Святые в истории. Жития святых в новом формате. XII–XV века

Масла в огонь подливали, как потом выяснилось, нарочно подосланные ханом в город нижегородские князья Василий Кирдяпа и Семен Дмитриевич (родные братья Евдокии), которые на всех площадях клялись, что, если москвичи сдадутся, ордынцы ничего им дурного не сделают.

Двадцать шестого августа 1382 года были открыты ворота, и в Москве появился Тохтамыш со своим войском. За три дня город был безжалостно разорен и сожжен, множество народа перебито, еще больше уведено в плен.

После этого Тохтамыш взял Переяславль, Владимир, Юрьев, Звенигород, Можайск, некоторые другие города и ушел в Орду, на обратном пути разграбив и Рязанское княжество. Из всех русских князей только Владимир Серпуховской сумел догнать и ударить по татарскому войску, нанеся ордынцам значительный урон.

По словам летописца, увидев сожженную и разоренную Москву, князь Дмитрий заплакал. «Отцы наши не побеждали татар, но менее нас злополучны!» – сказал он горько. О слезах княгини Евдокии в летописи не упоминается, скорее всего, она, как всегда, держала горе в себе.

Город снова выгорел почти целиком, кроме стен Кремля и каменных соборов. Погибли деревянные храмы, дома, монастыри с ценнейшими библиотеками… На пепелище одной только Москвы было собрано двадцать четыре тысячи убитых, не считая уведенных в плен и погибших в окрестных селах. Москвичей хоронили на деньги из княжеской казны.

За недолгую жизнь князя Дмитрия (ему было всего тридцать два года) это был второй такой пожар, когда город приходилось строить практически заново на пепелище.

Закончив с похоронными обрядами, князь Дмитрий отправился в Рязань, чтобы поквитаться с князем Олегом Рязанским, и добился, что тот признал себя «младшим братом» московского князя. Хотя это было пока лишь временным перемирием.

А хан Тохтамыш, показав свою властную руку над русскими землями, потребовал от Москвы выплаты дани.

На совете московских бояр, зная ненависть Тохтамыша к великому князю Дмитрию, решили, что ехать в Орду ему ни в коем случае нельзя. С посольством в Орду было решено отправить старшего княжеского сына, двенадцатилетнего Василия. И опять никто не услышал от великой княгини Евдокии ни женских причитаний, ни уговоров, ни истерик – никто, кроме самых близких, не знал, что творилось в это время в ее сердце.

Весной 1383 года княжич Василий отправился в Орду с дипломатическими поручениями и богатыми дарами, и вскоре оттуда пришло горестное известие: по велению хана Тохтамыша старший княжеский сын был задержан в Орде как заложник. За него потребовали выкуп восемь тысяч рублей, огромную по тем временам сумму.

В тот год Евдокии пришлось пережить и другие печали: в Нижнем Новгороде скончался ее отец, князь Дмитрий Константинович, приняв перед смертью схиму.

Лишь через три года Василий возвратился в Москву. С помощью литовского князя ему удалось бежать из Орды, и окольными путями, через Европу, добраться домой.

В 1387 году княжеская дочь Софья была выдана замуж за Федора, сына Олега Рязанского, что укрепило мир с рязанцами.

Но вскоре все семейные радости, включая рождение сына Константина, для Евдокии затмились одним большим горем. Как говорится в летописи о болезни князя Дмитрия: «Разболелся и мучился сильно, но после полегчало ему, и возрадовалась великая княгиня радостью великою, и сыновья его, и вельможи царства его. И снова впал он в еще больший недуг, и стоны вошли в сердце его».

Лекари уже ничем не могли помочь великому князю. Призвав супругу и сыновей, Дмитрий обратился к ним с последними наказами: «Мир и любовь меж собой храните. Я же вручаю вас Богу и матери вашей, и в страхе перед нею пребудьте всегда».

Перед смертью он составил завещание, впервые передавая великое московское княжение сыну Василию как свою «отчину», без ханского ярлыка. «А переменит Бог Орду, дети мои не будут выхода [дани] давать в Орду, и который сын мой возьмет дань на своем уделе, то тому и есть», – говорится в его грамоте. Завещание Дмитрия Донского было подписано десятью главными боярами и двумя игуменами, в том числе Сергием Радонежским.

Евдокии князь тоже назначил многие владения и, зная ее мудрость, дал право во многом распоряжаться имениями детей.

Московский князь Дмитрий Иванович умер 19 мая 1389 года в возрасте тридцати девяти лет, как считают многие историки – от ран, полученных на поле боя.

Должно быть, для безутешной Евдокии было бы желанным уйти после смерти мужа в монастырь, но сначала ей нужно было позаботиться о детях. За двадцать два года супружеской жизни княгиня Евдокия родила от князя Дмитрия Ивановича восемь сыновей и четыре дочери. Старшему из детей, Василию, на момент ее вдовства было семнадцать лет, а младший, Константин, родился всего за четыре дня до смерти князя Дмитрия.

В 1390 году в Москву из Киева прибыл митрополит Киприан, и встречали его «сам Князь Великий (Василий) с матерью своею Великою Княгинею Евдокией и с братией и с бояры», – говорится в летописи.

В том же году сыграли свадьбу великого князя Василия с Софьей, дочерью Витовта, князя литовского, который помог ему бежать из татарского плена.

По-прежнему в жизни княгини Евдокии семейные радости чередовались с горестями. Через четыре года после смерти князя Дмитрия умер их сын Иван, приняв при пострижении имя Иоасаф. А на следующий год после этого дочь Мария стала супругой сына литовского князя Ольгерда – Лугвения, князя мстиславского, который ради брака с московской княжной принял Православие с именем Симеон. Третья дочь, Анастасия, была выдана замуж за племянника тверского князя Михаила, Ивана Холмского, и он перешел на службу к московскому князю.

После смерти князя Дмитрия овдовевшая Евдокия с каким-то особым усердием взялась за обустройство Москвы. «Христолюбивая Великая Княгиня Евдокия, по отшествии к Богу святого и благородного супруга ее, вдовствуя более 18 лет… многие святые церкви поставила, и монастыри возвела…» – говорится об этом в летописи.

Уже в год смерти князя Дмитрия на княжеском дворе Евдокия начала устроение женского Вознесенского монастыря.

В прежние годы многие женские обители на Руси находились в зависимости от мужских, подчинялись их игуменам и порой просто отделялись от них одной стеной. Но с середины XIV века многое меняется, и это хорошо видно по тогда еще не столичной Москве.

Митрополит Московский Алексий построил в Москве женский монастырь, который имел двойное наименование – Зачатьевский и Алексеевский. Считается, что первыми насельницами обители стали родные сестры митрополита – игуменья Иулиания и монахиня Евпраксия. Этому монастырю митрополит Алексий дал новый устав и сделал независимым от мужских, отныне им управляли игуменьи.

По такому же уставу мать князя Владимира Храброго, княгиня Мария (в схиме Марфа) основала в Москве Рождественский монастырь, ставший местом упокоения многих знатных женщин.

Евдокии по-прежнему приходилось заниматься многими государственными делами вместе с боярами, принимать участие в их советах и пирах. Злые языки стали клеветать на княгиню, которая во время приемов появлялась в роскошных, подобающих ее княжескому достоинству одеждах, говоря, что она опять думает выйти замуж.

Слухи дошли до ее сыновей, как-то они сказали об этом матери, и тогда, «желая спасти детей своих от греха осуждения», как говорится об этом в акафисте, Евдокия приоткрыла свою одежду, и они увидели ее плоть, изможденную не только постами, но и веригами. Сыновья бросились просить у матери прощения, и она просила их не мстить клеветникам, только сказала: «Дети, не верьте никогда внешнему!»

В 1395 году москвичам предстояло пережить еще одно нашествие татар. Тамерлан, опустошив многие русские города и земли, подошел совсем близко к Москве.

По совету святителя Киприана и князя Василия в Москву была принесена икона Пресвятой Богородицы из Владимира. Народ на коленях со слезами встречал святой образ, причитая: «Матерь Божия, спаси землю Русскую!»

В тот же самый день Тамерлану было видение жены светоносной в воздухе, он в смятении повернул свою армию обратно. На том месте, где народ встречал Владимирскую икону, князь Василий велел заложить Сретенский монастырь.