Апокалипсис Иоанна

Сопоставление конца IX-ой главы с заключительной картиной VI-ой ст. 12 (по снятии шестой печати) еще раз свидетельствует об известном параллелизме в содержании VI — VIII и IX глав, шести печатей и шести труб, явления четырех всадников и саранчи и конного войска. Это не суть последующие одно за другим события, но разные стороны одного исторического процесса, примем — что заслуживает здесь особого внимания — VI-ая глава в заключительных стихах своих доводит рассказ даже до более позднего времени, чем IX-ая, уже до наступления предварительного суда Божия над миром, между тем как конец IX-ой главы оставляет течение событий еще незавершенным, продолжающимся. Это не вносит противоречия или разноречия между VI-ой и IX-ой главами о шести печатях и шести трубах, но наглядно, свидетельствует о том, что план Откровения в этой своей срединной части содержит «рекапитуляцию» или параллель, в чем мы будем убеждаться и далее. Во всяком случае, трубы относятся к ужасам и испытаниям если не самых последних, то предпоследних дней. Однако пророческий смысл их зовет не к устрашению, но к христианскому мужеству. Он говорит: не бойтесь; ибо надлежит и сему быть.

ГЛАВА X

ВИДЕНИЕ АНГЕЛА СИЛЬНОГО

Это — глава эпизодическая, род пророческого интермеццо в качестве введения к дальнейшим откровениям. Здесь описывается видение «Ангела сильного» (ср. V, 2), сходящего с неба: облеченный облаками, над головою радуга, лицо как солнце, ноги как столпы огненные, он ставит правую ногу на море, левую, на землю. Он восклицает громким голосом, как рыкает лев (1-3). Все это говорит о высоком достоинстве небесного посланника, ангельское имя которого, впрочем, не названо (и, конечно, это — ангел, а не Сам Христос). Высказывается мысль, что это может быть архангел Гавриил (а в V, 2 — Михаил). Он имеет в руках «книжку раскрытую» (2), а его голосу вторят «семь громов голосами своими». Есть ли это вообще голос с неба, или это относится к седмеричным дарам духовным и означает чрезвычайную важность и таинственность откровения. Но когда тайнозритель хотел писать, это возбранено ему было голосом с неба. Следовательно, здесь есть тайна человеческих судеб, которая должна остаться (до времени) неведома человеку. Ангел же, подняв руку к небу, «клялся» Живущим во веки, Творцом вселенной, «что времени уже не будет» (16). Такое клятвенное подтверждение придает особую силу, важность и значительность этим словам «о времени». Однако нельзя понимать этих слов в отношении к временному бытию вообще, которое уже погасает в вечности: напротив, время продолжается и после того, согласно и дальнейшему содержанию Откровения. Вместе с преобладающим большинством толковников эти слова: «χρόνος ουκέτι εσται» надо относить к определенному промежутку времени как сроку. Это значит, что не будет уже дано отсрочки в наступлении некиих последних решающих событий, которые уже надвигаются с седьмой трубой, но еще не наступали с трубами предыдущими (ни даже с демоническими нашествиями саранчи и всадников). Разумеется ли здесь близящаяся Парусия, Второе пришествие Христово? И также нет, во-первых потому, что, по слову Христову, «о дне том никтоже весть, ни Сын Человеческий» (Мк. XIII, 32), а во-вторых потому, что Парусия и вообще совершится не во времени, отсчитываемом земными временами и сроками, но надвременно и сверхвременно, с началом нового времени. Если отнести этот текст, что «времени уже не будет», к Парусии, тогда надо прямо заключить, что пророчество это не исполнилось, ибо Парусия Христова в дни Иоанновы не наступила. Последняя молитва Откровения: «ей, гряди» по-прежнему оставляет нас в неведении, хотя и в христианском вожделении и ожидании этого пришествия. Итак, отсутствие промежутка времени следует отнести к общему контексту последовательности событий, пророчествуемых здесь в Откровении: это значит, что тогда наступает последний час мира, близятся времена антихристовы, соответствующие последнему горю и последней трубе. Однако надо твердо установить, что историческая хронология этого свершения, так же как и предшествующей эпохи (шесть труб), остается здесь также неизвестной. Она намечается на языке символической онтологии, но не географии и истории. Здесь просто свидетельствуется внутренняя, онтологическая последовательность и связь мировых событий в их созревании к концу. Это соответствует и Евангельскому предварению Господа: «от смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето. Так, когда увидите все сие, знайте, что близко, при дверях» (Мф. XXIV, 32-33). Вот это «близко, при дверях» и соответствует тому, что «времени больше не будет» в Откровении. Однако на основании всего остального содержания Откровения косвенно заключаем, что тайнозритель сам, хотя и желал, но не надеялся дожить до Парусии и даже до последних времен антихристовых, а только пророчествовал о них. Тайну же Божию, которая была провозглашена с неба семью громами, ему было возбранено «писать». «Но в те дни, когда возгласит седьмой ангел, когда он вострубит (и, однако, остается неведомым это «когда»), совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам» (7). Можно эту же самую мысль выразить и так, что в истории и чрез историю совершается тайна метаистории, эсхатологии, которая трансцендентна, но вместе и имманентна истории. Она просвечивает чрез нее, но и не вмещается в ней. Эта последняя мысль об имманентности трансцендентного, которая осуществляется все же в некоторой его доступности пророческому созерцанию, выражена в конце главы, в ее заключительных образах. Тот же голос с неба повелел тайнозрителю взять «раскрытую книжку» (судеб истории) из рук ангела и съесть ее, причем «она будет горька во чреве его, но сладка в устах его», что он и делает (9-10). И в качестве изъяснения этого символического действия ему сказано этим Ангелом: «тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих» (11). От созерцания тайн небесных и в свете их его взор снова обращаем к земной истории человечества (стало быть, и к историческому времени с его хронологией), которая еще не закончилась, но продолжается, находится еще в полном разгаре, в середине своего развития. Однако ошибочно ожидать, что тут-то и начинается изложение земной истории, — «народов и племен, языков и царей». Этого нет, содержание Откровения относится лишь к исторической онтологии или философии истории, излагаемой не на языке исторических дат и фактов, но символических образов, выражающих духовную сущность совершающегося в исторической эмпирии, насколько она становится прозрачной в своем духовном содержании. Это и есть собственный предмет Откровения как такового, в его особом образе восприятия как отдельных событий, так и общего хода всемирной истории. «Снова» — πάλιν — имеет здесь двоякий смысл: общий и частный. Первый понимается в контексте данной главы X, в которой тайнозритель выводится за пределы истории этого мира, в область трансцендентную, в этом смысле составляющую «тайну Божию — τò μυστήριον — как Он благовествовал и пророкам» (7); в частном смысле «снова» означает продолжение пророческого откровения о путях истории человечества, однако с новых, еще не раскрывшихся стороной о дальнейших ее свершениях. При этом снова возникает еще раз общий вопрос, так сказать, историософской гносеологии: как возможно пророчество о будущем, еще не совершившемся, но уже предсодержащемся в истории, в которой настоящее чревато будущим? В каком смысле «можно понимать это предведение будущего как уже существующего если не во времени, то для времени? Конечно, этот вопрос в себя включает или же сам включается в учение о предопределении Божием, его силе и пределах, в его отличии от предестинации как религиозного фатализма. Тайнозритель созерцает здесь как события и свершения то, что не свершилось и не имеет для себя бытия и, однако, — что необходимо принять — уже существует в Божественном ведении, а это равносильно тому, что оно уже есть, — в Боге я для Бога.