«Устная история ЕХБ в СНГ» (СИ)

-Как так случилось, что людей отлучали за какое-то несогласие в церкви, а здесь прямой грех? Миняков был обличен, и никто не поднял этот вопрос, хотя бы внутри.

Да, никто не поднимал этот вопрос, потому что авторитет Крючкова и других братьев был высок настолько, что не допускали даже мысль, чтобы поднять такой вопрос. А Крючков поднимал без зазрения совести. Я вам рассказывал о Бондаренко. Я не хочу рассказывать, что он у нас здесь делал, что натворил. Румачик был прекрасный человек, а потом приехал сюда, как вице-президент, и разорил общину. Это было в 79 году.

-Вы упоминали о том, что союзники не открывали второй фронт, пока в России не будет свободы вероисповедания. Есть ли документальные подтверждения этому факту?

Я говорил это со слов Андреева, когда он на съезде меня нашел и рассказал, как создавался Союз. Но Одесская семинария, которая работает сейчас с документами, в архивах имеет все документы.

-Как Вы считаете, централизованная система управления в Совете церквей или во ВСЕХБ оправдывает себя во время гонений? Нужна ли она была тогда, или все таки лучше было бы если бы не было такой централизации, а было бы что-то вроде вашей системы?

Когда братья жили, как братья, и не считались со своим назначением, но выполняли то, что могли делать, то все было хорошо. Но когда стали разграничивать и присваивать себе звания, титулы, тогда и началось недоумение, разногласия. Это не должно быть. Конечно, если заявится служитель, как Диотреф в свое время, трудно будет тогда церкви автономной. Так что здесь должно быть, как написано: «...рук ни на кого не возлагай поспешно...», и потом, когда совершать какой-то труд, то нужно знать с кем начинать дело, чтобы результат окончания был благословенным. И Бог благословлял в том случае, когда мы, просто не знавшие, не опытные, простые, не знали истории, «сатанинских глубин», как Павел пишет. Это о КГБ, всю их систему, как она работает. Мы сейчас видим, и по полочкам можем разложить. И если бы сейчас начинать с таким опытом, то можем быть так бы не получилось, и что-то другое вышло бы, и такого бы не получилось. И когда мы просто шли, то Бог прощал, где мы неумышленно что - то упускали, исправлял это положение, не замечал.

-Вас возили раз в год к Крючкову на встречу. Это не могло пройти не замеченным, и власти знали, что Вы - руководитель Совета церквей, так как время от времени Вы куда-то уезжали. Как Вам удавалось туда приезжать?

Мы даже не раз в год, но и два, и три раза в год съезжались. Дело в том, что власти (я не думаю, что они не знали) знали меня, как местного пресвитера. Я работал на предприятии и не был на нелегальном положении. В свободное от работы время я мог отлучаться. Эти встречи были короткими, и я не на всех встречах мог быть. Хорошо было, когда Геннадий согласовывал время встреч с моим отпуском и приглашал меня. А когда я работал, то поехать в Прибалтику за одни день не возможно. Поэтому я не на всех встречах мог присутствовать. Я был реже, чем все остальные братья. И официально я нигде не числился, ни биографии нет, ни какой работы. Наша церковь тоже не знала. Только знали, что я в Совете церквей, а где я бываю, чем я занимаюсь не знали. Я расскажу то, что считаю нужным, то, что не принесет никаких осложнений. Я им говорил об общей жизни братства, об общем направлении, а конкретно об этих поездках никто из нас не рассказывал. И когда у меня делали обыск, несколько обысков, Бог и то миловал. Жена говорит: «Михаил, я тут заметила, что тот человек один раз прошел и посмотрел, второй раз, наверное, что - то будет, или обыск, или еще что-то. Давай литературу уносить». И мы уносили литературу. И, действительно, на второй или третий день был обыск, но литературу мы уже вынесли. Однажды мы уже подготавливались, и у меня был список осужденных, а там сумма намечена по месяцам. Я отмечал, кому выдана, а кому еще не выдана. И у меня в шкафчике остался этот список. Когда делали обыск этот список попался им, и дальше они перестали обыски делать. «Ну все, крамолу нашли. А это - узники, это - зарплата месячная. Это то, что вы им раздаете?» Я говорю: «Да. А кто их должен кормить? Представьте себе, Вас бы посадили, а Ваш сотрудник, который с Вами работает не оказал бы Вам помощи. Чтобы это было бы за положение? Да, мы содержим их, а куда деваться. А вы что не знаете, что мы их содержим». Они: «Так Вы платите им?». Я: «Да, платим. Не вы же платите. Мы не отбираем, не крадем, мы своими средствами помогаем. Каждый помогает и выделяет. Это что преступление?» Они: «Преступление». Я: «Тогда это - волчий закон. Если своему сотруднику не помочь, это - волчьи законы. Это - одно. А во-вторых, чтобы вы не клеветали, Бог дал в ваши руки этот документ. Вы же клевещите, что мы наживаемся, что у нас нет отчетности, что мы разжирели, что мы богатеем. Вот, пожалуйста, вы видите отчетность, сколько узников, сколько семей, сколько выделяется на каждого. И мы даем отчет перед теми, кто участвует за каждый месяц». И у них не сработало. Они забрали, ушли, но ничего не добились в этом вопросе. За что они могли привлекать, так это за то, если бы я был на нелегальном положении. За мной было бы больше слежки, ездили бы, и я бы не один срок отсидел, но жена не шла на это и не давала согласия на нелегальное положение. Я работал, а когда был в отпуске, то проводили совещания Совета родственников узников и Совета церквей в Киеве. Проводили прямо днем, и я был на том месте, видел сестру-хозяйку, и мы поехали на то место, где нас окружили войсками. Тогда я был первый раз, а теперь поехал и рассмотрел то место лучше. Вызвали войска внутренних дел, мальчиков по 18 лет, наверное, после присяги. А нас собралось много там, с полсотни человек, едут машинами, а там песок на левом берегу Днепра, в районе Дарницы. Сейчас там большие дома построили, а тогда там был поселок, и они в тот поселок забуксовали машинами. Эта молодежь высыпала из машин и цепью рассыпались (на что их готовили, наверное, на каких-то диверсантов), дошли до реки. Реку надо переплывать лодкой, а уже темнело, обходить далеко пару километров, а лодка на нашей стороне была, у хозяев. Они пошли в обход, и пока обходили, все братья ушли. А я собирал Библии, средства, документы, которые оставили для составления отчетности. И пока мы поубирали: что на сено, что на чердак, что в печку, кое-как рассовали, я уже не смог уйти. Возле стены стояла скирда сена, и я там встал. Два солдата подхватили меня под руку и завели в помещение. Там капитан сидел. Я посмотрел на одного и на второго солдата, бледные, как стена. Я говорю: «Товарищ капитан, что Вы с ними сделали? Посмотрите, на них лица нет, на кого Вы их готовили?» Заводят Лидию Михайловну, старуху. Она еле идет, кряхтит, ведут ее два преступника. Я: «На кого Вы их готовили? Такую армию собрали, что Вы делаете?». Капитан: «Кто Вы такой? Где работаете? Зачем приехали»?

Забрали нас, еще несколько человек, подержали до утра в районном КПЗ. А у меня справка, что я нахожусь в отпуске (взял на всякий случай справку, что я работаю и нахожусь в отпуске). Я предоставил эту справку. Они звонят по телефону, а мне слышно, я в КПЗ сидел. Говорят, что у меня справка. Потом нас вызвали еще с одним братом (он в Америку уехал) и говорят: «Напишите объяснение, почему вы здесь». Я написал, что приехал к единоверцам и имел маленькое общение. Нам сказали: «Чтобы в 24 часа вас здесь не было». Нас отпустили, но мы не уехали, а стали по КПЗ ходить, узнавать кто где сидит. Потом стали братья сходиться. Целый день мы сходились. Нам дали адрес новый, и мы пошли по этому адресу, собрались там, провели общение, и к утру нас там нашли. Взломали дверь, но мы успели уйти. Только двоих братьев арестовали, одного с Ленинграда, а другого местного, Мельничука. Одному срок дали, тому, который с Ленинграда, а другого отпустили. На него Лидия Михайловна имела подозрение: если его отпустили, значит он сотрудничает, всех предает, и тому подобное. Он очень искренний брат, и на него это так повлияло, что он перестал ходить в собрание. И только сейчас, когда он был в Киеве, мне сказали, что он вернулся в церковь.