Ум - это миф

Это не значит, что я просветленный или что я знаю Истину. Те, кто претендует на такие вещи, дурачат себя и других. Все они не правы. Не то чтобы я превосхожу их или что-то типа того, просто они делают заявления, которые не имеют под собой никакой основы. Это была и есть для меня несомненная истина. В мире нет такой силы, которая может заставить меня принять что-либо. Так что я не нахожусь в конфликте с режимом. Мне не нужно отбирать что — то у кого-то.

В.: Мы чувствуем, что от вас исходит какая-то отстраненность или незаинтересованность. Разве вас не сводила с ума, например, красивая женщина, или красивый закат, или красивая музыка? Неужели ничто и никогда не захватывало вас полностью, не внушало вам желания уйти от всего, куда глаза глядят?..

У. Г.: Даже будь я другим, я никогда не был романтиком в этом смысле. Все это для меня романтика. Романтика — не моя реальность. Ничто никогда не сбивало и не собьет меня с ног. Не то чтобы я противоположность романтику, разумный человек — нет, просто это часть разума во мне восстала против самой себя. Я не антирационален, я просто нерационален. Вы можете сделать логический вывод из того, что я говорю или делаю, но это будет ваше действие, а не мое. Меня не интересует чей-то поиск счастья, романтики или спасения…

В.: Это может быть чем-то большим, чем просто романтика. Это может быть самоотречение, безумное, яростное, изумительное, духовное или сексуальное переживание.

У. Г.: В этом состоянии вообще нет переживаний, так откуда же возьмутся эти волнующие, безумные переживания? У меня нет способа отделить себя от событий; событие и я — это одно. Я уверен, что вы не хотите, чтобы я говорил какие-то грубости относительно секса. Это просто сброс напряжения, Я вообще не романтизирую такие вещи. Как я однажды сказал своей жене: «Не говори со мной о любви и близости. То, что держит нас вместе, — это секс. Проблема заключается в том, что я по какой — то причине не могу заниматься сексом с другими женщинами. Это моя проблема. Я никак не могу освободиться от этой проблемы». Не знаю, имеет ли это для вас какой-то смысл или нет. Все эти разговоры о любви никогда не значили ничего для меня. Это конец зацикленности на сексе.

В.: Но на какой-то стадии вы занимались любовью с другой женщиной…

У. Г.: Да, но эту ситуацию создал не я. Я не сказал бы, что меня соблазнили. Не имеет никакого значения, соблазняет ли один другого, или он сам соблазняется; факт в том, что вы это сделали. Но та женщина не была виновата, здесь действовал особый вид аутоэротизма.

В.: Как вы можете так говорить?

У. Г.: Я использовал этого человека. Это ужасно — использовать другого человека для того, чтобы получить удовольствие. Что бы вы ни использовали — идею, понятие, наркотик, человека или что-нибудь еще, — вы не можете получить удовольствие, не используя чего-то. Это вызывало у меня отвращение. Мне не нужно использовать кого — то, воздействовать на кого-то или менять кого-то. Это констатация того, какой я есть, как я жил, и ничего более. Это не будет иметь какой-то огромной ценности для человечества, и это не нужно сохранять для будущих поколений. Я не верю в будущие поколения. У меня нет учения. Сохранять нечего. Учение подразумевает, что можно что — то использовать для того, чтобы вызвать перемену. Сожалею… У меня нет никакого учения, есть только расчлененные, несвязанные предложения. Есть только ваша интерпретация письменного или устного слова, и больше ничего. Ответы, которые вы получите, — все ваши. Это ваша собственность, а не моя. По этой же причине нет и не будет никакого авторского права на то, что я говорю. У меня нет никаких претензий.

В.: Расскажите о своем детстве.

У. Г.: Моя мать умерла, когда мне было семь лет. Обо мне заботились бабушка и дедушка по материнской линии. Мой дед был теософом. Он был богат, и у нас в доме царила мощная религиозная атмосфера. В этом смысле Дж. Кришнамурти тоже был частью моего прошлого. На каждой стене висел его портрет; от него было некуда деваться. Я не приходил к нему в поиске чего-то. Он просто был частью моего прошлого; было бы странно, если бы я вообще не ходил к нему. Моей задачей было освободиться от этого окружения, которое меня душило. Вот и все.

В.: Где вы выросли?

У. Г.: По большей части в Мадрасе, в Теософском обществе. Я ходил в Мадрасский университет. Годы своего становления я по большей части провел среди теософов.

В.: Они не вызывали у вас отторжения с самого начала?

У. Г.: С самого начала — да, в какой-то степени. Но я все равно кое-как продолжал мириться с этим. Я так хотел освободиться от своего прошлого. Я так старался! После того как Дж. Кришнамурти вышел из игры, я в конце концов тоже порвал с ними.

В.: Вы помните Анни Безант?

У. Г.: О да! Это была необыкновенная женщина. Я познакомился с ней, когда мне было четырнадцать лет. Я помню ее красноречие. Мой дед очень близко общался с Анни Безант. Ее имя стало нарицательным. Мне кажется, Индия должна быть ей благодарна во многих отношениях. Но нынешнее поколение ничего не знает о ней. И точно так же они ничего не знают о Ганди. Трудно представить, помнят ли о нем сейчас. Возможно, этот новый фильм о нем вызовет хоть какой-то интерес к его биографии.

В.: Что вы думаете о верованиях Ганди?

У. Г.: Вы хотите знать мое мнение? Я скажу вам, без проблем. Я никогда не чувствовал к нему симпатии по той или иной причине. Возможно, это из-за моего теософского прошлого. Прежде всего он был одновременно святым и политиком. Я думаю, он был единственным человеком, который действительно пытался построить свою жизнь в соответствии с тем, во что он открыто верил. Возможно, он потерпел поражение (а он все же потерпел поражение, по моему мнению), но сам факт, что он пытался жить в соответствии с моделью, которую он перед собой ставил, делает его интересным человеком. Были и другие помимо него, кто добивался свободы для Индии. Что он оставил этой стране? Ничего. Просто из сентиментальных соображений люди читают лекции о нем каждый год в его день рождения.

В.: Но вы можете сказать то же самое и о Христе, и о Будде, и о Мохаммеде. Просто люди следуют за великим учителем и неправильно применяют его учение…

У. Г.: Как можно оправдывать основателей религий и религиозных лидеров? Учения всех этих учителей и спасителей человечества вылились в одно только насилие. Все они говорили о покое и любви, а их последователи занимались насилием.

Во всем этом есть что-то забавное. Именно этот разрыв между словом и делом послужил для меня сигналом, что здесь есть что-то очень неправильное. Я чувствовал, что учения неправильны, но мне не хватало уверенности. Я никак не мог отмахнуться от них, полностью исключить их из своего сознания. Я был не готов принимать любое учение из сентиментальных соображений. Даже когда мои попытки избавиться от них вылились в переживание сознания Христа или Будды, я все равно был неудовлетворен. Я знал, что здесь просто должно быть что-то не то. И это действительно была проблема.

В.: Вы отказываетесь принимать что-либо и из сентиментальных, и из рациональных соображений. Так что же остается?