присылаемых к нему письменных вопросов по разным аспектам духовной жизни.

Только за пять дней до смерти, а именно с 1 января 1894 года, обычный режим несколько нарушился. Не всегда в определенный час давался условный знак о времени чая или обеда. Накануне кончины, 5 января, чувствуя слабость, преосвященный Феофан попросил помочь ему пройтись. Келейник провел его несколько раз по комнате, но святитель, скоро утомившись, отослал его и лег в постель.

В самый день кончины епископ Феофан совершал, по обычаю, Божественную литургию и затем пил утренний чай, но к обеду не давал условного знака дольше обыкновенного. Келейник заглянул в рабочий кабинет святителя и, заметив, что он сидит и что‑то пишет, не стал беспокоить его напоминанием. Через полчаса епископ Феофан подал условный знак, но за обедом съел лишь половину яйца и выпил полстакана молока.

Не слыша стука к вечернему чаю, келейник снова заглянул в комнату святителя в половине пятого и увидел его лежащим на кровати. Келейник подумал сначала, что владыка лег отдохнуть, но все‑таки подошел к кровати, предчувствуя нечто другое. И действительно, он нашел епископа Феофана уже почившим навеки. Святитель имел вид спокойно спящего человека, причем левая рука его лежала на груди, а пальцы правой сложены как бы для архиерейского благословения. На столике, возле кровати, лежала январская книжка «Душеполезного чтения».

Смерть свою святитель Феофан встретил так же спокойно, как и ожидал ее; она последовала в день Крещения Господня, 6 января 1894 года  [67].

При кончине святителя никто не присутствовал. Всю жизнь он любил уединение и умер наедине с Богом, на служение Которому он себя посвятил, не дожив несколько дней до 79 лет.

При облачении в святительские одежды на лице почившего явно для всех просияла улыбка. И исполнилось тогда мудрое, глубоко правдивое наблюдение подвижника над последними моментами земной жизни человека: «в час смерти в сознании чередой проходят деяния жизни, отражая в очах и лице умирающего или утешение, или сокрушение, соответственно представляющимся делам» [94, с. 40]. Очевидно, что Затворник, вся земная жизнь которого была непрестанным хождением пред Богом, имел упование не расставаться с Господом и скончался в надежде наследия блаженной жизни.

Как только стало известно о кончине чтимого всеми святителя, в Вышенскую обитель хлынули потоки людей — разных сословий, общественных положений, состояний и возрастов — для отдания последнего долга почившему  [68]. Число их все увеличивалось и в день погребения достигло нескольких десятков тысяч.

Для совершения чина погребения почившего святителя прибыл из Тамбова епископ Иероним. В самый день погребения, 12 января, им была совершена Божественная литургия. Ему сослужили настоятель пустыни архимандрит Аркадий, ключарь протоиерей М. Озеров и три иеромонаха  [69].

Во время литургии после запричастного стиха ректор Тамбовской семинарии протоиерей П. Соколов сказал слово на текст «Мне бо еже жити, Христос: и еже умрети, приобретение есть» (Флп. 1,21). Проповедник ярко обрисовал благочестивую жизнь почившего, коснувшись при этом и фактов своего знакомства со святителем, когда он был смотрителем Шацкого духовного училища. Он охарактеризовал личность покойного как христианского подвижника и определил общественное значение его жизни и деятельности.

Речь проповедника была наполнена сердечной, неподдельной скорбью, которая объединяла всех стоявших в храме. И это было понятно. Ведь и проповедника, как и многих других прощающихся теперь со своим пастырем, Господь сподобил приобщиться к богатой сокровищнице духовных даров почившего. Некогда в минуту тяжелого жизненного испытания он обращался к Вышенскому учителю за духовным наставлением и получил его. Разъясняя значение взятого им текста в применении к особенным избранникам Божиим, каким был святой апостол Павел, отец протоиерей постоянно ссылался на жизнь почившего святителя, приводя ее как пример истинной, достойной подражания жизни во Христе для всех, и особенно для иноков обители Вышенской. Надгробная речь проповедника была закончена выражением упования на то, что почивший святитель не покинул и не покинет молитвой своих духовных чад.

«Зарокойному слову почтенного протоиерея суждено было сделаться историческим. Оно явилось первым драгоценным камнем, вплетенным в венок, с такою любовью возложенный на могилу подвижника его бесчисленными учениками и почитателями. Оно положило начало всем последующим литературным трудам о жизни и деятельности святителя — некрологам в газетах, статьям в журналах и, наконец, целым книгам» [239, с. 409–410).

После зарокойной литургии епископ Иероним с большим собором священнослужителей совершил отпевание почившего Вышенского затворника  [70].

Замечательное, поистине церковно–благолепное служение преосвященного Иеронима, особенно прекрасное пение славившегося тогда архиерейского хора, — все это придавало заупокойному богослужению необычайную духовную красоту и невольно располагало к молитве.

При отпевании были два представителя от Московской духовной академии: студенты–священники С. И. Никольский и С. К. Веригин. На отпевании священник С. И. Никольский произнес воодушевленную речь. Взяв за основу слова Евангелия: «Чесо изыдосте в пустыню видети» (Мф. п, 7), проповедник представил слушателям великие заслуги святителя перед Церковью как подвижника и духовного писателя. «В нашей Московской духовной академии, — сказал он в заключение, — мы слышим лекции по пастырскому богословию и богословию нравственному, излагаемые под руководством писаний в Бозе почившего архипастыря; слышим его слово в слове проповеди церковной в нашем академическом храме из уст наших священноначальников. И мы сами, ее воспитанники, находим в этих сочинениях источники, пособия, руководства в наших трудах и назидание и утешение в чтении их. И вот мы пришли сюда за сотни верст молитвенно поклониться пред гробом твоим, святитель, учитель наш!» [218]  [71].

После окончания чина отпевания началось продолжительное прощание. «Все тут было трогательно и умилительнопишет очевидец этого события, — но один момент явился поистине необычайным. Маститый старец, настоятель обители, архимандрит Аркадий, много видевший и переживший на своем веку, был настолько потрясен мыслью о разлуке со святителем, что при прощании, в буквальном смысле, трудно было оторвать его от дорогого праха. В глубокой сердечной муке припав к гробу, он как бы не хотел расстаться с ним. Подобный внешний факт ярко свидетельствует о том необычайном нравственном обаянии, какое производил почивший владыка на всех, соприкасающихся с его ЛИЧНОСТbЮ» [239, с. 412–413]  [72].