Христианство на пределе истории

Не согласны? Но обратите внимание: оказывается, что Церковь не унижает человека, а невероятно превозносит его. Для физической эсхатологии история человека есть лишь страничка в истории Космоса: Космос был и будет без человека. Для теологии история Космоса лишь эпизод в истории человека: человек будет, когда Вселенной уже не станет. Человек переживет Космос. Согласие или несогласие с этим утверждением означает постановку вопроса о том, нравственные законы или физические лежат в основании Вселенной. Христианство убеждено, что этика имеет космическое значение. Лишь если считать, что значение человечества во Вселенной тождественно значению массы тех веществ, которые человечество потребляет, – лишь тогда кажется безумным связывать судьбы метагалактик с поведением разумной плесени, тонкой пленкой покрывшей третью планету звездной системы, летающей по самой окраине Млечного Пути.

Но есть и иной взгляд. Согласно ему – «мы не можем не подивиться тому, что современному человечеству в общем и целом живется все еще так хорошо и слишком хорошо по сравнению с теми бедами, которые могут возникнуть из этого кризиса» [14].

Христианское убеждение в том, что у мира будет конец, есть следствие иерархического сознания. Мир не есть Бог. Но эта формула не статична. Это не просто констатация. Если мир не есть Бог, – значит, он чужд Вечности, а следовательно он историчен. Его не было, и он может снова не быть. Так размышляет любая религиозная философия, дошедшая до представления о Боге как Абсолюте и попробовавшая уже оттуда, с вершин опознанного ею высшего и единственно подлинного Бытия, взглянуть на наш мирок. В сиянии Божества меркнет значимость мира… Но в христианстве открывается нечто иное. Хотите посмотреть на мир глазами Бога? Что ж, – «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…»(Ин.3, 16). Значит, – мир реален в глазах Бога. Мир дорог для Бога до такой степени, что Он Сам жертвует Собой ради спасения мира от распада. И в то же время мир настолько далек от Бога, что для заполнения пропасти между Богом и миром нужна Жертва. Языческие религии рассказывают о том, какие жертвы человек должен приносить богам [15]. Евангелие рассказывает о том, какую Жертву Бог принес людям.

Мир дорог Богу. Но Бог – вечен, а мир – нет. Именно поэтому в христианстве формула «мир не есть Бог» не статична. Это различие должно быть превзойдено. Мир должен быть обожен. Мир не должен остаться только миром, только тварью. Из того обстоятельства, что мир не является Богом, следует, что мир должен двигаться, он призван к движению, к изменению своего онтологического статуса. Поэтому иерархичность бытия в христианстве динамична: «Мир не есть Бог, но должен стать Богом!»

Сам мир не может перескочить границу времени и Вечности. Но Бог выходит ему навстречу: Бог стал человеком, чтобы человек стал богом, то есть не остался в скотстве. Но стать богом значит что-то приобрести, а что-то утратить. «Проходит образ мира сего» (1 Кор.7, 31). Именно: уходит образ, то есть способ бытия этого мира, но не сам мир. Уходят модусы тварного бытия: время и пространство (пространство как несовместимость единого и многого; время как неизбежность утрат и уничтожения).

Время может уйти из мира потому, что оно ему не необходимо. Если бы мир возник путем безвольных истечений (эманаций) из Божественной Сущности, если бы мир возникал не по свободной воле Творца, а был бы некоей необходимой ступенью деградации духовной энергии, отделяющейся от своего Первоисточника (так возникновение мира мыслится в гностицизме, неоплатонизме и в индуизме) – тогда мир не мог бы существовать без времени. Тогда время возникало бы как необходимое и неизбежное следствие удаленности от Вечного Первобытия. А возвращение к Истоку означало бы не только устранение времени, но и мира вместе с ним. Есть мир, отличный от Божества, – есть и время. Нет времени – нет и мира. Мир, сродненный со временем, не мог бы не исчезнуть, не раствориться там, где времени нет, – в Божественной Вечности.

Но Бог Библии свободно наделил мир временностью. Время не предшествовало созданию мира. Мир не растворен во времени. И потому может быть так, что «времени уже не будет» (Откр.10, 6), а мир – будет.

Бог Библии творит мир сознательно и свободно. В отличие от Брахмы, Он не спит. Он видит свое создание и благословляет его (см.: Быт.1, 31). Поскольку мир не вытекает из Божества безвольно, неконтролируемо и постоянно, – то в христианстве нет идеи постоянного возобновления мира, идеи вечного возвращения, цикличной историй. Мир не должен быть рядом с Богом. Бог может бытийствовать без творения мира. Бог не обречен на то, чтобы постоянно порождать миры, изливать их из Своих глубин.

Поскольку же Бог творит мир не безвольно, но осознанно – Он знает, какую цель Он ставит перед миром. Бог знает смысл истории.

Но смысл – это то, что находится за пределами события. Смысл всегда «вне». Если у истории есть смысл, значит, история должна иметь свой предел: иначе у нее не будеть того «вне», той Цели, которая оправдывала бы собой весь ток истории.

Если история ничему не служит, – значит, нет такой Ценности, которая ее делала бы ценной. Попытка создать теорию исторического прогресса без христианства – это попытка перенести в Европу языческую идею бессмысленно вращающегося «колеса сансары», но только при этом еще и без идеи множественности жизни: одна, единственная жизнь есть у каждого из нас и она должна просто лечь «навозом» в счастье будущих поколений. Размышления о том, что мы должны жить ради блага грядущих поколений, – это размышления, пригодные разве что на скотном дворе. Там тоже смысл существования отдельного индивида обеспечивается тем, что молокоотдача стада со временем становится выше. В этом случае философия истории превращается в философию животноводства.

После Достоевского с его «слезинкой ребенка» считать, что вся история и исчезновение тысяч поколений есть не более, чем навоз, удобряющий комфорт далеких потомков, уже просто стыдно. Смыслом Истории и жизни может быть только такой смысл, который был бы достижим и дарован каждому из поколений, каждому из людей. Этот смысл должен быть и вне истории, и в то же время должен быть постижим и достижим из любой ее точки. Только если мы скажем, что целью человеческой жизни и – соответственно – истории является о-вечнение жизни каждого из людей, – только тогда наш взгляд на историю будет подлинно человечным. Смысл жизни не в том, чтобы когда-нибудь мои потомки смогли с максимальным комфортом прожить отведенные им 70 или 90 лет [16], а в том, чтобы жизнь каждого могла быть воспринята в благую вечность.

Смысл жизни в том, чтобы жить. Вопрос – в качестве жизни. Понятно, что вряд ли речь может идти о материальном комфорте. Согласится ли человек, если ему предложат: мы даем тебе миллион, но через час расстреляем? И умножение мира культуры и научных познаний тоже не наполнит смыслом всю человеческую жизнь. Помните, у Тургенева: "А в этом, по моему мнению, и состоит высочайшее блаженство! – В обладании Истиной? – Конечно. – Позвольте; в состоянье ли вы представить себе следующую сцену? Собралось несколько молодых людей, толкуют между собою… И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. «Что такое? Что такое?» – «Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот еще: между двумя точками самый краткий путь – прямая линия!» – «Неужели! О, какое блаженство!» – кричат все молодые люди и с умилением бросаются друг другу в объятия!.. Вы смеетесь… В том-то и дело: Истина не может доставить блаженства!.. " [17] Для человеческого счастья нужно прикосновение к той Истине, что касается над-животной, над-природной сути человека.