Слова I. С болью и любовью о современном человеке

Мирская легкая жизнь, мирской успех приносят душе мирскую тревогу. Внешняя образованность в сочетании с душевной тревогой ежедневно приводит сотни людей (даже потерявших душевный покой маленьких детей) к психоанализу и психиатрам, строит все новые и новые психиатрические лечебницы, открывает для психиатров курсы повышения квалификации, в то время как многие из психиатров ни в Бога не верят, ни существование души не признают. Стало быть, как могут помочь другим душам эти люди — сами наполненные душевной тревогой? Как может быть истинно утешенным человек, не уверовавший в Бога и в истинную, вечную жизнь после смерти? Если человек постигает глубочайший смысл истинной жизни, то из его души исчезает вся тревога, к нему приходит божественное утешение и он исцеляется. Если бы больным в психиатрической лечебнице читали вслух Авву Исаака Сирина, то больные, верующие в Бога, становились бы здоровы, потому что им открывался бы глубочайший смысл жизни.

Любой ценой — с помощью успокоительных лекарств и различных учений типа йоги — люди стремятся найти покой, но только к действительному покою, который приходит к человеку смирившемуся и приносит ему божественное утешение, они не стремятся. Подумай, как же маются все эти туристы, приезжающие сюда из других стран, под палящим солнцем, в жару и в пыли, среди шума и гама бредущие по улицам! Какое бремя, какое внутреннее неспокойствие гнетет и терзает их души, если они считают отдыхом все то, что им приходится переносить! Как же должно давить души этих людей их собственное "я", раз они думают, что отдыхают, испытывая такие мучения!

Если мы видим человека, страдающего от сильной душевной тревоги, огорчения и печали, несмотря на то, что у него есть все, чего ни пожелает душа, — то надо знать, что у него нет Бога. В конце концов, от богатства люди тоже мучаются. Ведь материальные блага оставляют их внутренне пустыми, и они мучаются вдвойне. Я знаю таких людей — имеющих все, при этом не имеющих детей и испытывающих терзания. Им в тягость спать, им в тягость ходить, все что ни возьми — для них мука. "Ну, хорошо, — сказал я одному из таких, — раз у тебя есть свободное время, займись духовной жизнью. Совершай Часы [121], читай Евангелие". — "Не могу". — "Ну сделай тогда что-нибудь доброе — сходи в больницу, проведай какого-нибудь больного". — "Зачем я туда пойду, — говорит, — да и что это даст?" — "Тогда пойди, помоги какому-нибудь бедняку по соседству". — "Нет, — это мне тоже не по нутру". Иметь свободное время, несколько домов, все блага и при этом мучиться! А знаете, сколько таких, как он? Вот они и мучаются — пока не сойдут с ума. Как же это страшно! А самые измученные и несчастные из всех — те, кто не работают, а живут за счет доходов с имущества. Тем, кто, по крайней мере, работает, все же полегче.

Нынешняя жизнь, с ее безостановочной гонкой — это адская мука

Люди все куда-то спешат и мчатся. В такой-то час им нужно быть в одном месте, в такой-то — в другом, потом в третьем... Чтобы не забыть, какие нужно сделать дела, люди вынуждены их записывать. Хорошо еще, что среди такой беготни они не забыли, как их зовут! Они не знают даже самих себя. Да и как им себя узнать — разве в мутной воде можно увидеть себя, как в зеркале? Да простит меня Бог, но мир превратился в самый настоящий сумасшедший дом. О жизни иной люди не думают — они лишь ищут себе все больше и больше материальных благ. И поэтому они не находят покоя и постоянно куда-то мчатся.

К счастью, есть жизнь иная. Люди сделали свою земную жизнь такой, что живи они здесь вечно, большей адской муки и не существовало бы. Если бы с этой тревогой в душе они жили по восемьсот, девятьсот лет — как в эпоху Ноя [122], то их жизнь была бы одним долгим адским мучением. В те времена люди жили просто. И такой долгой их

жизнь была для того, чтобы сохранялось Предание. А сейчас происходит то, о чем написано в Псалтири: "Дни́е ле́т на́ших в ни́хже се́мьдесят ле́т, Аще же в си́лах о́смьдесят ле́т и мно́жае и́х тру́д и боле́знь" [123]. А семьдесят лет — это такой срок, чтобы лишь детей своих успеть поставить на ноги, — тютелька в тютельку укладываешься.

Как-то раз ко мне в каливу зашел один врач из Америки. Он рассказывал мне о тамошней жизни. Люди там уже превратились в машины — целые дни они отдают работе. У каждого члена семьи должен быть свой автомобиль. Кроме этого, дома, чтобы каждый чувствовал себя комфортно, должно быть четыре телевизора. Вот и давай — работай, выматывайся, зарабатывай много денег, чтобы сказать потом, что ты благоустроен и счастлив. Но что общего у всего этого со счастьем? Такая исполненная душевной тревоги жизнь с ее безостановочной гонкой — это не счастье, а адская мука. Зачем она тебе — жизнь с такой душевной тревогой? Я не хотел бы такой жизни, даже если бы так должен был жить весь мир. Если бы Бог сказал этим людям: "Я не стану наказывать вас за ту жизнь, которой вы живете, но оставлю вас жить так на веки вечные", то это стало бы для меня великим мучением.

Поэтому многие, не выдерживая жизни в таких условиях, покидают города, идут без направления и цели — лишь бы уйти. Сбиваются в группы, живут на природе — одни занимаются своим физическим развитием, другие — чем-нибудь еще. Мне рассказывали, что кто-то из них занимается бегом, другие — уходят в горы и поднимаются на высоту 6000 метров. Сперва они задерживают дыхание, потом какое-то время дышат нормально, потом снова, делают глубокий вдох... Занимаются такой ерундой! Это свидетельствует о том, что у них на сердце тяжким грузом лежит беспокойство и сердце ищет какого-то выхода.

Одному такому человеку я сказал: "Вы роете яму, раскапываете ее все глубже и глубже, потом восхищаетесь этой ямой и ее глубиной, а потом... падаете в нее и летите вниз. Тогда как мы [не просто роем яму, но] разрабатываем рудник и находим полезные ископаемые. В нашей аскезе есть смысл, поскольку она совершается ради чего-то высшего".

Душевная тревога происходит от диавола

— Геронда, миряне, живущие духовной жизнью, устают на работе и, возвращаясь вечером домой, не имеют сил совершить Повечерие. А от этого они переживают.

— Если они возвращаются домой поздно вечером и уставшие, то им никогда не нужно с душевной тревогой себя насиловать. Надо всегда с любочестием говорить себе: "Если ты не можешь прочесть Повечерие полностью, то прочитай половину или треть". И в следующий раз надо стараться не слишком утомляться днем. Должно подвизаться насколько возможно с любочестием и во всем полагаться на Бога. А Бог Свое дело сделает. Ум должен всегда быть близ Бога. Это самое лучшее делание из всех.

— Геронда, а какую цену имеет в очах Божиих чрезмерная аскеза?

— Если она совершается от любочестия, то радуется и сам человек, и Бог — о Своем любочестном чаде. Если человек утесняет себя от любви, то это источает мед в его сердце. Если же он утесняет себя от эгоизма, то это приносит ему мучение. Один человек, подвизавшийся с эгоизмом и утеснявший себя с душевным беспокойством, как-то сказал: "О, Христе мой! Врата, которые Ты соделал, слишком тесны! Я не могу через них пройти" Но если бы он подвизался смиренно, то эти врата не были бы для него тесными. Те, кто эгоистично подвизаются в постах, бдениях и прочих подвигах, мучают себя без духовной пользы, потому что бьют воздух, а не бесов. Вместо того чтобы отгонять от себя бесовские искушения, они принимают их все в большем количестве, и — как следствие — в своем подвижничестве встречают множество трудностей, чувствуют, как их душит внутреннее беспокойство. В то время как у тех людей, которые сильно подвизаются со многим смирением и со многим упованием на Бога, радуется сердце и окрыляется душа.