Сумма теологии. Том VII

Этому противоречит следующее: Августин, комментируя слова [Писания]: «Если бы Я не пришел и не говорил им, – то не имели бы греха» ( Ин. 15:22), говорит: «Общее имя [греха] Он относит к наибольшему из грехов. Поскольку он», а именно неверие, «есть тот грех, в котором отпечатлены все остальные» [102]. Следовательно, неверие является наибольшим из грехов.

Отвечаю: всякий грех, как было показано выше (II-I, 71, 6; II-I, 73, 3), формально состоит в отвращении от Бога. Следовательно, чем больше грех отъединяет человека от Бога, тем он и тяжче. Но человек более всего отделяется от Бога неверием, поскольку он не обладает истинным знанием о Боге, а ложное знание о Боге не приближает человека к Нему, а [напротив] отъединяет от Него.

При этом тот, кто обладает ложным мнением о Боге, не имеет возможности познать Его каким-либо образом вообще, поскольку объектом его мнения является не Бог. Отсюда понятно, что грех неверия является большим, чем любой другой из тех грехов, которые происходят от извращенных нравов. Но это не относится к тем грехам, которые противоположны теологическим добродетелям, к рассмотрению которых мы приступим ниже (20, 3; 34, 2; 39, 2).

Ответ на возражение 1. Ничто не препятствует тому, чтобы грех, который является наиболее тяжким в своем роде, был менее тяжким в связи с некоторыми обстоятельствами. По этой причине Августин и колеблется в выборе между дурным католиком и безгрешным во всем остальном еретиком – ведь хотя грех ереси наиболее тяжек в своем роде, он может быть уменьшен в связи с [некоторыми] обстоятельствами, и наоборот, грехи католика могут быть некоторыми обстоятельствами усугублены.

Ответ на возражение 2. Неверие включает в себя как добавленное к нему неведенье, так и противление положениям веры, и в отношении последнего оно является наиболее тяжким грехом. Со стороны же неведенья оно имеет некоторую причину для оправдания, особенно если человек грешит не по злобе, как это имело место в случае с апостолом.

Ответ на возражение 3. Неверующий подлежит более строгому наказанию за его грех неверия, чем любой другой грешник – за любой другой грех, если мы рассматриваем грех со стороны его вида. Но в том случае, когда другой грех, например прелюбодеяние, совершается верующим и неверующим, то при прочих равных условиях верующий грешит более тяжко, чем неверующий, – как потому, что благодаря вере ему открыта истина, так и потому, что он был освящен святынями [веры], которые он, греша, попирает.

Раздел 4. ВСЯКИЙ ЛИ АКТ НЕВЕРУЮЩЕГО ЯВЛЯЕТСЯ ГРЕХОМ?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что всякий акт неверующего есть грех. В самом деле, глосса на слова [Писания]: «Все, что не по вере – грех» ( Рим. 14:23), говорит: «Вся жизнь неверующих – грех». Но жизнь неверующих является совокупностью их действий. Следовательно, всякий акт неверующего – грех.

Возражение 2. Далее, вера направляет интенцию. Но там, где нет правой интенции, не может быть и никакого блага. Следовательно, никакой акт неверующих не может быть благим.

Возражение 3. Далее, когда предшествующее порочно, порочно также и последующее. Но акт веры предшествует актам всех добродетелей. Следовательно, коль скоро у неверующих нет никакого акта веры, они не могут совершать добрые поступки, и потому каждое их действие – грех.

Этому противоречит сказанное неверующему в то время Корнилию, что милостыни его «пришли на память пред Богом» ( Деян. 10:4, 31). Следовательно, не всякий акт неверующего – грех, но некоторые из его актов – благи.

Отвечаю: как уже было сказано (II-I, 85, 4), смертный грех [полностью] устраняет освящающую благодать, но благо природы уничтожает не полностью. И коль скоро неверие – это смертный грех, то неверующие лишены благодати, но при этом в них сохраняется некоторое благо их природы. Отсюда понятно, что неверующие не могут совершать те благие поступки, которые проистекают из благодати, а именно заслуживающие дела, однако они все же в определенной степени способны совершать те благие поступки, для которых достаточно [одного только] блага их природы.

Таким образом, из этого никак не следует, что они согрешают во всех своих делах, однако когда они делают что-либо по причине своего неверия, тогда они грешат. В самом деле, как верующий может совершать актуальный грех, простительный или даже смертный, который он не относит к цели веры, точно так же и неверующий может делать добро в том, что он не относит к цели своего неверия.

Ответ на возражение 1. Приведенные слова должно понимать как означающие или то, что жизнь неверующих не может быть безгрешной, поскольку без веры нельзя устранить никакой грех, или же то, что все, что делается по причине неверия, есть грех. Поэтому тот же самый автор [далее] добавляет: «Поскольку всякий, кто живет или действует согласно своему неверию, претяжко грешит».

Ответ на возражение 2. Вера направляет интенцию в отношении сверхъестественной конечной цели. Что же касается того, чтобы направить интенцию в отношении природного блага, то для этого бывает достаточно и света естественного разума.

Ответ на возражение 3. Неверие не полностью уничтожают естественный разум неверующих, так что у них сохраняется некоторое знание истины, посредством которого они способны совершать благие по роду поступки. Что же касается случая с Корнилием, то здесь надлежит заметить, что он не был неверующим, в противном случае его поступки не были бы угодными Богу, Которому без веры угодить невозможно. Просто его вера была неявной, поскольку истина евангелия ещё не была обнародована, и потому для того, чтобы наставить его в вере, к нему был послан Петр.

Раздел 5. СУЩЕСТВУЕТ ЛИ НЕСКОЛЬКО ВИДОВ НЕВЕРИЯ?

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что нескольких видов неверия не существует. В самом деле, коль скоро вера и неверие противоположны друг другу, они должны относиться к одной и той же вещи. Но формальным объектом веры является первая Истина, из которой она черпает свое единство, хотя материально в ней содержится множество положений. Поэтому и объектом неверия является первая Истина, а все то, во что не верит неверующий – это материя его неверия. Но видовое отличие зависит не от материальных, а от формальных начал. Следовательно, нескольких видов неверия, которые бы различались согласно различию их положений, не существует

Возражение 2. Далее, от истины веры можно уклоняться бесчисленным множеством способов. Поэтому если бы различение видов неверия основывалось на различии заблуждений, то из этого бы, похоже, следовало, что существует бесконечное количество видов неверия и, таким образом, нам не следовало бы делать эти виды предметом нашего рассмотрения.

Возражение 3. Далее, одна и та же вещь не может принадлежать к разным видам. Но человек может быть неверующим вследствие своего заблуждения относительно разных моментов истины. Следовательно, разнообразие заблуждений не порождает разнообразия видов неверия, и потому нескольких видов неверия не существует.

Этому противоречит следующее: у каждой добродетели есть несколько противоположных ей пороков, поскольку, согласно Дионисию и Философу, «добро происходит единственным способом, в то время как зло – многими» [103]. Но вера – это добродетель. Следовательно, ей противоположно несколько видов порока.

Отвечаю: как уже было сказано (II-I, 55, 4; II-I, 64, 1), всякая добродетель состоит в следовании правилам человеческого знания или деятельности. Но соответствие правилу в каждом отдельном случае может быть только одним, в то время как нарушение этого правила может происходить по-разному, по каковой причине одной добродетели может быть противоположно множество пороков. [Затем] разнообразие противоположных каждой добродетели пороков можно рассматривать двояко. Во-первых, со стороны различия их отношений к добродетели, и в этом смысле существует установленное количество видов противоположных добродетели пороков: так, нравственной добродетели противоположен один порок, который по отношению к добродетели избыточен, и другой – который недостаточен. Во-вторых, разнообразие противоположных добродетели пороков можно рассматривать со стороны порчи тех или иных необходимых для этой добродетели состояний. В указанном смысле количество противоположных одной добродетели пороков бесконечно, например, умеренность или мужество могут быть разрушены тем бесчисленным количеством способов, которыми различные обстоятельства этих добродетелей могут быть извращены так, что от правоты добродетели уже не останется ничего. По этой причине Пифагор приписывал злу бесконечность.