Иллюстрированная история религий

На север также попадали рассказы и мысли из Франции. Так, оттуда большей частью происходит материал героических сказаний в песенной Эдде. Верховенство Одина у северных скальдов также лучше всего объясняется этими франкскими влияниями. Во всяком случае, о них мы знаем меньше, чем об английских и ирландских. Но как бы ни были важны эти франкские и кельтские влияния Западной Европы на северную мифологию, все-таки языческая германская основа ее может считаться установленной исторически.

Мы не намерены здесь сопоставлять многочисленные известия о древнегерманском культе и обычаях и все то, что мы знаем о священных рощах, храмах и изображениях, жрецах, жертвоприношениях и праздниках, прорицании и волшебстве в различные времена и у разных германских народов. Мы удовольствуемся освещением нескольких общих, особенно характерных черт.

У германских язычников нигде не существовало развитого ритуала с богослужебными текстами, праздничным календарем или особым сословием жрецов. Служение богам не составляло самостоятельной сферы; культ во всех своих отношениях сросся с общественной и частной жизнью; жизнь племени и государства, право и нравственность повсюду были проникнуты религиозными формами. По Тациту, соплеменники сходились в священных рощах также для политических целей; кое-где существовали даже союзные святилища, вроде амфиктионий. У северных народов даже в позднейшее время язычества храмы также представляли собой политические центры; таковы были большие святилища в Петре на Зеланде и в Упсале в Швеции; в то же время в Норвегии всякая община имела свой особый храм, а в Исландии церковные и правовые подразделения совершенно совпадают.

Страница из мюнхенской рукописи о Спасителе (Hei/and). Факсимиле IX в.

И у германцев Тацита, так же как и у англосаксов и на скандинавском Севере, жрецы имели юридическую силу и политическое влияние; по Тациту, они осуществляли уголовное право velut deo imperanti (как бы по повелению божию); у англосаксов они, впрочем, не могут носить оружия и ездят верхом только на клячах; но Койфи, который первым подал пример отречения от языческого бога, был, очевидно, очень уважаемым лицом. Годы в Исландии были в то же время начальниками и судьями, и их влиятельное положение законодателей пережило языческую религию. Таким образом, германский жрец стоял в центре общественной жизни; но священные функции не составляли его монополии: мы часто видим, что жертвоприношения совершаются также королями и ярлами, и нигде нельзя открыть следа замкнутой жреческой касты, которая бы имела свою собственную сферу власти.

Жертвоприношения также стояли в тесной связи с разнообразными условиями общественной жизни. У Тацита семионы в своей роще сообща приносят торжественную человеческую жертву. Позднее праздничные и политические собрания (Thing) также сопровождаются жертвоприношениями, и притом часто имеющими мантический характер; определенные поводы, вроде войны или голода, также требуют мантических или искупительных жертвоприношений. Когда Олаф Триггвасон хотел сломить сопротивление, оказываемое принятию христианства, то он пригрозил языческим ярлам, что, в случае возвращения к старой вере, в жертву оскорбленным богам должны быть принесены именно самые главные начальники. С процессом германских жертвоприношений мы знакомы, кроме рассказа Страбона о кимврах, только из северной литературы. Но народные нравы, известные обычаи в земледелии и скотоводстве, разные верования и народные обычаи в течение двенадцати ночей в июле, когда проявляют свою деятельность всякого рода привидения, в Вальпургиеву ночь (1 мая), в Иванов день (24 июня), в день Мартина (10 ноября), сохранили много языческого. Отсюда мы видим, как тесно срослись с жизнью древний культ богов и вера в духов. Однако во всяком случае это нечто другое, чем жреческий обрядовый календарь, который мы отрицали у германцев; нельзя даже доказать, чтобы три больших ежегодных жертвоприношения о посеве, жатве и победе, упоминаемые у Снорре, были бы общим явлением на севере. Более обширный цикл образуют праздники, совершавшиеся раз в девять лет, подобные тому, который праздновался в Упсале большими гекатомбами.

Тор, Один, Фрейр и Локи

В качестве второго главного признака древнегерманской религии мы укажем на общее выдающееся значение мантического и магического элементов. Уже согласно Тациту, истолкование общественных знамений составляет главную функцию жрецов, и женщины-прорицательницы, подобные деве Веледе у Бруктеров, играют важную роль. Существовали, следовательно, как мантика знамений, auspicia sortesque, так и внутреннее познавание, присущее духу прорицателя. То же самое относится и к позднейшим временам.

Знамения были различны: ржание лошадей (у Тацита), птицы, жертвенные котлы (уже у Страбона), жребий; мантические идеи лежат также в основании ордалий (божьих судов) разного рода; но самое главное – это мантические и магические руны. Рядом с этим в северной литературе широко распространены сновидения и открывает тайны пророчица Вала.

Не менее было распространено волшебство; об этом свидетельствуют и литература, и народные суеверия. Даже боги в Эдде являются великими волшебниками. Как глубоко вкоренилась практика волшебства, мы видим, например, из сказания о Торвальде, в котором сам христианский епископ изобличает язычника, посредством обливания горячей водой лишив волшебной силы камень (или идола), в котором обитал мантический дух. Куда бы мы ни оглянулись в германском мире, всюду мы натыкаемся на волшебство. Гримм собрал богатые данные о суеверии, о травах и камнях, заговорах и сагах. Многое из символических обычаев культа деревьев и жатвы, собранных Маннгардтом, многое из того, что еще и теперь живет среди сельского населения, как запасной огонь и тому подобное, основывается в конце концов на магических представлениях.

Туснельда в триумфальном шествии Герметика (по К. Пилоти)

По отношению к культу мы могли, по крайней мере, установить несколько главных положений, относящихся к предмету в его целом; в отношении благочестия и нравственности и это невозможно. Каким образом мы могли бы познакомиться с внутренней жизнью народов, которые не говорят непосредственно с нами через литературу? Ступень моральной рефлексии не была еще достигнута германским язычеством. Следов сердечного отношения к богам почти не встречается. Важнейшие черты и мотивы, резко выраженные у Тацита, это – глубокое благоговение перед божественным, нравственная чистота, главным образом в отношении почтения к женщине, святость гостеприимства; впрочем, в противоположность этому, в качестве опасной язвы, страсть к пьянству. В Эдде Гавамал настойчиво подтверждает некоторые изречения, касающиеся опытной мудрости и предусмотрительной осторожности в отношениях с людьми, причем опять на первый план выступает отношение к гостю. Саги и мифы в эпосе и песнях прославляют мужество, рассудительность и даже хитрость; а наиболее желательными благами являются в них победа, слава, богатство. В особом положении находится правдивость; требование ее то настойчиво подчеркивается, то, в случае умной хитрости и даже коварства, остается в пренебрежении. Если в начале Средних веков в Германии главной добродетелью мужчины считается верность, а главной добродетелью князя – кротость и щедрость, то в этом мы находим смешение языческих идеалов с настроением, образовавшимся в первые века христианства. Главной чертой в эпосе, с которой мы встречаемся также и в период викингов, является сильно фаталистическое настроение: повсюду, как в Гелианде, так и в англосаксонской литературе, играет роль сила рока; главная мысль и в эпосе, и в сагах состоит в том, что никто не может убежать от своей судьбы.