Взгляд

Ученый-философ, завершая исследование (хотя в действительности философы никогда ничего не завершают), вплотную приближается к тому, что называют словом бытие. На этом он, как правило, и останавливается, и виной тому отнюдь не несовершенство интеллекта или нехватка способностей. Все дело в том, что для того, чтобы продолжить исследование и пойти дальше, необходимы совершенно иные источники информации. Фактически, именно в этот момент становится явной необходимость трансцендентного вмешательства, Откровения. Несомненно, знание, полученное этим путем, принципиально отлично от естественнонаучного, его невозможно получить, даже беспрерывно осуществляя сложнейшие опыты. Гармонично сочетаясь с тем, что нам уже известно о мироздании, это высшее знание приходит иным путем, например — через пророчество. Но как бы ни пытался пророк передать полученное им свыше, он, безусловно, всегда будет уступать в убедительности даже физику, пытающемуся объяснить нам, какого цвета протоны.

Проблема состоит в том, что не все явления, о которых нам стало известно, могут быть выражены на знакомом нам языке символов. Попробуйте представить себе и описать другим цвет ультрафиолетовых или инфракрасных лучей. Некоторые животные и насекомые способны видеть это излучение, но нельзя же попросить, к примеру, пчелу описать, какого оно цвета! Да и проблема не в ее немоте — даже если бы пчела понимала наш язык, говорила сама и постаралась как-то передать накопленную информацию, она все равно не нашла бы соответствующие слова.

Так что же все-таки происходит, когда пытаешься выразить свое видение потустороннего? Творишь образы, взывая к ассоциациям, ищешь соответствующие слова и, не находя, придумываешь новые, с постоянной поправкой на то, что все они являются не более чем метафорой, и постоянно вынужден прибегать к иносказанию, поскольку предмет не поддается адекватному описанию, не хватает слов.

Допустим, пророка осенило Откровение. Он сообщает нам: Я видел Б-га, я слышал Его голос! Но все, что бы он нам ни поведал, будет неточным, поскольку пережитое им в принципе не может быть передано адекватно. Тем не менее, факт остается фактом: ему удалось уловить то, что мы называли наличием сущности. Этот опыт выходит за рамки философских определений, описывающих, скажем так, внешнюю сторону вещей. На новой стадии происходит качественное изменение, скачок: мы обнаруживаем, что предмет исследования имеет ту функцию, то предназначение, те качественные характеристики, которые нельзя сформулировать, отталкиваясь лишь от философских предпосылок.

Следующий, четвертый этап на этом пути — постижение сущности сущности, которая по определению является скрытой и необъяснимой; иначе говоря, требуется познать непознаваемое. На протяжении веков философия сформулировала следующее утверждение о Б-ге: если бы я постиг Его, я бы стал Им. Однако, и не прибегая к чеканным формулировкам, каждый из нас может сам определить, насколько верно следующее: как бы мы ни назвали то, что нами познано, — сущность сущностиили внутренняя сущность, — если это познаваемо, то это не Б-г, ибо Б-г принципиально непостижим.

Люди любят разглагольствовать об истинной природе Откровения. Но все эти рассуждения — чистая спекуляция. Я пытаюсь лишь обозначить предел, перед которым останавливается рациональное познание, а дальнейший поиск истины становится невозможным без вмешательства свыше. В любом исследовании рано или поздно наступает момент, когда необходим внезапный рывок, абстрагирование от всего того, в отношении чего у нас уже накоплен определенный индивидуальный или коллективный опыт интеллектуального постижения. Из этой точки мы можем двигаться к подлинной реальности, к сути вещей. Несомненно, многие ощущают на себе тень потустороннего, и порой это довольно пугающее чувство: вы стоите на краю зияющей бездны и знаете, что через несколько мгновений окажетесь на противоположной стороне.

Откровение — какие бы определения этому термину мы ни давали — это дарованное нам знание о высшем уровне бытия. Человек может самостоятельно продвигаться вперед долгие месяцы или годы, пока, наконец, не достигнет края. И здесь ему нужна рука помощи, протянутая с противоположной стороны. Если же ее некому протянуть, он так и останется стоять у самого обрыва.

Одни считают себя верующими, другие — атеистами. Но какова бы ни была самооценка человека — я говорю не только о таких странах, как СССР, где атеизм на протяжении многих десятилетий был государственной религией, — у каждого есть собственное мнение по разным вопросам, свои убеждения, свое мировоззрение. Для подавляющего большинства людей — а может, и для всех без исключения — вопрос о существовании Творца и взаимоотношениях с Ним весьма принципиален. Некоторые (чаще всего это происходит именно с атеистами) искренно и пламенно верят в свои идеи и представления, причем не последнюю роль в этом играют натура, характер, склонности и тип мышления этих людей. Иногда у них возникает внутренний барьер против использования определенных понятий, боязнь назвать вещи своими именами. Сходное явление мы наблюдаем, когда рафинированные интеллигенты, всегда протестующие против скабрезных высказываний, и не пытаются прогнать собственные грязные мысли. Бывает, что человека очень интересует определенное явление, но некий внутренний цензор не позволяет ему отдать себе в этом отчет. Нечто похожее происходит и с убежденным атеистом, который явственно ощущает на себе воздействие Б-жественного: этот вопрос не дает ему покоя, но он не в состоянии не только толково обсудить его, но даже обдумать.

У всех нас, безусловно, наличествует изначальное представление о Б-ге, но оно не более чем условность в силу ограниченности человеческого интеллекта. Люди дают этому представлению, остающемуся принципиально важным для многих из нас, тысячи различных имен и названий. Это напоминает известную шутку о том, чем ученый отличается от поэта: первый пытается дать одно имя сотне различных вещей, второй же дает сотни имен одной и той же вещи. Я подхожу к данному вопросу отнюдь не как поэт, но как ученый. Мы часто говорим о тайнах мироздания, о конечной его цели и смысле всего сущего, об извечном законе бытия, предшествующем знанию. В основном эти идеи у разных народов базируются на одних и тех же принципах, и лишь в силу культурно-цивилизационных различий они формулируют их по-разному.

Даже если мы, исчерпав всю данную нам силу интеллекта, совершим невероятное умственное усилие в стремлении постичь первопричину бытия — то, что останется по ту сторону, за пределами рационального познания, неизменно будет вызывать у нас, по меньшей мере, трепет изумления перед так и не раскрывшейся тайной.

Еврейская традиция насчитывает несколько Имен и атрибутов Творца, которыми мы пользуемся, обращаясь к Нему, однако при этом все они отражают лишь Его внешние проявления, аспекты, но никоим образом не затрагивают Его сущность. Когда же мы хотим подчеркнуть, что речь идет о Самом Б-ге, то прибегаем к словосочетанию, целой фразе, причем представителям иных культур использование в данном случае нескольких слов, а не одного, может показаться странным.

В святом языке есть выражение Эйн соф барух Ѓу, что обычно переводят как Бесконечный, благословен Он или Безграничный, благословен Он. Несмотря на то, что перевод не вполне адекватен, он дает представление о том, в чем, собственно, заключается странность этого определения. Первая его часть — Бесконечный — имеет весьма отстраненную, холодную коннотацию и, несмотря на пронзительную точность этого определения, ничего не говорит душе человека, не затрагивает ее эмоциональных струн. Но вторая часть — благословен Он — словно уравновешивает подчеркнутую отстраненность первой, дополняя определение эмоциональным, личным отношением. Попытку постичь Бесконечного, благословен Он можно предпринять в любой час, в любую минуту, зная о том, что, несмотря на все разделяющее нас расстояние, Он находится рядом. И эта попытка необходима, даже если предполагаемый поиск принципиально невозможно завершить самостоятельно, без помощи Откровения, ведь даже этимологически слово откровение указывает на то, что это — раскрытие, послание извне.