Византия и Московская Русь

Связь Константинополя и Золотой Орды имела непосредственный отклик на Руси. Русь подвергалась политическому и военному контролю ханов, а церковью ее управлял византийский патриархат, и они часто действовали согласованно. Выше мы говорили о дипломатической роли митрополита Киевского и епископа Саранского в более ранний период татарского господства. Источники свидетельствуют о продолжающейся активной дипломатической деятельности византийской церкви и в позднейшую эпоху. На съездах, где русским князьям диктовалась воля хана, присутствовали представители церкви и ханские послы: епископ Саранский Измаил посетил съезд во Владимире (1296 год),  [142] а греческий митрополит Максим был с князьями на съезде в Переяславле в 1304 году.  [143]

Более того, через Сарай проходили и официальные документы, такие, например, как русские рекомендации Константинополю относительно кандидатов на митрополичий престол.  [144] Византийские чиновники, приезжавшие на Русь, были хорошо осведомлены о местных политических проблемах, касавшихся отношений русских князей и татар. Это мы можем видеть на примере переписки Мануила Гавалы, который впоследствии, под именем Матфея, стал митрополитом Эфесским. В 1331–1332 годах он был на Руси с дипломатической миссией и в письмах, адресованных константинопольскому «философу» (возможно, Никифору Григоре, который был знаком с митрополитом Киевским Феогностом), вспоминал о кровавой войне Ивана I Московского и Александра Тверского — причем создается впечатление, что события хорошо знакомы его корреспонденту  [145].

Связь Византии с Золотой Ордой помогает понять, почему в XIV веке константинопольский патриарх старался сохранить на Руси единую систему церковного управления, возглавляемую одним митрополитом, резиденция которого должна была находиться на территориях, подвластных татарам, а не в Литве, например. Это, конечно, не означает, что Византия или церковь не знали об ужасах монгольского владычества: именно потому, что митрополит, как представитель империи, в глазах хана занимал привилегированное положение, его вмешательство могло оградить интересы церкви, он мог быть посредником в княжеских усобицах и использовать свои значительные полномочия в делах заступничества. Русские никогда не считали греческого митрополита, назначаемого в Константинополе, союзником ненавистных татар; он был скорее ходатаем и потенциальной защитой от произвола завоевателей. В культурном отношении церковь, находившаяся в постоянном контакте с Византией, открывала русскому обществу, изолированному от Европы, христианскую цивилизацию. Русские признавали хана царем de facto, но церковь напоминала им о существовании христианской империи. Церковь же давала «небесное отечество», которое помогало забыть земные трагедии. Церковь делала русских членами исторического содружества с центром в Константинополе, что стало основой возрождения XIV века. Пока не было открытого конфликта между Золотой Ордой и Византией, мог поддерживаться определенный status quo и будущее выглядело обеспеченным. При таких обстоятельствах понятно недоверие византийцев к попыткам литовских князей нарушить этот status quo и подчинить Русь интересам и нуждам Западной Европы.

Глава IV: Митрополия Киевская и всея Руси

Церковный титул «митрополита» был официально установлен в каноническом законодательстве IV века. Он обозначал епископа главного города каждой провинции Римской империи. Никейский собор, созванный императором Константином не только для разрешения богословских споров, но и для оформления нового, официального союза империи и вселенской церкви (325 г.), утвердил систему, при которой любое действие, требующее соборного участия нескольких епископов, — в частности, посвящение нового епископа, — должно было совершаться всеми епископами каждой «провинции» и утверждаться митрополитом.  [146] Епископы провинций должны были дважды в год собираться на синод, чтобы разрешать назревшие недоумения и споры. Председательствовал в синоде митрополит.  [147] Характернейшей чертой этой системы является параллелизм в структурах церкви и империи: «провинция», государственная административная единица, определяла сферу власти епископского синода, возглавляемого «митрополитом».

Этот параллелизм государственного и церковного правления утверждался и распространялся в последующие века. Халкидонский собор (451 г.) в 28–ом каноне даровал архиепископу Константинополя, получившего статус «Нового Рима», право совершать поставление митрополитов в государственные «диоцезы» Понта, Азии и Фракии; в каждый «диоцез» входило значительное число провинций.  [148] Таким образом, возникала база для более крупного административного объединения — «патриархата». Впрочем, тенденция к централизации не имела пока характера всеобщности: император Юстиниан упоминает митрополитов, «поставленных либо своим синодом, либо святейшими патриархами».  [149] Этот текст показывает, что в его время поставление митрополитов не стало еще исключительной прерогативой патриарха. Такая неопределенность, по крайней мере в некоторых областях, сохранялась на протяжении всего средневековья, что ниже будет обсуждаться в связи с историей русской церкви. Параллелизм государственной и церковной власти, принятый в пределах империи, был, естественно, неприменим в «варварских странах», где не существовало «провинций» и потому не могло быть митрополита. Поэтому в упоминавшемся выше 28–ом каноне говорится о митрополитах в имперских диоцезах, но в «варварских странах» упоминаются только епископы: эти епископы, если они подчинялись юрисдикции диоцезов Понта, Фракии или Азии, должны были ставиться Константинопольским патриархом. И именно в этом смысле известные византийские канонисты Зонара и Вальсамон прямо относили 28–ой канон к Руси: «Русские, — писали они, — это варвары, подчиненные диоцезу Фракии, поэтому их епископы должны ставиться патриархом Константинопольским».  [150]

Неясность, окружающая начальную пору существования русской церкви (до 1037 года нет упоминаний о наличии митрополита на Руси), может быть связана с тем фактом, что первая византийская иерархия в Киеве состояла из епископов–миссионеров, и поставления митрополита надо было дожидаться до тех пор, пока, при Ярославе, византийцы не сочли, что Русь прочно вошла в византийскую ойкумену.  [151] Но даже и потом Вальсамон считал, что русские живут в «варварской» стране.

Существует и другой канонический текст, который, видимо, повлиял на статус церкви в славянских странах вообще и в России в частности: в нем об обязанностях митрополита говорится в выражениях, которые скорее имеют отношение к «варварским» странам. 34–й канон «Правил святых апостолов» — фактически отражающих церковные обычаи «восточного» (сирийского) диоцеза IV века — гласит: «Пусть епископы каждого народа выберут из своей среды первого и пусть считают его своим главой и не делают ничего без его ведома, но пусть каждый из них управляет делами своей общины и селений, которые зависят от него. Но он не должен предпринимать что–либо, не узнав общего мнения. Для этого должно быть согласие, дабы Бог прославился через Господа в Духе Святом: Отец, Сын и Святой Дух».  [152] Византийские толкователи XII века — Аристин, Зонара и Вальсамон — считали, что этот текст относится к канонической структуре «провинции». С другой стороны, даже современные канонисты удивляются употреблению здесь слова «народ», некоторые из них предполагают, что речь идет о существовании национальных церквей в том виде, как они оформились в XIX веке.  [153]